Кажется, мои костюмы прибыли сегодня, и завтра я их увижу. Надеюсь, они мне понравятся. По-твоему, они мне идут, правда? Представляю себе остальное!.. Поверь, мне осточертела эта разлука. Мы теряем лучшие годы! Хватит, довольно. Так ведь, даже если у меня есть столько прекрасных вещей, я не получаю от них никакого удовольствия. Вдобавок здесь я ничего не ношу, потому что боюсь потерять. Так что все бриллианты блестят только в сейфе отеля. Меха я тоже не надеваю, жара здесь зверская!
Я прощаюсь с тобой, мой обожаемый. Думай обо мне, люби меня и не отпускай так часто, мне это ничего не дает. Поцелуй твою маму и всех наших друзей. Скажи Пиа, что, если я буду продолжать в таком ритме, приеду с настоящей фигурой. Посмотрим, наберу ли я здесь 3 кило, которые сбросила. Дорогой, пиши мне и люби меня, потому что я умру без тебя, ты любовь, верность, галантность, тонкость, в общем, все идеальное для меня!
Джованни Баттисте Менегини – по-итальянски
Мехико 1 июня 1950
Дорогой, самый дорогой!
Если бы ты видел меня сейчас, ты бы испугался. Я в ярости. Мне говорят, что баритон не может приехать раньше, поэтому они дают «Тоску», потом «Сельскую честь», а потом «Трубадура» и хотят, чтобы я отказалась от 2 спектаклей. Я сказала, что это возможно, если они перенесут на 2 недели, иначе ни за что. Еще я зла на тенора Баума. Он хуже ревнивой бабы. Он продолжает оскорблять меня и злится, что я спела высокую ми-бемоль в финале «Аиды»[106]. В общем, он сгорает от зависти, потому что публика без ума от меня, а не от него. Потом работают здесь просто ужасно. Сейчас 13:30, и мне сообщили, что в 14:30 начнется репетиция «Тоски». Представь себе, я еще не поела, а они все хотят в последний момент. Мне это осточертело, и я очень зла. Проклятый Мехико, и горе тебе, если ты меня еще так отпустишь, больше никогда! Предупреждаю тебя, знай!
Еще мама написала злое письмо, говорит, что я эгоистка, и то, и сё! Мне это так осточертело, что я почти готова порвать с ней всякие отношения, если не удастся ее вразумить. Ну вот, я снова здесь одна как пес! К счастью, есть Симионато, мы составляем друг другу компанию. Мы не можем даже репетировать, потому что нет никакого репетиционного зала. Уверяю тебя, здесь впору убиться!
«Аида» на днях прошла замечательно. Публика без ума, разумеется, от меня, еще от Амнерис[107], но не от остальных. И они вне себя, потому что видят предпочтения публики. Так что я надеюсь освободиться к 17-му, хотя до сих пор было 24-е. Надеюсь!
Дорогой, я получаю твои письма каждый день, и это мое единственное утешение. Храни тебя Бог, ведь я, наверно, сразу умру, если тебя не станет. Я видела программу Арены (де-Верона) и хочу посмотреть все спектакли и побыть в кои-то веки мадам. Мне приходится делать чудовищные усилия, чтобы не сдали нервы, иначе горе мне и горе всем! Идея молитвенной скамеечки мне нравится. Я довольна. Может быть, ты сможешь отдать в починку рамку. Это был бы предел мечтаний. Здесь невыносимая жара, а у меня нет летней одежды, но я не буду ничего покупать, потому что все ужасно. Дорогой, других новостей у меня нет, но поверь мне, я как натянутая струна, будем надеяться, что она не порвется! Я обожаю тебя. Помни об этом и не забывай, что, если ты меня разочаруешь, моя жизнь будет разбита навсегда. Я хочу, чтобы ты это знал.
Чао, мой дорогой, душа моя. Пиши мне и лечи зубы. Я тоже займусь своими, когда вернусь. Поцелуй твою маму, Пиа, Джанни и всех остальных. И тебе вся моя жизнь, вера, надежда.
Джованни Баттисте Менегини – по-итальянски
Мехико, 2 июня 1950
Мой дорогой и обожаемый,
вчера в полночь я получила твою телеграмму, ты пишешь, что ждешь новостей. Но разве ты не получаешь моих писем? Я твои получаю, каждый день. Конечно, я не пишу так часто, как ты, но на одно мое приходится четыре твоих, и, если ты заметил, я пишу каждый раз много.
Здешняя публика без ума от меня. В конце второго акта «Аиды» я добавила (по просьбе Караса Кампоса) в момент финала высокую ми-бемоль (кажется, я тебе уже об этом писала, нет?), и об этой ноте до сих пор говорят. Я надеялась закончить 24-го и уехать 25-го, если возможно. Представь себе, мама не может приехать, и я одна! Как я несчастна! И потом, как я скажу ей теперь, что не приеду в Н.-Й.? Вообрази!! Пока я не решаюсь ей сказать. Скажу перед отъездом. А ты, пожалуйста, напиши ей, что не приедешь, но только не говори, что я тоже не еду, скажи только, что ты слишком занят и это невозможно.
Ты пишешь, дорогой, что больше не можешь. А как же я? Но, Баттиста, постарайся набраться терпения и скажи себе, что мне осталось всего 3 недели, а потом, если будет Богу угодно, я снова стану всецело мадам Менегини, любовницей, женой и элегантностью! Всем! Ты хочешь?
Надеюсь, что твои зубы хорошо подлечили, и надеюсь, что ты хорошо себя чувствуешь. Что ты делаешь прекрасного? Как знать, верен ли ты мыслям обо мне и!.. Ничего не пиши. Там у тебя жарко? А как продвигаются твои дела? Пиши мне побольше. Любимый, ты так нужен мне – нужен весь. Я тебя обожаю и не хочу ничего другого, только быть рядом и делить с тобой все. Хорошее или плохое, неважно. Но вместе! Других новостей у меня нет, так что я тебя оставлю. Целую тебя и прошу есть, и думать обо мне и т. д.!!!
Чао, душа моя, пиши мне и поцелуй бесконечно твою маму, Пиа, Джанни и всех остальных. Я тебя обожаю.
PS: во вторник «Тоска» – на следующей неделе ничего для меня, потом «Трубадур», а потом, надеюсь, конец!
Джованни Баттисте Менегини – по-итальянски
Мехико, 5 июня 1950
Дорогой, дорогой, обожаемое сокровище,
сегодня я получила два твоих письма от пятницы 31 мая из Мерано, и я рада, что ты решился заняться зубами, как сделаю и я, когда вернусь. Бедный мой Титта, как же тебе было больно. Я бы хотела быть рядом с тобой, чтобы ты хоть немного забыл все твои боли. А ты хочешь, чтобы я была рядом? Знай, что я очень ревную и никогда больше не останусь вдали от тебя! А ты? Неужели ты никогда не ревнуешь? Это нехорошо. И мне это не нравится. Я бы хотела знать и чувствовать, что ты хоть немного ревнуешь свою жену, пусть и доверяешь ей.
Что ж, терпение, как говорится, правда? Сегодня я лежу в постели, как и вчера, с очередной простудой. Этот климат сушит горло, и «Тоску» перенесли на четверг вместо вторника. Что ты хочешь, неужели «Тоска» приносит мне несчастье? Как знать. Пока я без голоса.
Здесь после «Аиды» все как помешались. Караса Кампос просил ми-бемоль, я тебе уже говорила, и все просто обезумели. Баум чуть не убил меня, но на втором представлении пришел извиняться. Было видно, что он боится слишком настроить меня против себя. И потом я ему сказала, что, если он не извинится, я никогда больше не буду петь с ним, так что господин «примадонна» пришел, чтобы все забыть и т. д.!
Это отвратительно, они умирают от зависти. Публика кричала (на финальных поклонах) «только Аида», и потом еще 10 раз мне пришлось выходить одной (к возмущению остальных /коллег/). Мое единственное удовлетворение.
Мои костюмы действительно великолепны. Особенно для «Пуритан»! Жаль, что их не будет! Для «Трубадура» тоже красивые. Я их еще не примеряла, но, думаю, они мне пойдут. Зато ты забыл мой черный плащ из 4-го акта «Трубадура». Я надеюсь найти такой же здесь, иначе мне будет холодно. Ну да ладно, в крайнем случае обойдусь без него!
Я не знаю, что сказать маме! Представь себе ее разочарование, когда она узнает, что я не поеду в Н.-Й. О боже, если бы только я могла быть уверена, что налоговая служба не прицепится, я бы поехала на 2 дня. Что скажешь? Попробуй выяснить там, я американка и получаю оплату в долларах, возьмут ли с меня налоги, если я остановлюсь там на 2 дня. Пока я написала маме, что ты вряд ли сможешь приехать. Я не решаюсь ей сказать, что тоже не приеду. Напиши мне, что, по-твоему, я должна делать. Дорогой, я целую тебя и повторяю тебе, что я тебя обожаю. Пиши мне.
Джованни Баттисте Менегини – по-итальянски
Мехико, 6 июня 1950
Дорогой мой, нежно любимый!
После 4-х дней горького ожидания я получила твое письмо от 2 июня и заметила, сколько в нем грусти. Но, дорогой, это же ты всегда отсылаешь меня далеко ради этой пресловутой вещи, которая зовется гордыней. Ты знаешь, что я хочу сказать, и объяснять тебе ни к чему. Сейчас ты не должен бояться соперничества, ведь мой идеал трудновато удовлетворить, он уже сполна удовлетворен тобой – тобой, которого я выбрала мужчиной моей жизни, неужели ты этого не понимаешь?
Но эти долгие разлуки не полезны, я тебе уже говорила. Ни тебе, ни мне. Пока мы молоды, нам надо пользоваться этой удачей, которую даровал нам Бог, – быть вместе, правда?
А теперь мои новости. Поскольку, когда ты получишь это письмо, будет уже почти время уезжать, признаюсь тебе, что я была очень больна в этом окаянном Мехико. У меня не получается хорошо себя чувствовать, как обычно. Конечно, еще в Италии я начинала ощущать груз моей работы за столько лет, это хорошо знает Пиа, которая видела, как тяжело я работала в Неаполе. Я пыталась приободриться, но на последней «Аиде» кондиционированный воздух, нервы, ссоры, все вместе – и голос мне изменил, снизив настроение и силы до тревожной отметки. Сегодня на генеральной репетиции «Тоски» я думала, что потеряю сознание. И в довершение всего я не сплю! До 6:30 – и больше всю ночь не могу сомкнуть глаз. Я молю Бога, чтобы он помог мне дотянуть этот контракт, а потом я постараюсь привести себя в порядок. Я хочу дойти до конца во что бы то ни стало, потому что не желаю дать моим коллегам повод радоваться. И потом я одна, что меня ужасно удручает. Я не говорю тебе, как хочу, чтобы ты был рядом. Ты сам знаешь все, так что можешь себе представить.