А ты, чем ты занят? Как себя чувствуешь? Скучаешь по мне? Понимаешь мои мучения, или я одна так страдаю?
Вторник
Еще один день без письма. Я устала, устала от всего на свете. Прекращаю писать, потому что, если продолжу, бесконечно огорчу тебя, а ты этого не заслуживаешь. Повторю только, я тебя обожаю!!
Среда
Мой Баттиста!
Наконец-то я получила твои письма. Представляешь, шесть писем сразу. Четыре от тебя, одно от Пиа и еще одно от Бертатти. Конечно, ты пишешь так мало, и никаких новостей, ни о тебе, ни о твоей работе, так мало, неполных две страницы!
Я наверняка заканчиваю 12 июля, то есть, я хочу сказать, 10-го, но самолет есть только 9-го и 12-го. Если я успею 9-го, полечу им, если останутся места, они переполнены, но 12-го наверняка. Так что тебе приезжать не надо, потому что, говорю тебе честно, я боюсь за тебя! Если погибну я, это другое дело, или хотя бы оба вместе, но ты мне нужен живым и здоровым и всегда моим. Беда, если с тобой что-то случится. Вот почему, я очень прошу, береги себя!
«Норму» играют 17-го, то есть завтра останется 8 дней, и я хочу – если будет Богу угодно – спеть хорошо!! Понимаешь, в «Турандот» люди не могут оценить мое искусство. И поскольку моим коллегам посчастливилось петь не со мной, а с этой ужасной Ригаль, и это был триумф, они задрали нос, особенно этот дурак Росси, который стал мне очень неприятен. Я тебе все объясню, когда приеду. Если мне представится случай дать им хороший урок, я охотно это сделаю. А ты знаешь, что это не в моем духе. И потом их любит та, другая, такая же дура Виттория, которая думает, что повелевает всем миром. И, говорят, она получила «Дона Карлоса» во Флоренции, который открывает сезон, с Серафином, разумеется, Виттория его затребовала. Однако это будет единственный раз, когда я откажусь петь с маэстро, потому что я никогда не открываю сезон вторыми ролями (только «Дон Карлос» имеет значение!) и в довершение всего с неприятным мне человеком! Мы еще поговорим об этом в «Норме», если я блесну, и увидим, какой триумф ждет дурака. Он создал столько проблем Серафинам. Они как будто в услужении у Росси. Бедняжки!
Но не говори никому ничего обо всем этом, не надо. То, что мы говорим друг другу, должно остаться между нами, правда же?
Других новостей у меня нет. Я почти никуда не выхожу, участвовала только в двух утренних репетициях. Вечерами я сижу дома и скучаю по тебе, до такой степени, что у меня нет слов это высказать. Мне уже осточертел Байрес, ничего не нравится и не терпится вернуться к моему мужу, который единственный понимает меня и обожает.
Представь себе, когда я болела, никто кроме Серафина не пришел меня навестить. Виттория не зашла и не позвонила, хотя они обедали внизу, прямо подо мной. В общем, абсолютно все меня покинули, кроме маэстро, который поистине святая душа. Не будь его со мной, я умерла бы здесь от моих невзгод. Представь, каково, когда все радуются, что я не пою с ними. Боятся, бедняжки! Знают, что рядом со мной на сцене они будут иметь бледный вид. Никогда со мной так не обращался никто из моих коллег. Бедный Николай, какая Мадам, даже Сьепи, не говоря уж о Тассо!
Мне не терпится вернуться в твои объятия, и вернуться к жизни, и расцвести, ведь ты умеешь дать мне все, чего я только пожелаю, и с тобой я забываю обо всем!
Поблагодари твою маму за ее письма, они очень меня тронули, и скажи ей, что мы с ней скоро увидимся, и тогда мы все будем счастливы! Поцелуй от меня Пиа, Джанни и Орланди, а ты, мой дорогой, пиши мне побольше, и молись, чтобы я хорошо спела, это единственное, чего я сейчас хочу, это будет мой реванш над ними!
Я еще раз повторяю тебе, что отчаянно тебя люблю, и уважаю еще больше, и чту! Я тебя бесконечно желаю! Я твоя навеки.
Мария.
Джованни Баттисте Менегини – по-итальянски
Буэнос-Айрес, 12 июня 1949
Мой дорогой, обожаемый Баттиста!
Несколько дней я тебе не писала, потому что была очень занята репетициями «Нормы». Мне пришлось много работать, чтобы войти в голос. Петь раз в 12 дней не полезно, ты же знаешь. Так что теперь я почти готова. Но я очень несчастна из-за Серафина. Он очень угнетен, и мне от этого бесконечно тяжело. Здешний климат поистине губителен, даже мне очень плохо, я постоянно сплю, готова спать все время, однако сплю плохо. Мерзкая погода! Но причина упадка духа Серафина в поведении Виттории. Она ведет себя просто неприлично! И еще этот дурак Никола (Росси-Лемени). Должна сказать, я никогда ему не симпатизировала. Он всегда казался мне эгоистом. И такая невоспитанность! Я возмущена! Они не видят, какую причиняют боль, как унижают этого святого человека и мученика! Мне так омерзительно это свинство вокруг. Мне не терпится укрыться в нашей чистой и такой достойной любви. Самое главное в моей любви к тебе – это изыск, который я в тебе вижу! Понимаешь, женщина, особенно такая, как я, должна гордиться своим мужчиной! И, любовь моя, я так горда и счастлива, что мне принадлежит такой идеальный мужчина!
Если будет Богу угодно, я улечу 12-го, значит, буду с тобой 14-го. Если я закончу 8-го, попытаюсь успеть на самолет 9-го, если останется местечко. Скоро я буду с тобой. Самое трудное позади, это когда мне нечего было делать и я болела. Теперь мне лучше, я еле таскаю ноги (климат), но мне есть чем заняться, и потом я готовлюсь к отъезду. Так что время пролетит быстро.
Вчера я пела на первой репетиции оркестра с Барбьери[86], 2-й и 3-й акты. Они были ошеломлены! Оркестр аплодировал после дуэтов. И люди не могли опомниться! Ария очень неподатлива. До такой степени, что иной раз (внутренний) голос говорит мне, что я больна и надо отменить спектакль[87]. А мне всегда все удается, если я хорошо порепетирую! Я произвожу впечатление, это сразу видно! Достаточно, чтобы я была в форме, и пусть говорят что хотят. Мне нравится щекотать людям нервы! Завтра попробую сходить в здешнюю православную церковь. Благословение мне поможет, правда? Бог так добр ко мне. Он даровал мне успех, здоровье, какую-никакую красоту, ум, доброту и главное – тебя. Смысл моей жизни и мою веру в жизнь. Я обожаю тебя бесконечно, дорогой, и так тебя желаю. Знаешь, этой ночью мне показалось, что ты рядом. Я уверена, что ты в этот момент думал обо мне! Так часто мне кажется, что ты совсем близко. Это твоя душа со мной. Любимый, боюсь, волнение задушит меня, когда я снова тебя увижу! Столько радости и столько муки. Не правда ли?
Дорогой, я оставлю тебя, это только так говорится. Ты все знаешь! Я теперь в форме, так что не беспокойся. Молись только, чтобы я хорошо спела. Пиши мне и помни, что я живу только ради тебя. Я тебя обожаю, я вся твоя.
Навеки твоя Мария.
Поцелуй Джанни и Пиа, твою маму и друзей, а тебе самый сладкий поцелуй!
Все спектакли транслируются (по радио), постарайся послушать хоть один.
Джованни Баттисте Менегини – по-итальянски
Буэнос-Айрес, 17 июня 1949
Мой дорогой Баттиста!
Пишу тебе сегодня, в день великого испытания и великого урока, который я хочу дать всем. Вчера вечером была генеральная репетиция. Сам понимаешь, все были полны любопытства и к «Норме», и ко мне после «Турандот». До такой степени, что критики из одной газеты позвонили мне с советами и попросили петь громко[88], потому что они напишут отзыв о репетиции. Кретины!
Итак, генеральная репетиция поразила всех, а на «Каста дива» все плакали! Они ликовали. Надеюсь, что спектакль пройдет так же хорошо, как генеральная, и я буду довольна, если будет Богу угодно.
Позавчера я ходила с греческим журналистом и одной дамой в греческую православную церковь, поставить свечку за нас и за мою первую «Норму». Ты знаешь, что я хотела пойти в православную церковь. Понимаешь, нашу церковь я чувствую больше, чем вашу[89]. Странно, но это так. Наверное, я просто привыкла, и она, наверно, все же более теплая и праздничная. Не то чтобы я не любила твою, которая теперь и моя тоже, но я питаю истинное благоговение к православной церкви. Прости меня, милый, ты понимаешь, не правда ли? Ну вот, я ходила туда, и мне кажется, это мне помогло, потому что в самом деле те, кто был вчера, не знали, что и сказать о таком энтузиазме. Был Скотто, бедняга, по словам Раковски, он не мог усидеть на месте! Он говорил: «Вот что значит петь, вот что такое пение прошлого» и восхищался моими пианиссимо и успехами, которые я сделала за эти несколько лет. Потом, в конце представления, когда я была еще на сцене, Грасси Диас позвал меня и примчался, чтобы обнять меня и расцеловать со словами «Когда я в восторге, я должен это выказать, а сегодня я плакал, что случается со мной нечасто». Потом я слышала хористов, они хотели воздать мне должное, сделать подарок, в таком все были восторге. Бедняги! Ну вот! Добрый и милосердный Господь всегда дает мне реванш. И это потому, что мы никому не сделали плохого и столько работали ради всего, что имеем, не правда ли, дорогой?!
А ты, любимый, как поживаешь? Что делаешь? Сколько нежности я хочу отдать тебе. Я полна тобой, твоей душой, тонкой, чистой, благородной, до чего же такой, какая мне нужна. Хочешь, скажу тебе забавную вещь? Ты посмеешься, а может быть, и нет, потому что, возможно, делаешь то же самое. Иногда я смотрю твои фотографии и разговариваю с тобой или сыплю нежными и ласковыми словами, как будто передо мной ты во плоти. Ты не смеешься, правда? Понимаешь, я так тебя люблю, а теперь к любви добавилось мое величайшее уважение и почтение за то, что ты сделал меня своей, так что ты можешь себе представить, сколь велика моя любовь!
Любимый, подумать только, через месяц, если будет Богу угодно, мы увидимся и всегда будем вместе, заботиться друг о друге, любить друг друга. Вот почему наша любовь так велика. Один дарит другому, и чем больше дарит один, тем больше дарит и другой. Это и есть любовь, о которой я всегда мечтала. Теперь она у меня есть, и я буду беречь ее как зеницу ока. Но она нуждается и в твоей помощи.