Она знала, что Филиппу, должно быть, трудно найти место для жены в суете государственных дел. Он, вероятно, догадывался, что получит ровно столько полномочий, сколько она ему даст. Любому нормальному мужчине это наверняка должно было показаться нестерпимым и унизительным. Поэтому Мария шла на уступки супругу во многих вопросах, постоянно советовалась с ним и вскоре поняла, что он занял место Ренара, сделавшись ее главным советчиком. После борьбы в одиночку с упрямыми, вздорными советниками для Марии стало огромным облегчением иметь рядом с собой равного по статусу друга и советчика. Впрочем, случались и неловкие ситуации, когда она, не желая идти на поводу у Филиппа, отстаивала свою точку зрения и поступала по своему усмотрению, ведь как-никак она была королевой. Она понимала, что для жены подобное поведение является неподобающим. Жена должна беспрекословно повиноваться мужу. Но как быть королеве, которая правит страной? Едва ли можно было ожидать, что она, учитывая занимаемое ею положение, станет уступчивой, подобно другим женщинам.
Она написала кардиналу Поулу, спрашивая его совета, поскольку не хотела, чтобы между ней и Филиппом пробежала тень непонимания. Однако ответ кардинала был однозначным:
Мадам, я призываю Вас молиться за короля, ибо он мужчина, который в своих деяниях больше, чем кто бы то ни было, является подобием Божиим.
О нет! Если она рассчитывала найти здесь поддержку, то явно ошиблась. Впрочем, другой мужчина наверняка скажет ей то же самое. Что касается ее придворных дам и даже самоуверенной Маргарет Леннокс, все они ясно дали понять, что не желают вмешиваться в супружеские отношения.
С каждым днем становилось все более очевидным, что Филипп предпочитает пользоваться услугами своего испанского двора, и это вызвало крайнее недовольство придворных. Однако советники не желали вмешиваться, поскольку многие из них надеялись, что Филипп наградит и повысит их за поддержку императора или поможет свести старые счеты друг с другом. Перед лицом их общего равнодушия Мария оказалась бессильна.
Медовый месяц закончился раньше, чем хотелось бы, так как Марии надлежало возвращаться к своим обязанностям королевы, что практически не оставляло времени для супружеской жизни. Теперь они виделись лишь во время общих обедов или иногда по вечерам, когда она играла ему на лютне или на вёрджинеле, а еще по ночам. Марии не хватало дня для всех государственных дел. Постоянное напряжение снова стало причиной головной боли и учащенного сердцебиения.
– Похоже, вам трудно контролировать ваших советников, – как-то вечером заметил Филипп.
У Марии пульсировало в висках. У нее выдался тяжелый день: ей пришлось утихомиривать советников, споривших из-за иностранной политики. В надежде, что муж ее успокоит, она излила ему душу.
– Вы хотите сказать, что я не гожусь для государственной деятельности? – огрызнулась она.
Филипп пожал плечами:
– Я лишь хочу сказать, что вы должны быть с ними построже. В Испании мы не потерпели бы подобных пререканий.
– Но у нас тут не Испания! – парировала Мария; она чувствовала себя несчастной, ведь они впервые поссорились.
– Вы королева, и я обязан вам повиноваться, – невозмутимо произнес Филипп. – Но они загнали вас в угол. Мне интересно, имеется ли у вас хотя бы малейшее представление, в каком жалком состоянии находятся финансы этого королевства?
– Естественно, имеется! – вспыхнула Мария.
– Королевство на грани банкротства. Ну и что предпринимают по этому поводу ваши советники? Насколько я вижу, ничего полезного. Но не волнуйтесь. Я немедленно распоряжусь насчет получения надежных испанских займов, чтобы пополнить вашу казну.
Мария едва не разрыдалась. Она обидела мужа, а ведь он всего лишь собирался ей помочь.
– Простите, – произнесла она. – Я не хотела быть недоброй.
Филипп, потянувшись через стол, взял жену за руку:
– Все. Забудем об этом.
Глава 34
Сэр Генри Бедингфилд отправил в Совет письмо, так как Елизавета вымотала ему все нервы. Она умоляла пересмотреть ее дело и позволить ей смиренно попросить милосердия у ее величества.
– Ее милость умоляет, чтобы ей либо вынесли приговор, либо позволили предстать перед вашим величеством, – сообщил Марии Гардинер. – Чего, по ее словам, она никогда не стала бы делать, если бы не знала, что чиста перед Господом.
Впрочем, сейчас Марии было не до Елизаветы. Был конец июля, и двор собирался переехать из Винчестера на восток, в Виндзор. Мария рассчитывала, что у нее будет возможность несколько дней поохотиться вместе с Филиппом, но оба серьезно простудились и вынуждены были сидеть дома. Как только им стало немного лучше, она возвела мужа в суверены ордена Подвязки. В ознаменование этого события Мария, желая доставить мужу удовольствие, подарила ему кинжал, украшенный драгоценными камнями. Похоже, сейчас Филипп выглядел гораздо счастливее, чем при первой встрече. И все благодаря их супружеству, решила она.
В середине августа, когда Мария и Филипп ехали по Лондонскому мосту в Сити, у ворот их встретили залпы артиллерийских орудий. Гражданские власти не жалели расходов на новый ритуал въезда королей в столицу. Вдоль всех улиц были организованы пышные зрелища – иногда там, где еще недавно стояли виселицы, по трубам текло бесплатное вино. Люди толпами высыпали наружу – испанцы там или не испанцы, горожане всегда любили праздники, и Мария радовалась, слушая, как они громко приветствуют ее супруга. Филипп, судя по всему, остался доволен оказанным ему приемом, а народ был не менее впечатлен дарами, которые он щедро им раздавал.
Ближе к вечеру молодожены прибыли в Уайтхолл, где их уже ждали многочисленные свадебные подарки. Они ходили вдоль столов, установленных в большом зале, восхищаясь дорогими подарками, особенно присланными императором гобеленами, расшитыми золотыми и серебряными нитями, и инкрустированным золотом, серебром и драгоценными камнями переносным органом от королевы Польши.
Первым шагом, сделанным Филиппом в качестве короля, стало сокращение его непомерно раздутого двора.
– Они все просто болтаются без дела, не зная, чем заняться, – пожаловался он. – Не нужно было привозить сюда столь пышный кортеж. Я понятия не имел, что ваш Совет обеспечит меня такой грандиозной свитой. Ренару следовало лучше меня проинформировать. Я собираюсь попросить отца его отозвать.
Еще несколько недель назад Мария пришла бы от этого в ужас, но сейчас она начала понимать, что Ренар и Филипп соперничают за влияние на нее, и решила не вставать между ними. Конечно, Марии не хотелось терять Ренара, служившего ей опорой и поддержкой, однако Филипп был важнее.
К немалому удивлению Марии, император не пожелал отказываться от услуг посла, отлично разбиравшегося в английских делах. Таким образом, Ренар остался, и королеве пришлось примириться с участью посредника между двумя мужчинами.
Филипп попытался решить проблему двора, отдав полномочия по бытовым делам своим испанским придворным, а по официальным делам – английским. Что вызвало ревность как тех, так и других, спровоцировав горькие жалобы и соперничество. Мария старалась этого не замечать, поскольку у нее и без того было много забот.
А потом Филипп спросил, когда его коронуют.
– Надеюсь, – произнес он, склонившись над обеденным столом, – что коронация состоится как можно раньше, дабы подчеркнуть мой королевский статус.
Мария расстроилась, что супруг поставил ее в столь неловкое положение. Его просьба была вполне резонна, но она знала – впрочем, так же как и он, – что условиями брачного договора коронация не предусмотрена.
– Я поговорю с Советом, – обещала она.
Однако лорды встретили запрос королевы без энтузиазма.
– Ваше величество является сувереном, а он – только консорт, – ответил Гардинер. – Король Генрих не короновал всех своих консортов.
Мария передала содержание разговора Филиппу, и он не стал скрывать своего неудовольствия. Ей было жаль мужа. Он делал все возможное, чтобы завоевать любовь и уважение ее подданных: опирался на законы Англии, не скупился на подарки и награды тем, кто хорошо ему служил. Благодаря этому он нашел подход к английским вельможам, многие из которых были о нем весьма высокого мнения. Марии явно и неявно давали понять, что большинство мужчин при дворе видели именно его в роли правителя страны.
И хотя у Филиппа не было официальной власти, Мария не жалела сил, чтобы привлечь мужа к решению государственных дел, что соответствовало его амбициям и рангу. Однако ей не хотелось играть подчиненную роль, и это Филиппу, похоже, не слишком нравилось. Впрочем, ему не следовало забывать, что она как-никак была королевой.
Тем не менее Мария не могла не замечать, что замужество идет ей на пользу. Она пополнела и теперь выглядела гораздо привлекательнее, у нее даже чуть-чуть порозовели щеки. Жизнь при дворе стала оживленнее, поскольку она постоянно устраивала различные увеселения. Она обожала танцевать с Филиппом, обедать à deux или смотреть вместе с ним представления. И тратила на развлечения целое состояние.
К сожалению, вскоре стало понятно, что, хотя Филипп завоевал некоторую популярность у знати, большинство подданных Марии его ненавидели, впрочем, как и вообще всех испанцев. Некоторые заявляли, что чувствуют себя чужими на собственной земле и что их королева совсем о них не заботится. При дворе практически ежедневно доставали ножи, поскольку обе стороны жаждали свести личные счеты. При дворе Филиппа царило яростное соперничество. Испанцы постоянно жаловались, что им подсовывают самое плохое жилье, обсчитывают в лавках и тавернах, оскорбляют и толкают на улице. Им не нравилось здесь абсолютно все: погода, еда и даже женщины.
– Знаю-знаю, – развел руками Филипп, когда Мария рассказала ему о возникших проблемах. – Я делаю все возможное, чтобы утихомирить буквально каждого испанца, который оскорбляет ваших подданных. Однако мои люди отнюдь не всегда являются источником неприятностей. В Лондоне их грабят и избивают. Монахи из моей свиты боятся выходить из дому, так как чернь пыталась содрать с них распятия и облачение.