Она резко повернулась к мужу:
– Ваше место здесь, рядом со мной, а не на войне вашего отца против Франции!
– Мария, этот вопрос мы уже закрыли…
– Но зачем лгать, будто вы через шесть недель вернетесь?! Это все жалкие отговорки, чтобы меня успокоить.
Филипп моментально отпрянул, снова став несгибаемым принцем из династии Габсбургов:
– Вы хотите сказать, что я лжец?
– Нет! – воскликнула Мария. – Но я должна быть у вас на первом месте!
– Мария, как правящая королева, вы наверняка знаете, что монархи обязаны ставить политические обязательства выше частных интересов, – сказал Филипп с таким видом, словно говорил с неразумным ребенком. – Выходя за меня замуж, вы хорошо понимали, что мне время от времени придется посещать доминионы моего отца. Отец нездоров, и теперь ему часто требуется мое присутствие. Однажды я стану королем Испании и понадоблюсь там. Вам придется с этим смириться.
С трудом поднявшись, Мария бросила на мужа гневный взгляд. Она ненавидела его за то, что он заставил ее унижаться.
– Я не настолько глупа. И отлично все понимаю. Но я только что прошла все круги ада. Народ моего королевства расколот. Мне нужен наследник. Сейчас ваше место здесь.
Филипп в отчаянии развел руками:
– Я ведь вам уже говорил…
– Ну а как насчет любви?! – воскликнула она. – Если бы ваша любовь была бы такой же сильной, как моя, вы никогда не оставили бы меня!
– Мои чувства здесь ни при чем, – покраснел Филипп.
– Убирайтесь! – приказала она. – Делайте что хотите. Садитесь на свой корабль и отчаливайте! Мы скучать не будем!
Филипп наградил жену нехорошим взглядом и ушел, хлопнув дверью.
– Сьюзен! – истерично закричала Мария.
Сьюзен поспешно прибежала на зов:
– Да, мадам?
– Снимите со стены портрет короля и спрячьте в шкаф.
Сьюзен явно пребывала в замешательстве, хотя наверняка слышала, как ссорились супруги. Ни слова не говоря, она сняла портрет с крюка и унесла с глаз долой. И как только она ушла, Мария повалилась на кровать и разрыдалась.
Два часа спустя, когда она все еще ворочалась в постели без сна, в дверях появился Филипп. Он буквально одним прыжком пересек комнату и заключил Марию в объятия:
– Я не могу оставить вас в таком состоянии. Послушайте, моя дорогая, как доказательство того, что я вернусь через шесть недель, здесь останется бо́льшая часть моих придворных. Мне действительно очень не хочется уезжать, но мое место там, на войне с французами.
Мария почувствовала, как к глазам вновь подступают слезы. Впрочем, сейчас ей было довольно и того, что она лежала в объятиях мужа. Он оказался в трудной ситуации, что было понятно, но если бы он сразу приласкал жену, то никакой ссоры наверняка не произошло бы.
– Прошу прощения за столь бурную реакцию, – прошептала Мария, уткнувшись в плечо мужа. – Я должна быть благодарна, что вы так долго оставались со мной. Вы знаете, для меня нет ничего дороже вашего присутствия. И я действительно верю вашему обещанию скоро вернуться. Простите меня, пожалуйста.
– Мне не за что вас прощать, – произнес Филипп, целуя жену.
А потом, после того как он спустя много месяцев воздержания исполнил свой супружеский долг, заставив Марию сладко мечтать, чтобы так было всегда, они молча лежали рядом.
– Мария, – внезапно сказал Филипп, – пообещайте мне, что, когда я уеду, вы проследите за тем, чтобы с Елизаветой обращались как с потенциальной наследницей престола, и что вы тоже будете ласковы с ней. Вам сейчас не нужны новые конфликты, особенно с сестрой.
Ну почему, почему нужно было портить столь бесценный момент?! Понятно, что Филипп хотел заручиться благосклонностью Елизаветы на тот случай, если она станет королевой. И Мария, которую душила ревность, скрепя сердце обещала выполнить просьбу мужу. Как-никак он был совершенно прав: в этом были свои политические резоны.
Филипп уезжал, оставляя дела в стране, насколько возможно, в порядке. Пока Мария находилась в добровольном заточении в ожидании родов, он реорганизовал Совет, сделав его более эффективным, и сгладил глубокие разногласия, мешавшие нормальной работе лордов, так что они теперь в основном проявляли редкое единодушие.
– И я проинструктировал кардинала Поула позаботиться о вашем благополучии и благополучии вашего королевства, – сказал Филипп жене, складывая стопкой книги для дальнейшей упаковки. – Он будет консультировать вас и ваш Совет по всем основным вопросам.
Мария была благодарна мужу за заботу, хотя ее не покидало ощущение, что она оказалась низведена до роли номинальной главы королевства. Филипп, как и советники, похоже, придерживался мнения, что она, будучи женщиной, не разбиралась в управлении государством. Но она это исправит!
В конце августа Мария и Филипп, покинув Хэмптон-корт, поехали через Лондон в сторону Гринвича. Это было ее первое появление на людях после добровольного заточения. Пока Марию с Филиппом везли в открытых носилках по улицам – кардинал Поул ехал верхом рядом, – люди громко приветствовали свою королеву. Это растрогало ее до слез, поскольку она опасалась, что утратила свою популярность. Некоторые с радостными криками бежали за носилками, однако были и те, кто не только демонстративно отказывался снимать головные уборы перед королевской четой и церемониальным распятием, которое несли впереди, но и бросали на королеву враждебные взгляды. Мария вздохнула с облегчением, когда они наконец достигли причала Тауэра, где их ждала барка.
Елизавета тоже направлялась в Гринвич, правда на маленькой лодке и не с такой пышной свитой. Но если бы Елизавета ехала по дороге, то население демонстрировало бы ей свою искреннюю любовь, что было бы невыносимо.
В конце августа весь двор собрался, чтобы посмотреть на отъезд Филиппа. В то утро Мария уговаривала мужа разрешить ей сопровождать его до Дартфорда или даже до Дувра, однако он, возможно предвидя очередную душераздирающую сцену, сумел ее разубедить.
– Я вернусь в октябре, прямо к открытию парламента, – сказал Филипп. – Давайте попрощаемся наедине. Мария, да хранит вас Господь до моего возвращения! – Он наклонился и легко поцеловал жену в губы.
Мария с трудом проглотила разочарование. Она надеялась, что муж сожмет ее в страстных объятиях. Отчаянно желая услышать хотя бы одно слово любви, она взяла его за руку:
– До свидания, мой дражайший супруг. Я буду каждый день молиться за вас и с нетерпением ждать вашего возвращения.
Они покинули дворец рука об руку. На верхней ступеньке парадной лестницы Мария официально попрощалась с Филиппом и осталась смотреть, как он, пробравшись сквозь толпу придворных, спустился к дебаркадеру, где уже стоял на якоре корабль, который должен был доставить его в Грейвзенд. Мария продолжала улыбаться, поскольку не могла прилюдно демонстрировать эмоции, не подобающие королеве. Но сердце ее было разбито.
Чувствуя себя совершенно несчастной, Мария смотрела, как Филипп поднимается на борт корабля, не сводя с него глаз, пока он стоял на палубе. И только когда последний из его грандов, поцеловав ей руку, проследовал за ним, Мария поспешно вернулась во дворец и, подойдя к окну галереи, проводила глазами отчаливший корабль. Теперь она позволила себе горько заплакать, не обращая внимания, что ее могут увидеть. Но потом – о радость! – Филипп повернулся, увидел ее в окне и, помахав шляпой, послал супруге воздушный поцелуй. Она помахала ему в ответ и осталась сидеть, рыдая навзрыд, пока корабль не скрылся из виду. После чего поспешила к себе в кабинет и написала мужу письмо, где, как могла, излила свою любовь и боль утраты.
После отъезда Филиппа дворец стал весьма мрачным местом, унылым и печальным, словно пришло время скорбеть, что вполне соответствовало действительности. Без супруга Мария чувствовала себя опустошенной. Если она не молилась на коленях о его благополучном возвращении, то часами рыдала у себя в спальне. Утешение она находила лишь по вечерам, когда писала ему длинные письма, рассказывая последние новости и умоляя сообщить, что он находится в добром здравии. Чтобы хоть как-то заглушить боль разлуки, она с головой ушла в дела королевства и занималась ими настолько ревностно, что кардинал Поул порекомендовал ей поберечь здоровье. Но она никого не слушала. Впереди было слишком много работы. Совет стал более эффективным, спасибо Филиппу, однако королевство оказалось расколото, и приходилось подавлять протесты против законов о ереси. Мария не позволяла своим лордам сидеть сложа руки, она и сама усердно работала на благо государства, при этом считая дни до возвращения Филиппа.
Хотя Реджинальд Поул не являлся членом Совета, он постоянно находился рядом с Марией, поддерживая и успокаивая ее. Она ценила мнение кардинала и не принимала решений, не узнав его точки зрения. Она выделила ему апартаменты рядом со своими, чтобы он мог составить ей компанию долгими, одинокими вечерами. Поул наверняка стал бы идеальным мужем, если бы Господь не рассудил иначе, думала Мария. Впрочем, она никогда не смогла бы любить его так, как любила Филиппа.
Елизавета оставалась при дворе. Мария была от этого далеко не в восторге, но терпела присутствие сестры ради мужа. Письма от Филиппа приходили довольно часто, в них он постоянно напоминал о необходимости наладить отношения с сестрой. Мария принимала Елизавету по возможности любезно и обходительно, тщательно скрывая при этом свою неприязнь и даже ревность. При личных встречах сестры говорили лишь о приятных вещах и старательно избегали любых щекотливых вопросов.
Елизавета вела себя крайне осмотрительно и каждый день сопровождала Марию к мессе. Тем не менее, когда Елизавета ради отпущения грехов, обещанного лично папой римским, начала трехдневный пост, Ренар предупредил Марию, что сестра делает это исключительно из прагматических соображений, о чем Мария и сама подозревала. Придворные, похоже, угадывали настроение королевы, многие из них дальновидно избегали общества Елизаветы.