Здесь я отказала всем: Монтевидео, Сан-Паулу и Рио. Я хочу вернуться к тебе. Это важнее всего.
Сегодня я надеялась получить от тебя письмо, но, увы, ничего. Если бы ты знал, сколько радости, и покоя, и любви дарят мне твои письма! Пиши побольше, ибо я живу надеждой получить от тебя весточку. Я просыпаюсь утром, вся дрожа от нетерпения, пока ее не получу. А потом часами читаю и перечитываю, пью твои слова и пытаюсь прочесть и понять, что ты не написал, но думаешь, и целую, не смейся, целую письмо, и мне кажется, что это ты. Ты увидишь, когда я вернусь, как истрепаны письма! Они всегда у меня в руках.
Я оставлю тебя, любовь моя, но это только так говорится. Я всегда рядом с тобой, так близко! Пиши мне побольше новостей. Ты пишешь так мало, а я так много. Не утомляйся, но знай, что одним своим письмом ты даешь мне все.
Дорогой, люби меня, как я тебя люблю и обожаю, и будь здоров, ешь и отдыхай. Прошу тебя!!!
Поцелуй руку твоей матери и привет Гаццаролли. Я еще не получила пресловутого длинного письма от Пиа. Я так его жду. Ты сказал, что она мне написала.
Эльвире де Идальго – по-итальянски
26 мая 1949
Дражайшая Мадам!
Разумеется, Баттиста сообщил вам окончательную новость, ведь я уже писала вам о нашем решении (пожениться), но я получила письмо от Баттисты, в котором он пишет, что вы не имеете от меня вестей. Как это возможно? Ведь я писала вам уже дважды и сообщила в том числе новость о моем контракте с Театром Колумба. Может быть, они потерялись в консерватории? Теперь я буду писать вам на домашний адрес, и будем надеяться, что такого не случится.
Я имела здесь, дорогая, большой успех, и даже критики были очень благосклонны. Только один сказал, что я великолепна, но не могу вытеснить память о прежних великих «Турандот». Однако это уже много, что все остальные высказались благосклонно, ведь, как вы знаете, они не уважают практически никого, кроме аргентинцев. Теперь, разумеется, я готовлюсь к моей «Норме» и намерена показать все владение голосом, которому научили меня вы и Серафин.
Опера Рио предложила мне «Норму» и настаивала, но это невозможно в этом году, сами понимаете, я ведь вышла замуж за 1 день до отъезда в Буэнос-Айрес. Я и так проявила максимальную щедрость. Баттиста отпустил меня, так что я непременно должна вернуться в Италию. Есть еще будущий год, если они меня хотят, а пока – терпение!
Есть вещи, которых следует избегать, и поскольку мой муж – сущий ангел, я не хочу огорчать его и печалить больше необходимого. Весь этот год я была в отъезде! Он имеет право побыть со мной эти несколько месяцев, правда?
Других новостей у меня нет, только вот Метрополитен хочет 8 спектаклей в ноябре, по их словам. Какие – я еще не знаю, но соглашусь, только если мне дадут «Аиду» и «Норму». Вы ведь тоже так думаете? Потом я смогу спеть и в других операх, то есть в следующие годы, но для дебюта хочу мои лучшие партии. В этом году я надеюсь спеть в «Трубадуре» и «Травиате» и добавить их к моему репертуару. Маэстро (Серафин) многое планирует, но ничего не говорит до поры до времени. Я обязана ему всем. Не будь его, не было бы и меня, может быть, даже не было бы в живых, потому что провал – это не для меня. Все прекрасно, но успех прежде всего, и удовлетворение, не правда ли?
Моя дорогая, я прощаюсь с вами в надежде, что вы пребываете в добром здравии, и прошу вас, пишите мне. Карлос Пеллегрини 1520 – Б.-Айрес.
Джованни Баттисте Менегини – по-итальянски
Буэнос-Айрес, 27 мая
Мой дорогой Баттиста,
весь день я ждала твоего письма, но ничего нет. Надеюсь, завтра! Боже, Баттиста, как я выдержу здесь все это время, прежде чем увижу тебя?! Милый, я не хочу тебя огорчать, но я уже действительно больна от тоски по тебе. Что мне делать?! Если бы я хоть была очень занята. Здесь все устроено глупо. Проходит 10 дней между операми – каждым спектаклем. Они хотят разнообразить репертуар, а у меня только 2 оперы, и я жду своей очереди, как прислуга! Я больше не могу. Я похудела, потому что нездорова, и лицо очень осунулось. Если бы ты увидел меня, пришел бы в ярость. Я худая, как ты говоришь? Лицо котенка? Я уже не помню, как ты говоришь. Бледненькая и угнетенная!
Зачем ты отпустил меня? Я надеюсь, это послужит тебе уроком, потому что вижу, что теперь ты понимаешь, как я мучилась 2 последних года! Сегодня мне тяжелее обычного, потому что даже Росси сказал, что я очень осунулась.
А ты? Чем ты занят? Как проводишь время? Знаешь, я не ревную, ведь какая бы женщина на тебя ни заглядывалась, она никогда не сможет любить тебя, как я тебя люблю, ни одна не сможет дать тебе удовлетворения, какое я давала и даю. А ты тоже не ревнуешь, потому что хорошо меня знаешь, и потом я нигде не бываю! Ничего хуже я не могу представить! Я уже ненавижу Байрес[85]. Да, как ты говоришь, тому виной мое нездоровье и наша разлука.
Баттиста, помоги мне продержаться до возвращения. Хотя бы пиши мне чаще. Если бы ты знал, с какой тревогой я жду твоих писем, посылал бы мне их каждый день. Сейчас я так плачу, так плачу и зову тебя с такой мукой, что ты не можешь не услышать меня, даже если ты далеко. Почему я должна всегда страдать? Я больше не могу. Сегодня будет «Аида» с Ригаль, так что можешь себе представить, как я себя чувствую. Клянусь тебе, давно мне не было так плохо, наверное, с Венеции, когда я пела «Тристана»! Я так мучаюсь! Мне кажется, что все во мне болит, такую боль я чувствую в сердце. Теперь я думаю: «Если бы только Пиа была со мной». Мне так одиноко. Все заняты только собой, один маэстро, рискуя подцепить грипп, навещает меня дважды в день, каждый раз, когда идет поесть, делает маленький крюк. Понимаешь, они не живут здесь, нет места. Я тебе об этом писала. Так что они приходят только поесть. И я совсем одна. Есть эта девушка, которая очень мне помогает, но это, конечно, не то, что кто-то близкий. Как знать, страдаешь ли ты так же, как я. Но у тебя, по крайней мере, столько дел. А у меня, наоборот, так мало, и я не знаю, как скоротать время. Погода прекрасная, совсем весна, но в воздухе висит угольная пыль. Она лезет в глаза отовсюду, так что выйти на улицу – скорее неприятность, чем удовольствие. И потом, ты же знаешь, я не очень люблю выходить. А общаться с людьми – еще меньше, так что это просто катастрофа!
Если будет Богу угодно, когда я закончу здесь, немедленно сяду в самолет, а сундуки и чемоданы отправлю багажом. Возьму только один легкий, с летними вещами, потому что там уже будет лето, вот и все. Здесь чудовищно сыро. До такой степени, что моя нога, которой я не чувствовала в Италии, снова начинает болеть. Чувствуешь себя всегда липкой! Отвратительно. Вот сейчас жарко, а часом позже холодно!
Джованни Баттисте Менегини – по-итальянски
30 мая 1949
Дорогой Баттиста!
Сегодня я очень сердита. Прежде всего на Театр Колумба, который дает спектакли раз в 10 дней! Бог весть, когда будет «Норма». Я проклинаю тот день, когда сюда приехала! Но еще больше я сердита на тебя! Это несправедливо, что ты пишешь раз в три дня письмо на одной странице, всего несколько слов. Я ненавижу писать, но тебе пишу много и часто. И потом, ты же знаешь, что я живу только твоими письмами. Я знаю, сколько у тебя дел, но я надеялась, ты поймешь, что необходимо и обязательно писать жене. Ты знаешь, что мне очень одиноко, я почти никуда не выхожу, потому что была очень больна и боюсь (заболеть) снова. Ты знаешь, что я ни с кем не вижусь вдали от тебя (и не говори, что я этого хотела, не больше парохода!!), и ты пишешь мне раз в 3-4 дня одну страницу! Это предел!
Довольно, я не буду больше писать, не то наговорю тебе такого! Скажу только, что мне все надоело, я устала и, если так будет продолжаться, заболею снова и сейчас же!
Пресловутого длинного письма от Пиа я так и не получила. Уже ясно, что оно потерялось. Все ночи я не сплю до 4 или 5 часов! И боюсь, что мне станет совсем плохо! Если ты будешь продолжать в том же духе, у меня сложится ужасное мнение о тебе!
PS: Ригаль была ужасна. Правда, какой-то кошмар. Но ее здесь обожают! Она аргентинка!
Джованни Баттисте Менегини – по-итальянски
Буэнос-Айрес, вторник 1 июня!
(как же долго тянется время!!!)
Любовь моя!
Дорогой, дорогой, дорогой!
Я счастлива! Я повидалась с Грасси Диасом, и он сказал мне: «Вы сможете уехать 10 июля». Представь себе! Так что они уже озаботились забронировать мне место в самолете, может быть, на KLM 12-го, или, если смогут найти другой на 10-е, забронируют его! У меня нет слов, чтобы сказать, как я довольна! Ты можешь себе представить! (Я не могу высказать на бумаге мою радость!)
Милый, вот даты спектаклей:
11 – «Турандот»
17 – «Норма»
19 – «Норма»
22 – «Турандот»
25 – «Норма»
29 – «Норма»
Потом, может быть, две «Аиды», если нет, я уеду раньше. Любимый, ты рад?
Еще рассмешу тебя: среди моих здешних поклонников вот визитная карточка одного из них, он просит фото с подписью. Прочти и умрешь от смеха! Комплименты всех цветов радуги! Милый, возьми это на себя, пошли ему какую-нибудь фотографию.
Завтра напишу тебе еще!
Все во мне – ты знаешь – и я целую тебя так крепко, что задушу!
Твоя всегда – и все больше.
Джованни Баттисте Менегини – по-итальянски
Буэнос-Айрес, понедельник, 6 июня 1949
Мой дорогой Баттиста,
как мне грустно, и как я полна тобой сегодня! С пятницы я не получала писем и чувствую себя очень одинокой и покинутой. Смотри, когда вернусь, я так тебя заласкаю, что ты и представить себе не можешь! Я не могу и никогда не смогу высказать, как я мучилась все это время в Байресе. Одна, Серафины не со мной, я ни с кем не вижусь, да мне и не хочется. Нет радио, нет репетиций, нет тебя, самого для меня важного! Боже, дай мне терпения, чтобы это выдержать.