– Но ребенок должен родиться только через девять дней! – вскричала Мария. – Известите об этом всех! Народ должен прекратить празднования!
Она боялась искушать судьбу.
Девятый день мая наступил и прошел без каких-либо признаков, что ребенок вот-вот появится на свет.
– Тут нет причин для беспокойства, – успокоила Марию повитуха, заметив ее нервозность. – Младенцы не всегда появляются на свет тогда, когда их ждут, и часто запаздывают.
– В запаздывании на неделю тоже нет ничего необычного, – сказала повитуха неделю спустя, а еще через несколько дней заявила: – Дети, бывает, рождаются и через месяц после срока. Думаю, вы, ваше величество, просто неправильно подсчитали даты.
К этому времени Мария уже сходила с ума от волнения. Она перехаживала двенадцать дней, хотя не сомневалась, что все правильно подсчитала. В последнее время она начала замечать тревожные симптомы. Ее живот уже не выглядел таким раздутым. Врачи объясняли это тем, что ребенок, готовясь к появлению на свет, переместился вниз, в родовой канал.
– Теперь уже недолго осталось, – успокаивали ее врачи. – Роды должны начаться со дня на день.
Мария не могла стряхнуть с себя уныние. Неужели Господь наказывал ее за недостаточно рьяное искоренение ереси? Только не это! В панике она разослала письма епископам с призывом удвоить усилия по поиску и наказанию нарушителей.
Она пыталась справиться с ажитацией с помощью прогулок по своему личному саду. По словам повитухи, ходьба может стимулировать схватки. Марию встревожило, что она уже не тащилась по дорожке, едва волоча ноги, а шла бодрой походкой, почти как в прежние времена. Тем не менее доктора твердо заверяли ее, что все идет хорошо.
Но лицо Филиппа говорило ей совсем другое.
– Ну что, по-прежнему никаких признаков начала родов? – нахмурившись, спрашивал он.
– Нет. Я наверняка перепутала даты, – отвечала она. – Теперь врачи говорят, что роды начнутся в течение двух дней.
Однако Филипп продолжал сомневаться. Да и, положа руку на сердце, она тоже. Теперь встревожилась и повитуха, хотя попыталась напустить на себя жизнерадостный вид. Когда в конце мая Мария спросила, действительно ли она носит под сердцем дитя, та как-то слишком эмоционально сказала «да».
Мария была вне себя. Она часами задумчиво сидела на подушках на полу своей комнаты, уставившись в стенку и поджав колени к подбородку, – в позе, принять которую еще две недели назад было невозможно. А что, если ребенок умер и теперь сохнет в утробе? Мысль эта ужасала Марию, ибо она не понимала, как теперь разродится. Ей было невыносимо общество людей, даже Филиппа. Бог его знает, что они о ней думают… и что говорит весь мир. Она сгорала со стыда. А что, если она не была беременна? А в таком случае что с ней не так? Как теперь пережить крушение надежд, не говоря уже о позоре?
Она не рискнула поделиться своими опасениями с Филиппом из страха, что он сбежит в Нидерланды. Она понимала, что ему не терпится уехать на войну с французами и он отправится туда, как только жена благополучно разрешится от бремени. Судя по его поведению, каждый час задержки казался ему вечностью. Когда в Англию пришло известие о смерти его бабушки и тетки Марии – королевы Хуаны, которую по причине безумия на многие десятилетия заперли в монастыре, Мария запаниковала, что муж вернется в Испанию. Он практически не знал Хуану, однако приказал придворным надеть траур, и все как один облачились в черное. Затем он удалился в свои апартаменты и просидел там затворником до тех пор, пока Хуану не похоронили.
– Я перестану скорбеть, когда смогу возрадоваться рождению сына, – заявил он Марии, перед тем как исчезнуть.
А затем – слава Всевышнему! – произошло чудо. В последний день мая у Марии начались первые схватки. В родильной палате засуетились повитухи и служанки, подготавливая все необходимое для принятия родов. Расхаживая взад-вперед в ожидании очередной схватки, Мария чувствовала, как все затаили дыхание. Однако уже днем схватки стали реже и к ужину окончательно прекратились.
Мария еще никогда не чувствовала себя такой подавленной. Врачи пытались ее успокоить:
– Не нервничайте, мадам. Просто вы слегка просчитались. Девять месяцев истекут лишь через неделю.
Виданное ли дело, чтобы ребенок так медлил с появлением на свет?!
Филипп мало-помалу терял терпение. Марию тревожило, что он начал давить на нее, требуя принять Елизавету. Неужели он решил, что жена скоро умрет?
– Нет! – отрезала она, однако Филипп продолжал настаивать:
– Примирение с вашей наследницей будет политически целесообразным и пойдет на благо всего королевства.
– Мой наследник тут! – надавив на живот, вскричала Мария.
– А Елизавета станет его наследником, – напомнил жене Филипп.
– Бог даст, он вырастет и у него будут собственные дети! – с жаром возразила Мария.
Но в конце концов ей пришлось сдаться.
В тот вечер она послала Сьюзен за Елизаветой и осталась ждать. Сердце ее отчаянно билось. А может, это младенец, чувствуя ее нервозность, толкался в утробе? Она страшилась предстоящей встречи. Слишком сильна была горечь взаимных обид, чтобы они с сестрой могли достичь примирения. Филипп находился неподалеку, притаившись за гобеленом. Что придавало Марии сил.
Открылась дверь со стороны черной лестницы, и в комнату с факелом в руках вошла Сьюзен.
– Леди Елизавета, мадам, – объявила она и сразу исчезла.
И там ни жива ни мертва стояла Елизавета, вся в белом, как воплощение чистоты. Одним изящным движением она упала на колени и залилась слезами:
– Боже, храни ваше величество! Я, как и все остальные, ваша верная подданная, что бы ни сообщали обо мне в донесениях. И вы, ваше величество, в этом сами убедитесь.
Мария устремила взгляд куда-то мимо сестры, не желая встречаться с ней глазами.
– Если вы отказываетесь признаваться в преступных деяниях и настаиваете на своей невиновности, мне остается молиться Богу, чтобы это оказалось правдой.
– А в противном случае я не желаю ни вашей благосклонности, ни вашего прощения! – страстно произнесла Елизавета.
Что было не совсем тем заверением в своей невиновности, которого ждала Мария.
– Ну что ж, – холодным тоном проронила она, – вы по-прежнему упорствуете в своем отрицании. И наверняка считаете себя несправедливо наказанной.
– Я не смею говорить так вашему величеству, – смиренно потупилась Елизавета.
– Однако наверняка готовы сказать всем остальным?
– Нет. – У Елизаветы задрожала нижняя губа. – Я давно несу это бремя и согласна нести его дальше, но униженно прошу ваше величество не думать обо мне дурно и, пока я жива, считать меня своей верной подданной.
– Всю правду знает только Господь Бог, – помолчав, пробормотала Мария, затем встала и посмотрела сверху вниз на Елизавету. – Хорошо. Мне придется вам поверить. Ступайте с миром. Вы свободны. Можете занять свое законное место при дворе.
Мария знала, что Филипп ждал от нее именно этих слов.
Лицо Елизаветы мгновенно просияло.
– Ваше величество не пожалеет об оказанной мне милости! – страстно произнесла она. – Я прошу лишь о том, чтобы служить вам.
Мария кивнула и, протянув Елизавете руку для поцелуя, отпустила сестру.
Филипп тотчас же вышел из укрытия.
– Мария, вы сегодня хорошо потрудились, – улыбнулся он.
– Хотелось бы, чтобы все было именно так, – ответила Мария. – Я больше никогда не смогу ей доверять.
– Думаю, вы еще будете приятно удивлены, – возразил Филипп. – А теперь, полагаю, вы должны лечь в постель. Вам нужно отдохнуть.
Когда вскоре после этого три служанки Елизаветы и доктор Джон Ди, астролог, с которым они консультировались, были арестованы за участие в заговоре с целью составить гороскопы короля, королевы и самой Елизаветы, Мария пожалела, что дала свободу сестре. Хотела ли Елизавета узнать, что ждет старшую сестру в будущем? Девчонка наверняка была в курсе, что предсказывать смерть суверена – преступление, приравненное к измене. Однако еще до того, как успели допросить обвиняемых, донесший на них слуга скоропостижно скончался, а остальных внезапно поразила слепота. От этого известия мороз пробежал у Марии по коже. Неужели свидетелей устранили с помощью колдовства? И где при этом была Елизавета?
Сидела в своих покоях. Почти не появлялась при дворе. Ходила к мессе как примерная католичка. Ох, она однозначно была слишком умна!
Глава 36
Лето выдалось не по сезону холодным и дождливым. В затопленных полях не зрела пшеница, что предвещало плохой урожай и вероятность голода грядущей зимой. Многие срочные государственные дела были отложены, пока Мария, неспособная заниматься никакой работой, кроме той, что была связана со служением Господу, в ожидании благополучного разрешения от бремени проводила дни в Хэмптон-корте. Доклады о появлении в Лондоне множества клеветнических, непристойных плакатов, а также о постоянных протестах во время тошнотворных зрелищ в Смитфилде казались Марии чем-то из другой жизни.
Гардинер отправил королеве докладную записку, в которой предупреждал о диких слухах, циркулировавших по городу: люди болтали, что она умерла, что она не беременна, а психически нездорова, что король Эдуард жив и скоро выйдет из заточения, чтобы снова занять трон.
Но более всего беспокоит то, что многие с большой любовью говорят о леди Елизавете и в народе ходит напечатанная молитва о ее восшествии на престол.
Филипп отложил записку и нахмурился:
– Мне не нравится настроение людей.
– Совет отправляет небольшой вооруженный отряд во главе с Пембруком навести порядок в Лондоне, – сказала Мария.
Она боялась, что Филипп оставит ее и уедет за границу, подальше от взрывоопасной ситуации… и от королевского двора, который становился все более неприятным местом. Во дворце находилось столько людей, что отхожие места стали омерзительными. Воздух был зловонным, а настроение людей – отвратительным. Напряжение между английскими и испанскими придворными достигло точки кипения, драки и перепалки возникали по малейшему поводу. Некоторые стычки кончались кровопролитием, за что отец Марии в свое время сурово карал, но у нее не хватало на это