И еще хочу кое в чем признаться. Мне очень хочется нашего ребенка, думаю, это пойдет мне на пользу, даже голосу и моей испорченной коже. Что скажешь? Ты еще не хочешь?
Других новостей у меня нет. Напиши мне по поводу твоего билета, и что ты хочешь, чтобы я сделала. Моя мама будет ужасно разочарована, если я не приеду. Я правда не знаю, что делать. Напиши поскорее. Я прощаюсь с тобой, душа моя, и всем сердцем люблю тебя, желаю, уважаю и ценю, и заявляю тебе, что ты мой кумир. Душа моя, мой дорогой, береги себя, люби меня и наберись терпения. Я увижусь с тобой как можно скорее. Я обожаю тебя!!!
Поцелуй от меня всех наших любимых. Твоя мама получила мое письмо? А ты не беспокойся за меня. Я надеюсь закончить 24 июня.
Джованни Баттисте Менегини – по-итальянски
Мехико, 9 июня
Мой дорогой и обожаемый,
сегодня я побила рекорд: представь себе, в 8:30 утра я еще не сомкнула глаз. Я, кажется, сойду с ума здесь, в Мехико. Говорят, на этой высоте трудно спать. А ведь я и дома с трудом засыпаю, представь себе, что творится здесь. Короче, терпение. Одно хорошо, что я похудела, говорят, очень. Надеюсь удержать этот вес к возвращению, так что ты найдешь меня красивой.
Вчера давали «Тоску», и был большой успех. В первом акте публика была не расположена, я это видела, они почти не аплодировали. Но в акте II мне устроили овацию. Больше, чем на любой другой опере, я думаю, они обезумели от «Vissi d’arte». Кажется, аплодировали больше 5 минут! Вызывали на бис, но я, конечно, не стала. К счастью, Бог мне всегда помогает!
Дорогой, мне только что позвонила мама и сказала, что приезжает. Доктор ей разрешил. Теперь мне, надеюсь, не придется заезжать в Н.-Й. Мой отец в отчаянии, он так надеялся тебя повидать. Но в другой раз. Мне грустно, потому что он нездоров.
Лидуино написал мне, что Бинг в Метрополитене хочет «Волшебную флейту» Моцарта. Он сошел с ума?
А ты, мой дорогой, мой обожаемый, как ты поживаешь? Как твои зубы и все? Дорогой, я редко получаю твои письма, почему? Я тебе надоела? Мне не терпится вернуться, вновь оказаться на своем месте и т. д. Тебе нет? Напиши мне, что ждешь меня и желаешь и т. д. Других новостей у меня нет, и я надеюсь, что смогу уехать 25-го. Мне не терпится. Я забыла, что такое ночь сна. Как я еще держусь, одному Богу известно!
Я целую тебя, ласкаю и обожаю, ты знаешь, как. Надеюсь, что ты здоров.
Джованни Баттисте Менегини – по-итальянски
Мехико 12 июня 1950
Мой дорогой и обожаемый,
несколько дней я тебе не писала, но мне пришлось столько учить «Трубадура», а я неспособна запомнить что бы то ни было здесь, в Мехико, здесь дуреешь, не будем об этом. И в довершение всего у меня обсыпало лицо, как в Риме и еще хуже. И представь себе, что завтра еще одна «Аида». И на всю эту прелесть на коже мне придется наложить черный грим[108]!
Дорогой, я больше не выдержу. Мне не терпится тебя увидеть! Мне кажется, что уже год я тебя не видела. А прошел всего месяц. А ты – ты ждешь меня? Насчет отъезда я еще точно не знаю, будет это 25-го или 29-го. Если будет Богу угодно, 25-го. Но пока остались еще две недели, и я как могу пытаюсь приободриться!
Мама приехала в понедельник, и мы вместе. Ей получше, но, конечно, я очень нервничаю и мучаю ее, бедняжку. У меня сейчас самый тяжелый период в жизни. Короче, нужно запастись терпением.
Дорогой, я улечу прямым рейсом в Мадрид, а там сделаю пересадку на Рим или Милан, какой больше подойдет. Тебе не терпится меня увидеть, Баттиста? Уже много времени мы постоянно в разлуке. Так больше невозможно, правда?
Других новостей у меня нет, вот только еще я похудела, и лицо осунулось. С нервами еще хуже. Костюмы прекрасны. Жаль костюмов для «Пуритан», а для «Трубадура» я еще не примерила, но, думаю, они мне пойдут. Костюмы к «Тоске» были очень красивые.
Но все, что меня интересует, это вернуться на мое место и быть обласканной тобой, так, как ты один это умеешь. Душа моя, ты единственный на свете. Я тебя обожаю.
Мама нежно тебя целует, а я прошу тебя поцеловать твою покрепче. Скажи Джанни, что я его ненавижу. Он даже не написал. Гадкий! Я прощаюсь с тобой и обожаю тебя, целую и обнимаю, крепко прижимаю к сердцу! Думай обо мне!
Эльвире де Идальго – по-итальянски
Рим, 11 октября 1950
Дорогая Мадам!
Всего несколько строк, чтобы поприветствовать вас с большой любовью и сообщить вам грандиозную новость. Я была выбрана Тосканини на леди Макбет Верди, оперу, которой он никогда не дирижировал и от которой отказывался, пока не услышал меня. Итак, после того как я спела для него, он решил это сделать на представлении памяти Верди в Буссето в сентябре 1951-го. Вы довольны?
Этой зимой у меня очень много работы. Сейчас я учу «Турка в Италии» Россини, эта опера исполнялась в последний раз в 1875-м или 45-м, не помню. Очень легкая вещица, в которой я буду мила и надеюсь ошеломить публику. Думаю, это будет транслироваться 19 октября из Рима. Потом у меня «Парсифаль» на радио 21 ноября. Потом в декабре будет транслироваться по радио «Манон Леско». Я сообщу вам точную дату. Потом я еду в Неаполь на открытие сезона с «Доном Карлосом» и возвращаюсь с ним же в Рим, а потом снова в Неаполь с «Трубадуром». Затем будет «Норма» в Палермо 8 февраля, а март я проведу в Риме с «Трубадуром» и, кажется, «Осадой Коринфа» Россини. Насчет «Травиаты» я еще ничего не знаю. Терпение!
А вы как поживаете? Представьте себе, Каломирис[109] слушал мою «Аиду» в Риме и почти обезумел. Он во что бы то ни стало хотел, чтобы я приехала (в Афины)! Как бы я могла? У меня нет ни дня отдыха, так что это невозможно, еще и потому, что Тосканини хочет работать со мной над оперой («Макбет») в декабре. Напишите мне, скажите, довольны ли вы мной.
Я поссорилась с матерью. Она написала письмо с оскорблениями, и у меня случился нервный срыв на глазах у Баттисты, так что он отдал письмо перевести и не мог опомниться. Ну вот, он написал ей, чтобы она прекратила нападки, иначе мы порвем отношения, и она больше не будет получать от нас денег. Знаете, это, вероятно, моя сестра напела ей в уши. Представляете себе? Она говорит маме, что я купаюсь в деньгах, а они живут в нищете, и это несправедливо! Каково рассуждение! Вам так не кажется? Ладно, неважно.
Напишите мне поскорее, моя дорогая, сюда, в отель «Квиринале» – Рим.
Целую вас нежно и много раз.
От Баттисты Менегини Евангелии Калогеропулу – по-итальянски
Верона, 28 сентября 1950
Любезная сударыня и дорогая мама!
Я, к сожалению, заметил, и уже давно, что Мария, получая письма из дома, приходит в крайнее возбуждение и нервозность, и, чтобы избежать столь неприятного и, более того, разрушительного положения вещей, я попросил одного надежного человека перевести мне последнее письмо, которое вы ей прислали.
Я ознакомился с ним с большим сожалением и должен высказать мое неодобрение и мою горечь. Простите за откровенность, если я смею утверждать, что некоторые оскорбления не могут быть высказаны, особенно родной матерью: вы исписали страницы и страницы все в том же обиженном тоне. Мария совершенно не заслуживает всего этого, и я готов опровергнуть от ее имени все ваши нападки. И поскольку я должен думать о ее здоровье, физическом и душевном, говорю вам твердо: любое пришедшее нам письмо я непременно отдам перевести, прежде чем дать его Марии. И если случайно и некстати в нем будут содержаться безумные слова или фразы вроде тех, которые я прочел в этом письме, или даже хоть намек на какую бы то ни было обиду, будьте уверены, что это послание никогда не попадет в руки Марии. Подумайте об этом и помните, сударыня, что на мне отныне великий и святой долг перед Марией и перед Семьей, которую я создал с Ней (я опускаю Ваше бессмысленное проклятие нашим детям[110]…), и не потерплю никакого вторжения со стороны кого бы то ни было, кто попытается разрушить нашу жизнь, и без жалости отвечу на горькие слова вроде тех, которые употребили вы. Вы всегда были разумной матерью, и я, разумеется, не думаю, что Мария может забыть свои чувства и свой долг перед вами; теперь, однако, это я, ее спутник жизни, пишу вам, я беру на себя роль и ответственность главы Семьи. В моем доме, сударыня, при всей любви, которую я питаю к моей супруге, Она стоит после меня.
До сих пор Мария исполняла свой долг в пределах своих возможностей, еще недавно в Мексике она дала вам некую сумму денег, и на этот год это все, потому что больше мы не можем: на будущий год будет видно, и я не сомневаюсь, что наш долг будет исполнен сполна. Но никаких оскорблений, никаких запугиваний, никаких грубых и странных слов, ибо, действуя так, вы вызываете, разумеется, прямо противоположный эффект, вынуждая нас – и не по нашей вине – порвать всякие отношения, чего бы мне очень не хотелось. Судите сами теперь, каково ваше поведение, и, если хотите понимания и любви, не наезжайте, не угрожайте, не оскорбляйте, но войдите в положение каждого: наша жизнь, моя и Марии, полна трудностей и, разумеется, не такова, какой может показаться на первый взгляд простодушному наблюдателю. Все мы сталкиваемся в жизни с нашей долей трудностей и страданий, и мы с женой тоже, разумеется, не можем этого избежать.
Я с удовольствием узнал, что вам хорошо с Джеки, которой мы готовы были оказать в прошлом году гостеприимство и подарить возможность увлекательного путешествия по Южной Америке; дар не был принят в силу причин, очевидно, удерживавших ее в Греции. Мы готовы и Вам оказать гостеприимство на ваше короткое пребывание в Италии, если вы сюда собираетесь. Не в ближайшее время, так как я сейчас очень занят важными делами, а Мария начала утомительный сезон. Мы не сможем составить Вам компанию, так что придется поговорить об этом в другой раз.