Что ж, дорогой мистер Бинг, мои наилучшие пожелания и дружеские приветы всем нашим общим друзьям.
Искренне ваша
PS: я узнала о ваших проблемах с моими коллегами. Мне очень жаль.
От Франко Дзеффирелли – по-итальянски
26 августа 1956
Дорогая Мария!
Вчера вечером Марлен Дитрих, одна из твоих знаменитых поклонниц, только о тебе и говорила. Она сказала, что в американских больницах постоянно ставят твои пластинки, потому что обнаружили, что твой голос идет на пользу больным, дает им веру, успокаивает, помогает выздороветь. Это неудивительно! Мы-то уже давно это поняли. Дитрих сказала еще, что забронировала за семь месяцев билет на твою opening night[132] в Метрополитене, ей удалось достать место только благодаря тому, что она знакома с Бингом. Очевидно, что в этот вечер у тебя будет даже не триумф, но апофеоз! И это мы тоже давно знаем.
Лукино (Висконти) уехал сегодня в Венецию, где вы наверняка увидитесь (во время Фестиваля). Мне очень жаль, что я не смогу там быть, но мне не удается вырваться в Рим: у меня множество планов и предложений работы, которыми я должен заниматься плотно, изо дня в день.
Ладно, я прощаюсь. Надеюсь, мы скоро увидимся все втроем в Милане, а пока целую тебя нежно, и сердечный привет Баттисте.
Нелли Файлони[133] – по-итальянски
Милан, 19 сентября 1956
Дорогая Нелли!
Я побеспокою тебя ради милости твоей души, которая так хорошо меня знает. Как тебе известно, я сужусь с Багарози, который распространяет обо мне безумные небылицы, рассказывая среди прочего две невероятные вещи:
Примо, что меня сделала и выучила его жена и что он потратил не больше не меньше $85000, чтобы обучить меня пению.
Секондо, что он организовал для меня сезон в Чикаго, мертворожденный, как все прекрасно знают, а ты особенно.
Поэтому мне нужно письмо от тебя с изложением всего, касающегося Багарози, многие вещи ты хорошо знаешь, поскольку мы пережили их вместе с незабвенным Маэстро – твоим мужем. Я уезжаю через 15 дней в Америку и надеюсь получить от тебя весточку.
Самые теплые пожелания и поцелуй Донателлу[134] от меня. Кто знает, когда мы увидимся?
Мой муж присоединяется ко мне и шлет приветы со всей своей любовью.
Всегда твоя
По-итальянски
1. Это неправда, что я уехала из Америки толстой. Я потолстела в Греции после лечения взбитыми яйцами лимфатической дисфункции, которую моя мать не была так любезна лечить.
2. Я провела только один год в Национальной консерватории, после чего перешла в Афинскую консерваторию, где занималась с де Идальго.
3. Ложь, что я всех ненавидела. С какой бы стати? Неправда и то, что меня не любили в школе. Чистый вымысел.
4. У нас никогда не было «дешевой» квартиры, а будь это так, моя мать постыдилась бы рассказывать подобное в ущерб нашему имени.
5. Неправда, что я ела сыр. Я, наверное, никогда не любила сыр, а что касается завтраков, я помню, что едва могла спуститься по лестнице, потому что уходила утром, даже не выпив чаю и не съев куска хлеба.
6. «Тоска» (в Афинах) была поставлена для меня с самого начала, и репетировали мы 3 месяца. Дино Янопулос может свидетельствовать, так как он был режиссером этой оперы. Так что вот вся ложь про мою разорванную рубашку и подбитый глаз и распухший нос той, другой[135], и это неправда, что критики отзывались о ней преувеличенно хорошо. Они никогда о ней хорошо не отзывались.
7. Я оставалась в Америке только с октября 1945-го до середины июня 1947-го, то есть меньше двух лет, не то чтобы это большая разница, но для уточнения.
8. Еще в Америке я прошла курс лечения для похудения и сбросила со 100 до 80 кило, а затем, в Италии, до 70 кило. Именно в пору «Турандот», и «Тристана», и «Нормы»[136]. После операции аппендицита я поправилась на 19 кило, и только потом, в 1950-51, я поправилась без причины, а виноват в этом был пресловутый солитер[137].
9. Неправда, что я уехала из Америки несчастной и озлобленной, потому что у меня были все причины быть счастливой. У меня был контракт на открытие величайшего в мире оперного сезона: в Арене-ди-Верона с «Джокондой» и маэстро Серафином.
10. Менегини никогда не просил Серафина работать со мной над моими операми. Маэстро сам наставлял меня, так как должен был исполнять их со мной.
11. История с цветами вокруг кровати смешна.
12. Неправда, что Менегини не давал мне петь, потому что, захоти он, я бы бросила пение. Никогда не было никакого демона, который толкал бы меня, я была в профессии и должна была исполнять мой долг.
13. Смешна и история с Ла Скала и моей близорукостью, выдумка завсегдатаев-журналистов, им не нравится, что я в Ла Скала, и они пишут якобы подлинные цитаты фраз, которых я никогда не говорила.
14. Далее, Ла Скала никогда ничего не предлагал мне до несчастья с Тебальди. Они снова пригласили меня на «Аиду», но я отказалась, потому что меня не было в программе. Только в следующем году я была ангажирована на открытие сезона с «Вечерней».
15. Тебальди никогда не была моей жертвой, скорее наоборот.
16. Это неправда, что я живу конфликтами, – я их ненавижу. Защищаться и выйти победительницей – не вина, но благо. Это не значит, что я люблю драться.
17. Это правда, что моя мать просила у меня тогда денег, и правда, что я отказала, потому что двумя месяцами ранее я заплатила (она была со мной в Мехико, за мой счет, разумеется) около тысячи долларов государству за мой обратный билет в Америку из Греции, а что до денег, которые я позаимствовала у государства, я, разумеется, дала их матери на расходы на дом, и после того, как я купила норковое манто ¾ (это может подтвердить меховщик Ганс из Мехико) и дала тысячу долларов на ее личные расходы с обещанием, что этого ей хватит на год, я обнаружила, что в действительности ей не нужны были деньги, так как она оставалась с моим отцом и отложила 1500 или 2000 долларов!! Я уехала из Мехико… я также вернула моему крестному 750 долларов за билет, который я оплатила моей матери из Греции в Америку. А я на тот момент не была богата. Совсем наоборот! Я не хотела слишком давить на моего мужа, потому что любой, у кого есть сердце, поймет, что в первый год брака стыдно просить денег. Потом она решила развестись с моим отцом, и вот тогда-то я рассердилась. В таком возрасте не разводятся. И в довершение она писала оскорбительные письма Баттисте.
18. Неправда, что я удалила имя Серафина с пластинок. Абсурдно обвинять меня в таких вещах.
19. Я никогда не говорила фраз вроде «Я понимаю ненависть и уважаю месть» и т. п. Это смехотворные фразы, они не соответствуют моей манере изъясняться. Я могла бы сказать, и даже можно было бы меня процитировать, что я ненавижу месть и тех, кто мстит, и совершенно не понимаю ненависти. Они процитировали фразу, не имеющую никакого смысла, следующего содержания: «Я понимаю ненависть, я уважаю месть. Ты должна защищаться. Ты должна быть очень-очень-очень сильной. Потому ты и борешься». Эта проза лишена всякого смысла.
20. Неправда, что я стараюсь выходить одна на поклоны. Сколько раз я сама отправляла их одних, чтобы аплодировали коллегам, которые не имели на это права, например:
1. Ди Стефано в «Лючии» на первом представлении в Ла Скала,
2. Инфантино в Венеции,
3. Дель Монако в своем последнем «Андре Шенье» в Ла Скала.
Можете спросить у этих троих, и пусть посмеют солгать.
21. Неправда, что я делаю все эти массажи с кремами и маслами и т. п., это все глупости, и могут подтвердить Элизабетта в Н.-Й. и Дора Бруски здесь!
22. Неправда, что я никогда не стираю свои перчатки. И надо ли говорить о белых перчатках в «Травиате»?
23. Неправда, что мой муж потратил целое состояние на мою карьеру. Он, разумеется, тратился, покупая мне одежду и драгоценности, но знаменитой на деньги мужа не станешь.
24. Неправда, что я сказала эту фразу, завершающую статью, то есть, после того как я сказала (и это я сказала): «Людям хочется, чтобы я однажды упала», но я не говорила потом: «Так вот, я не могу и не упаду. Я никогда не доставлю такого удовольствия моим врагам». Эти фразы искажены и перетолкованы, чтобы представить меня самонадеянной и самоуверенной. Я, однако же, по натуре пессимистка.
1957
Неизвестному адресату[138]
Бельканто – совершенство звуков, нанизанных на нить дыхания, пение, щедрое и разнообразного стиля, то есть Россини, Беллини и Верди – я не говорю о Масканьи и Пуччини, которые для меня несравнимы с первыми тремя.
Голос должен быть инструментом и вести себя как таковой.
Эудженио Гара[139] – по-итальянски
Дражайший Эудженио,
я не могу не вспомнить о тебе в этих важных обстоятельствах, я подчеркиваю «важных», ибо это именно так, и я объясню тебе почему. В третий раз я пою здесь «Норму», и она очень, очень нравится. Я теперь похудела на 35 кило, они должны быть этим счастливы, но вместо того, чтобы сказать мне, что я мужественна, мне это ставят в упрек. Газеты пишут массу глупостей, и речь, похоже, идет о побитии рекорда! Смешно, не правда ли?
Ну вот, голос мой нашли лучше, чем раньше, более естественным и более ровным. Я тоже это почувствовала. Дорогой Эудженио, почему я, как ты мне уже писал, каждый раз подвергаюсь испытанию? Это действует на нервы, хотя и держит меня в тонусе.