– Дай Бог вам счастья! – кричали люди.
Гардинер объявил, что император уступил королевства Неаполитанское и Иерусалимское своему сыну Филиппу, который на основании своего брака теперь является королем Англии. На что присутствующие снова ответили дружными аплодисментами.
Вслед за Дерби и Пембруком, державшими церемониальные мечи, Мария и Филипп рука об руку прошли под балдахином, который несли четыре рыцаря, по хорам к алтарю. Гардинер и пять других епископов отслужили торжественную мессу под звуки органа, ангельское пение хора детей из Королевской часовни и кафедрального хора. Мария не могла оторвать глаз от Святых Даров, ее сердце переполняла благодарность Господу, который провел ее через тяжкие испытания к этому знаменательному дню.
Когда месса закончилась, зазвучали фанфары, и герольдмейстер ордена Подвязки торжественно объявил новые титулы суверенов. После чего король с королевой, по-прежнему держась за руки, покинули собор и пошли под балдахином во дворец Вулвси, где в Восточном зале, стены которого были задрапированы золотой парчой и шелками, новобрачных ждал свадебный пир.
Мария, слегка оглушенная происходящим, сидела вместе с молодым мужем и епископом Гардинером за столом на возвышении. Внезапно она заметила, что ей подают еду на золотых блюдах, а Филиппу – на серебряных, поскольку кухонные работники еще не знали о его новых титулах. Оставалось надеяться, что ни он, ни сидевшие за столами испанцы не оскорбились. Мария улыбнулась Филиппу, он улыбнулся в ответ, не выказывая ни малейших признаков неудовольствия. Успокоившись, Мария заставила себя отведать изысканных кушаний. В зале звучала музыка в исполнении менестрелей, королевские герольды раздавали подателям милостыни деньги для бедняков.
А затем начались танцы, и Филипп вывел молодую жену на середину зала танцевать аллеманду. Слишком скованный и сдержанный, он едва ли мог считаться хорошим танцором, однако Мария, с детства обожавшая танцы, была счастлива.
Часы пролетели незаметно, и в девять вечера наступило время ужина. Мария с Филиппом ужинали в своих личных покоях, и если у Марии и раньше не было аппетита, то сейчас он вообще пропал. Неуклонно приближался момент, когда ей откроются тайны супружества, и она была охвачена сладостным трепетом. Будет ли это действительно так больно, как намекали некоторые дамы? Или так неприлично? Впрочем, для Филиппа брачное ложе не являлось чем-то таинственным или новым: он уже был женат и знал, чего ожидать. Оставалось лишь надеяться, что она не попадет в глупое положение. При мысли о предстоящей публичной постельной церемонии Марии становилось дурно, и она настояла на присутствии лишь немногочисленных избранных придворных. Природная стыдливость не позволяла ей показываться людям в неглиже и в постели с мужем.
Ужин закончился, пора было пройти в спальню, приготовленную для новобрачных. Мария дрожала так, словно ее вели на казнь. По-прежнему в подвенечном платье, она вышла из своих покоев в сопровождении придворных дам и избранных гостей. По приказу Гардинера на дверь спальни прикрепили памятную табличку с латинскими стихами: «Тот есть счастливый дом, благословенный Богом, и благословенный снова, что примет сиих благородных гостей под столь чудесным кровом».
Филипп уже находился в спальне. Он ждал невесту возле огромной кровати. Покрывала были откинуты и сложены, подушки усыпаны розовыми лепестками. В спальне слепило глаза от зажженных свечей, через распахнутое решетчатое окно в комнату проникал ласковый летний ветер. Мария, стоя рядом с Филиппом, смотрела, как Гардинер благословлял супружеское ложе и молился о плодовитости новобрачных. Затем епископ и гости незаметно удалились, оставив Марию с мужчиной, которого она практически не знала.
Сейчас она даже жалела, что рядом нет придворных дам, которые помогли бы ей раздеться и надеть ночную рубашку. Мария еще ни разу в жизни самостоятельно не раздевалась, ей было не справиться со сложным процессом расшнуровывания и расстегивания. Однако Филипп, приблизившись к жене, уже начал деловито развязывать шнурки на рукавах ее платья.
– Мария, позвольте мне быть вашей камеристкой, – прошептал он, впервые обратившись к ней по имени.
Он явно делал это раньше. Ну конечно делал, ведь он уже был женат! Интересно, а каким он был с Марией Португальской? Любящим? Немного отстраненным, как сейчас? Однако руки его были нежными, а голос – вкрадчивым.
– Вам нечего бояться, – продолжил он. – Супружеская близость может быть очень приятной.
У Марии пылало лицо. Сняв рукава с платья новобрачной, Филипп аккуратно положил их на комод. После чего расшнуровал ей корсаж, его дыхание грело обнаженную шею. Ради всего святого, он ведь не собирался раздеть ее догола?! Она умрет со стыда!
Когда Филипп снял с нее платье и позволил юбкам упасть на пол, оставив Марию в одной рубашке, она стрелой подлетела к кровати и легла, натянув простыни до подбородка. Хмыкнув, Филипп лег рядом с женой.
– Ну давайте! – притянув Марию к себе, сказал он. – Нам нужно подарить Англии наследника!
Все оказалось не так страшно, как она боялась. На следующее утро она с удивлением обнаружила, что быстро уснула, когда все кончилось, хотя в этом не было ничего удивительного после столь долгого, тяжелого, насыщенного эмоциями дня. Филипп был с ней терпелив и не торопился. Поначалу она возмутилась, с ужасом осознав, что именно он собирается с ней делать, однако попыталась расслабиться, напомнив себе, что Филипп – ее супруг, которому она обязана повиноваться. Было немножко больно, она вскрикнула, но Филипп поцеловал и успокоил ее, прежде чем двигаться дальше. Она была взволнована неистовым импульсом происходящего, а затем и шокирована неопрятностью процесса. Когда Филипп поцеловал ее снова и тут же провалился в сон, она испытала триумфальное чувство. Теперь она стала женой, полноценной замужней женщиной, посвященной в таинства любви; сегодня ночью она выросла в собственных глазах.
Часы пробили шесть раз. За окном пели птицы, а рядом лежал Филипп и смотрел на нее.
– Доброе утро, Мария, – снова обняв ее, произнес он. – Мы не должны полагаться на волю случая. Нам стоит максимально воспользоваться своими возможностями.
На сей раз было не так больно, но, когда все закончилось, она поняла, что за целую ночь он не сказал ни слова любви. Пока она раздумывала, действительно ли такова участь всех жен, Филипп встал с кровати и протянул руку за халатом. Мария стыдливо отвела глаза от его наготы.
– У меня много работы, – сказал он. – Мария, увидимся позже. А пока я с вами прощаюсь.
Когда придворные дамы явились одеть Марию, они удивились, застав ее одну.
– У короля много неотложных дел. – Мария пыталась скрыть свое разочарование внезапным уходом мужа: как можно оставаться столь равнодушным после разделенных друг с другом интимных моментов?
Сегодня она не собиралась появляться на публике, а потому решила полежать в кровати подольше и почитать. Но внезапно в дверь постучали. Вошедший церемониймейстер сообщил, что испанские гранды из свиты Филиппа явились засвидетельствовать свое почтение королеве. Дамы пришли в ужас, и Сьюзен поспешно покинула спальню.
– Милорды, это неприлично посещать невесту после первой брачной ночи, – услышала Мария слова своей наперсницы. – Согласно английской традиции, королева остается в уединении вплоть до второго дня после бракосочетания.
– Сеньора, – произнес кто-то из грандов, – в нашей стране принято приветствовать наших монархов в постели на следующее утро после королевской свадьбы.
Сьюзен, явно не понимавшая, о чем идет речь, в результате просто выставила их, как непослушных детей, и заперла дверь.
Мария улыбнулась. Если она и нуждалась в доказательстве мужней заботы, то она его получила. Филипп не мог не знать об испанском обычае, тем не менее решил пощадить скромность жены и следовать английской традиции. Вот потому-то он так рано и покинул спальню!
Слишком взволнованная для того, чтобы оставаться в постели, она встала и, позволив своим дамам себя одеть, села писать письмо своему свекру-императору.
Благодарю Вас за то, что соединили меня с принцем, добродетели которого пойдут на благо величию и спокойствию моего королевства. Это замужество сделало меня счастливейшей из женщин, ибо я обнаружила в короле, своем супруге, столько добродетелей и достоинств, что теперь молю Господа осенить меня благодатью, дабы всячески угождать своему супругу и вести себя так, как подобает той, кто навеки с ним связан.
Филипп пришел к ней и на следующую ночь и был таким же предупредительным, как и накануне, и на сей раз она начала ощущать где-то в глубине своего естества некий намек на ответную реакцию, заставившую ее испуганно отпрянуть из страха того, что может произойти, если она позволит этому ощущению укрепиться. Она могла упасть в обморок или даже умереть! Однако Филипп продолжал беспечно идти напролом, и момент в любом случае был упущен. А что, если она уже забеременела?
На следующий день она вышла из добровольного заточения: ее ждала неделя триумфов, званых ужинов, пения, представлений и танцев. Они с Филиппом обедали в Восточном зале под новым балдахином с гербами обоих государств и танцевали в зале для приемов. Когда Филипп не занимался делами и не изучал работу английского правительства, лорды показывали ему местные достопримечательности, и он не жалел себя, стремясь увидеть как можно больше. Они с Марией постоянно говорили о важной задаче примирения Церкви Англии с Римом. А ночью становились любовниками.
Их супружество начиналось восхитительно, думала она. Впервые за двадцать восемь лет, прошедших после того, как отец обратил свой благосклонный взор на Анну Болейн, Мария была по-настоящему счастлива. В один прекрасный день она набралась храбрости и призналась Филиппу в любви, невольно затрепетав, когда он с улыбкой поцеловал ей руку. А Марии так хотелось услышать в ответ слова нежности!