– Почему Господь посылает дурных мужей хорошим женщинам?!
Оставшись одна в своей спальне, она разрыдалась от унижения и стыда, что в присутствии посторонних позволила себе дать выход низменным порывам. Когда она наконец пришла в себя и, сев перед зеркалом, увидела свое отражение, то ужаснулась: она выглядела кошмарно – исхудавшей и осунувшейся. Как может Филипп любить жену, похожую на старую ведьму?
Август выдался удушающе жарким. Мария, не переносившая жару, в основном оставалась в своих покоях и не посещала заседания Совета. Даже при открытых окнах в комнатах не ощущалось ни дуновения ветерка, и в некоторые дни Мария ходила в одном халате. Она изо всех сил старалась правильно питаться и следить за собой, поскольку Филипп наконец написал, что скоро приедет. Марии хотелось ему верить. Она не видела мужа целый год, и ее уже начало тошнить от бесконечного ожидания. Она едва не завопила от отчаяния, когда посол в Брюсселе сообщил, что Филипп, вместо того чтобы поспешить к жене, покинул город, опасаясь чумы, и уехал в деревню.
Наступил сентябрь, а Филипп по-прежнему оставался за границей. Однако Марии пришло известие о Куртене, чье имя раньше частенько упоминалось в связи с различными заговорами, хотя и без каких-либо доказательств. Ей редко приходилось читать столь скорбную повесть. Куртене отправился из Брюсселя в Венецию, где вел себя вполне прилично. К несчастью, решив покататься на гондоле в лагуне, он попал в шторм, и его, промокшего до нитки, подобрало попутное судно. После этого происшествия у бедняги началась лихорадка, и он собрался отбыть в Падую, которая славилась отличными университетскими врачами, но перед самым отъездом упал с лестницы своей резиденции, в связи с чем путешествие получилось крайне дискомфортным. Посол Марии навестил Куртене в Падуе и, обнаружив, что тот, совершенно больной, мечется в жару, сразу же вызвал двух именитых врачей, однако состояние Куртене продолжало ухудшаться, и вот теперь он умер.
Посол подозревал, что Куртене отравили. Ходили слухи, что кто-то нанял испанских убийц, чтобы разделаться с ним. Мария в это не верила. Конечно, ей было жаль Куртене, но в то же время она чувствовала облегчение, что избавилась от противной занозы в виде одного из Плантагенетов.
– Господь в очередной раз явил высшую справедливость, – сказала она советникам.
Они глубокомысленно кивнули, явно думая о чем-то другом.
– Мадам, мы весьма озабочены тем, что отношения между Испанией и Святым престолом ухудшились, – заявил Паджет.
Первой мыслью Марии было то, что коварное заявление де Ноая, будто Филипп обратился к папе с просьбой аннулировать их брак, возможно, не соответствует действительности.
– Король делал все возможное, чтобы избежать открытой конфронтации, – заявила она.
– Увы, эти времена остались в прошлом. Когда он узнал, что его святейшество оказывает содействие французам в их попытке изгнать испанцев из Италии, его величество приказал герцогу Альбе оккупировать Папскую область, разграбить города и повесить их гарнизоны.
Мария онемела от ужаса.
– Это не наша распря, – наконец выдавила она, – но произошедшее ставит меня в безвыходное положение. Я не хочу портить отношения ни с мужем, ни со Святым престолом.
– Вам и не придется, – успокоил ее Паджет. – Мы призываем ваше величество сохранять нейтралитет.
Но как она могла? Она жена Филиппа и обязана во всем его поддерживать.
Мало-помалу она начала ощущать дующий из Ватикана холодный ветер, поскольку отношения Англии с Римом становились все более напряженными. Кардинал Поул, расстроенный возникшими разногласиями, написал королю письмо с настоятельной просьбой не воевать с Викарием Христа. К отчаянию Марии, Филипп проигнорировал письмо кардинала.
– Полагаю, мне стоит лично обсудить вопрос с королем. – Поул бросил на Марию сочувственный взгляд. – Какая жалость, что короля здесь нет! И в самом деле, столь продолжительное отсутствие начинает вызывать подозрения. Мадам, мне не хотелось бы его критиковать, но я волнуюсь за вас.
– Я ценю вашу доброту. – Марии стало трудно дышать: ах, если бы Филипп точно так же заботился о ее благополучии!
Этот разговор состоялся в Кройдонском дворце, где кардинал держал наготове королевские апартаменты. Расстроенная, она вернулась к себе и сразу увидела, что ее придворные дамы в ужасе смотрят на разбросанные в зале для приемов листовки.
– Мы обнаружили их прямо сейчас, когда вернулись с мессы, – сообщила Сьюзен.
– Какой кошмар! – Джейн Дормер чуть не плакала. – Не смотрите на них, мадам.
Но Мария, естественно, должна была это видеть. Она посмотрела, и ей стало дурно, так как перед ней был самый отвратительный образец подрывной пропаганды. На листовке она была изображена в виде уродливой старой ведьмы с обвисшими грудями, к которым присосались испанцы. Рисунок окружала надпись: «Maria Ruina Angliae»[6]. Увидеть себя, изображенной с такой жестокостью, было ужасно.
Боже милостивый, Филипп должен быть здесь! Она больше не в силах нести это бремя в одиночку.
Возможно, еще одно обращение к его отцу все изменит. Если Филипп к кому-то и прислушается, так это к Карлу. Приказав своим дамам убрать листовки, Мария села за письменный стол, перо буквально летало по бумаге.
Хочу попросить прощения у Вашего Величества за то, что осмелилась писать Вам в такое время, но я умоляю Вас принять во внимание то бедственное положение, в котором оказалась наша страна. Если король не приедет, чтобы исправить положение вещей, не только я сама, но и люди гораздо мудрее меня предвидят неминуемую катастрофу. Сейчас мною движет не личное желание лицезреть короля, хотя я страстно хочу, чтобы он был рядом со мной, а забота о благе моего королевства. Заклинаю Вас, уговорите его вернуться домой!
Впрочем, как вскоре после этого поняла Мария, Карл едва ли вообще получил ее письмо, поскольку он уже покинул Нидерланды и вернулся в Испанию, где удалился в монастырь, чтобы провести отпущенные ему дни в молитвах. Мария чувствовала себя обездоленной. Как жестоко в столь тяжелое время быть лишенной дружбы, защиты и советов Филиппа!
Хотя, возможно, кто-то все-таки видел ее письмо, ибо в октябре она с радостью узнала, что Филипп отправил некоторых своих придворных обратно в Англию. Мария сразу воспрянула духом. Ведь это могло означать лишь одно: что и он сам скоро вернется к жене. Ее оптимизм резко пошел вверх, когда в Лондон начали прибывать первые испанские гранды. Единственное, чего ей хотелось, – это чувствовать себя лучше. Однако душевные страдания, которые она испытала, взяли свое, сказавшись на здоровье. И когда в конце ноября кардинал Поул устроил при дворе грандиозный пир примирения, Мария не смогла присутствовать.
Тем не менее она была счастлива и, пребывая в этом новом для себя приподнятом настроении, даже сумела найти в своем сердце частицу тепла для Елизаветы. Мария решила, что нет необходимости держать сестру под пристальным наблюдением, и сообщила своим агентам в Хатфилде, что их услуги более не требуются. При этом она разрешила собственным слугам Елизаветы вернуться к своей хозяйке.
Филипп написал жене, что снова рассматривает кандидатуру герцога Савойского в качестве мужа для Елизаветы.
Было бы желательно выдать ее замуж за правителя-католика. Родовые владения герцога были захвачены французами, а потому он может оказаться более податливым в вопросе женитьбы. И он никогда не позволит Елизавете выказывать дружеское расположение королю Генриху или попытаться реставрировать в Англии протестантизм.
Мария прочитала письмо со смешанным чувством. Это был идеальный альянс, но почему Филипп так недвусмысленно давал ей понять, что планирует сделать, когда она умрет?
Она вызвала сестру в Лондон, чтобы обсудить предложение Филиппа. Судя по той помпе, с которой прибыла Елизавета, проехавшая верхом через весь город в сопровождении внушительной компании джентльменов в бархатных плащах и золотых цепях, она тоже смотрела в будущее. Очень легко завоевать популярность, будучи наследником, и очень трудно ее сохранить, когда, став монархом, тебе приходится принимать трудные решения.
Мария решила не устраивать официальной встречи, однако приняла Елизавету, как могла, приветливо и ласково. Сестры устроились перед камином в личных покоях королевы, и Мария сразу отметила элегантный покрой черного бархатного платья Елизаветы, подчеркивавшего ее стройную фигуру и выгодно оттенявшего огненно-рыжие волосы. Ох, Мария дорого бы дала, чтобы вернуть себе очарование юности! Рядом с сестрой она чувствовала себя старой, приземистой и слишком разряженной в пурпурном платье и с обилием драгоценностей.
Сразу после обмена новостями, Мария затронула вопрос брака с герцогом Савойским.
– Нет! – залившись слезами, воскликнула Елизавета. – Я вовсе не хочу замуж. Я лучше умру!
Увидев сестру в таком отчаянии, Мария растрогалась, хотя и удивилась подобной горячности, но при всем при том осталась непреклонна в своем намерении выдать Елизавету за правителя Савойи.
– Не могли бы вы хотя бы постараться обдумать предложение герцога?
– Нет, мадам, я не стану этого делать, – заявила Елизавета. – Я не могу!
– Быть может, вам сейчас следует отправиться в Сомерсет-хаус, где я приготовила вам жилье, и немного успокоиться, – предложила Мария. – Мы поговорим об этом позже.
Когда в начале декабря сестры встретились снова, Елизавета оставалась непреклонной, категорически отказавшись выходить замуж за герцога Савойского. На сей раз терпение Марии лопнуло.
– Замужество принцесс – это не вопрос их личных предпочтений! – рассердилась она. – Вы моя наследница, а потому выйдете замуж на моих условиях. И никаких возражений! Я сыта по горло вашими истериками.
– Вы не можете меня заставить! – вспыхнула Елизавета.