Понимаешь, много месяцев я ждала и все подстроила под процесс 12 ноября. Я не могу отложить премьеру в Ла Скала. Разве ты не понимаешь, что это будет моим концом? Если на то пошло, я предпочту, и это будет не так разорительно, заплатить ему 10 % от всех моих контрактов.
Уолтер, ты должен понять всю серьезность этой смехотворной ситуации. Ты не можешь убедить судью, что мы имеем дело с шантажистами и это их надо судить?
Не думаешь ли ты, что лучше будет на этой стадии согласиться заплатить проценты? Конечно, они будут пытаться опровергнуть все мои денежные поступления, но они настоящие, и им не доказать обратного. Как бы то ни было, Уолтер, найди выход! Я не могу жить этой смехотворной жизнью. Пожалуйста, займись этим сейчас же и найди выход немедленно. Я не могу позволить себе новых скандалов, откладывая представления.
Напиши мне, можно ли предложить заплатить проценты, чем продолжать так. Они не смогут отказаться, правда? И в таком случае они пожалеют, что не пошли на полюбовное соглашение, потому что сумма получается меньше. Я умоляю тебя, Уолтер.
Поцелуй Тиди – и напиши мне быстро, ведь мои чемоданы собраны, билеты на самолет и отель забронированы. Не забывай, что я лечу из Европы, не с Лонг-Айленда!
С любовью,
Рудольфу Бингу – по-английски
Милан, 1 ноября 1957
Дорогой Рудольф!
Я бы очень хотела ответить вам раньше и утвердительно, но, понимаете, я все откладывала, потому что надеялась узнать, в какие даты я должна быть в Н.-Й., чтобы подготовиться к процессу в Чикаго. К сожалению, я все еще жду, когда суд Чикаго даст мне ответ и когда они рассмотрят мое дело. Как-то во вторник я получила телеграмму с сообщением, что истец внезапно обратился в суд с нападками, и суд через несколько дней вынесет решение. Выходит, что этого решения я жду уже месяц. Странно, что в Америке – стране, обладающей здравым смыслом, – так легкомысленно относятся к этим вещам, я не могу этого понять.
Я только что получила телеграмму от моих адвокатов и узнала, что судья назначил дату процесса 18 ноября, следовательно, концерт в Техасе, по их мнению, должен быть отложен. Как если бы я была свободна и как если бы это ничего не значило для Далласа. Клянусь вам, я теперь понимаю их еще меньше. Во имя неба, что я должна делать? Отложить Даллас с новым скандалом? Это невозможно! Я, разумеется, не могу согласиться на эту дату.
Так что вы видите, дорогой Рудольф, какова моя судьба. Я пыталась раньше уладить это дело, месяца два назад, и они сказали, что хотят $35000. Они сошли с ума!
Как бы то ни было, когда я что-нибудь решу, я дам вам знать. Пожалуйста, попытайтесь понять и дождитесь моего приезда.
Ваш преданный друг
PS: что до AGMA, со мной все законно. Я не спела ни одной ноты после моего контракта с С.Ф., с 20 сентября до 10 ноября. Что до 7-го, я была вынуждена уехать, так как меня вызвали в суд на процесс 12 ноября. Если AGMA ищет со мной ссоры, я ничего не могу поделать. Если ди Стефано и Симионато вышли сухими из воды после всего, что они сделали, при том что даже не были больны, – а меня, больную, осуждают, в таком случае я совершенно уверена, что мир сошел с ума!
Согласна на «Макбета» – что еще?
По-итальянски
Уважаемый господин директор (газеты)!
Ввиду моего скорого отъезда в Соединенные Штаты, не зная, когда мне позволено будет вернуться и будет ли это хотя бы вовремя к открытию Ла Скала 7 декабря, позвольте мне попросить у вас немного места в вашей газете, чтобы затронуть некоторые пункты, до сих пор упоминавшиеся и обсуждавшиеся в недостоверной форме, на сей раз точно и правдиво.
Я обращаюсь также к публике, которая в прошлом декабре, после моего возвращения из Америки и выхода в Ла Скала на представлении «Аиды», выразила мне такое теплое и непосредственное внимание и симпатию. Тогда был разгар скандала между якобы ангелом с одной стороны и дьяволом с другой. Надо ли говорить, что дьяволом была я.
Я ссылаюсь на начало сезона, который только что закончился. В прошлом году 29 октября с «Нормой» я открыла сезон в Метрополитене. Это было мое первое появление в этом театре. Не стоит упоминать одиозную кампанию в прессе, опередившую меня, не стоит подчеркивать враждебность и не всегда законные действия тех, чей сон был потревожен моим появлением в величайшем американском оперном театре, не стоит также задерживаться на некоторой озлобленности и недопустимых вмешательствах людей, не имеющих отношения к театру; не стоит вспоминать враждебность климата и сезона: не стоит, потому что, вопреки всему этому, есть удовлетворение, которого никто не может перечеркнуть, рожденное из моего триумфа в этом театре.
Я не утверждаю, что мне позволено будет вернуться, так как я связана с судебным делом, которое тянется давно и должно было наконец быть рассмотрено в прошлом феврале. Я должна была выступать в Ла Скала в марте. Мне предстояло, стало быть, во второй половине февраля, после премьеры «Нормы» в Лондоне и записи «Цирюльника», вновь отправиться в Америку, чтобы присутствовать на слушании данного дела. В конечном счете не состоявшемся, благодаря отсрочке, которой добился американский суд, чтобы я могла отправиться в Милан, в Ла Скала, потому что в середине февраля непременно должна была спеть «Сомнамбулу». Эта опера, однако, как известно, вышла только 2 марта, так как были серьезные трудности с выбором тенора: к репетициям были допущены четыре разных артиста, в результате серьезная потеря времени и неизбежный перенос оперы. Таким образом, я не могла быть в Соединенных Штатах в прошлом феврале по причине вышеописанных обязательств, поэтому вынуждена вернуться туда сейчас, будучи вызвана в суд, назначенный на 12 ноября, потом отложенный на 18 ноября, что означает мое присутствие далеко от Милана на срок, в данный момент непредсказуемый.
После «Сомнамбулы», которой я была занята добрую часть марта месяца, была тяжелая подготовка к «Анне Болейн» и «Ифигении»: последняя должна была закончиться до конца мая. Я хотела, закончив в Ла Скала, позволить себе немного отдыха: единственным возможным для этого периодом был июнь. Вот почему я не приняла предложение венского театра, который, через Ла Скала, предложил мне семь представлений «Травиаты» на условиях, впрочем, не удовлетворявших моим запросам. Так что я не подписала никакого ангажемента: маэстро Караян волен руководить своим театром по своему усмотрению, но и я вольна поступать с той же независимостью.
Несостоявшиеся гастроли в Вене принесли непосредственную пользу Ла Скала, который перенес представления «Ифигении», изначально назначенные на вторую половину мая, на более удобную первую половину июня, естественно, не предупредив меня и не спросив о чем бы то ни было, лишив меня таким образом моего единственного периода отдыха. Терпение! И после этого говорят, что я в Ла Скала делаю что хочу!
Итак, меня произвольно и тенденциозно обвинили в том, что я отменила Вену по экономическим причинам, хотя, если бы таковые существовали, ту же судьбу разделили бы Кельн и Эдинбург (а это не так). И снова не обошлось без Ла Скала.
И вот, после пребывания в летний зной в Кельне[167], еще более знойные Афины. К этому Ла Скала уже не имеет отношения. Конец июля, начало августа. Там было много шума и большая враждебность к моему возвращению, после стольких пройденных дорог страна, которую я покинула много лет назад, стала почти незнакомой. Чужая удача не всех радует, а от разъедающей и деморализующей зависти свободны лишь редкие души. Мой дебют в Афинах даже связали с целой интригой, на политическом фоне пытались унизить меня, даже один министр и целое министерство делали это из трусости, чего им не удалось раньше. Судьбе было угодно, чтобы мне пришлось перенести первый концерт, так как я не очень хорошо себя чувствовала. В Афинах стояла гнетущая жара, и беспощадный сухой ветер непрестанно делал свою пагубное дело, поднимая тучи пыли. Мне пришлось отложить концерт под управлением маэстро Вотто на 5 августа, и он имел оглушительный успех. Меня просили дать еще один, но я не могла согласиться, поскольку нельзя было отменить поездку в Эдинбург, где 19 августа мы открыли Фестиваль «Сомнамбулой».
Перед отъездом в Эдинбург я вновь подтвердила контракт, по которому была ангажирована до 30 августа, и не могло быть, ни по какой причине, ни по какой тайной надежде, возможности продления и пятого спектакля, который, как я узнала от лондонских друзей, был назначен на 3 сентября. Я снова получила заверения на этот счет – отметьте также, что я должна была сразу после уехать в Сан-Франциско, – и, следовательно, возможная иллюзия, что за мной придут в Эдинбурге 30 августа и уговорят меня согласиться и остаться до 3 сентября, – затея, для всех заведомо обреченная на провал. И настолько обреченная на провал для дирекции Ла Скала, что они отправились в шотландский город, заранее ангажировав в артистическом агентстве «Ансалоне» для пятого представления сопрано Ренату Скотто. Несмотря на все это они пообещали Эдинбургскому фестивалю участие не госпожи Скотто, но мое. Так что, когда они оказались приперты к стенке и были вынуждены сказать правду, поднялся большой шум среди руководителей фестиваля, угрожавших санкциями и штрафами. Я тогда старалась всеми средствами избавить Ла Скала от этих серьезных санкций, равно как и избавила их от угрозы потерять лицо.
Благодарность я получила по возвращении такую, что лучше было мне предоставить Ла Скала самому распутывать этот клубок, поскольку даже после моего возвращения (в Италию) Ла Скала ничего не сказал и не сделал, чтобы прояснить неприятные и оскорбительные вещи, написанные о моем возвращении сначала в английской прессе, потом в итальянской и зарубежной, что я же бежала из Эдинбурга, нарушив контракт и бросив на произвол судьбы скалическую