Пожалуйста, держи все это в секрете. Не говори никому ни о чем из того, что я пишу тебе.
В этот месяц молись за меня, и пусть Пасха одарит нас хотя бы чуточкой света.
Обнимаю вас обоих.
Герберту Вайнштоку – по-английски
Милан, 12 марта 1960
Дорогой Герберт!
Я получила твой план статьи и считаю, что он очень хорош. Как обычно, исправила там немножко, надеюсь, ты поймешь. Когда-нибудь, вскоре, решусь я написать книгу – биографию[215]. Но мне нужен кто-нибудь, чтобы помочь в розысках – фотографий из Греции, признаний (подлинных) и сведений, которые могли не сохраниться в моей памяти. Ты знаешь мою скрупулезность во всем. По крайней мере стараюсь стремиться к точности, как только могу.
То, что происходит с моей матерью, – от этого мне не уйти никуда. Она в руках обычных продажных журналистов, которые делают деньги на том обычном факте, что она просто приходится мне матерью. Смешно, что никто не соизволил написать про моего отца – а уж ему-то есть что сказать обо мне хорошего.
Моего мужа все считают миллиардером, в то время как у него нет ни одного своего сантима. Он присвоил (вот оно, мое миролюбие…) все, что у меня было. Мне остаются лишь этот дом и драгоценности. К счастью, ему пришлось отказаться от идеи получать 50 % роялти от продаж моих дисков. Когда-нибудь я поведаю тебе все. Могу сказать только, что целых 8 лет я из кожи вон лезла, чтобы сделать этот брак настоящим. Когда я обнаружила, что он все перевел на свое имя, это оказалось последней каплей. Как бы там ни было, друг мой, я надеюсь, что смогу наконец сама взять на себя ответственность за собственное будущее, к чему всегда и стремилась. Естественно, мне был нужен так называемый отдых, но я назвала бы это скорее исцелением от ран – тех, какие нанес мне муж без всякого участия третьей стороны [Онассис], как об этом писали в каких-то гнилых газетенках, где поистине могут выдумать все что угодно. Ты, конечно, согласишься, что раньше у меня было не слишком счастливое выражение лица, не так ли? Об этом даже упоминали в газетных статьях, и журналисты пускались в рассуждения: почему и что у меня идет не так.
Итак, Герберт, молись за меня и – пиши, они передадут мне письма и я, вероятно, вернусь в первые десять апрельских деньков.
Сердечно обнимай Бена, а я обнимаю, разумеется, тебя.
Лоуренсу Келли[216]– по-английски
4 июня 1960
Дорогой Ларри!
Спасибо за письмо насчет Рима. Думаю, тебе нужно его переписать с правильными датами, то есть: первое представление состоялось второго января, а не первого. Опиши все подробности, какие только сможешь вспомнить, но не надо все так мрачно расписывать, как у тебя в той фразе, где я же почувствовала такое недомогание, что меня пришлось почти уносить за кулисы. Если можешь, напиши все прямо сейчас и тут же отправь мэтру Эрколе Грациадеи[217] в Рим. У меня, увы, нет его адреса. Или лучше адвокату Кальди Скальчини, улица Чернайя, 15, Турин. Но прямо сейчас.
Обнимаю тебя. Мария.
Уолтеру Каммингсу – по-английски
17 июля 1960
Дорогой Уолтер,
спасибо за письмо и за документы. Я нынче нос повесила, извините за выражение, из-за появления в печати обильных слухов о его разводе[218].
Бог знает, чего ждать от моего мужа, когда я отправлю ему бумаги на подпись. Ты сам видишь, что он совершенно неспособен с этим покончить. Он абсолютно обезумел от внимания прессы. А что будет, вздумай он сообщить газетчикам, что я требовала его подпись, пока ее не добилась? Как мне по-хорошему въехать в страну? У тебя есть идеи? У меня ни единой! Разве я могу ждать месяц или два? Как вы там все будете?
Сейчас я работаю и об этом могу вспоминать только с ненавистью! Но пока мы не нашли согласия, я должна работать, ради моего собственного достоинства. Это, может, и неочевидно, но определенно так.
Что нового можешь сообщить мне ты? Напиши, пожалуйста, и прости за мои торопливые каракули. Всегда думаю о вас обоих с неизменными любовью и дружбой.
Обнимаю тебя.
Уолтеру Каммингсу – по-английски
29 июля 1960
Дорогой Уолтер!
Мне собщили плохие новости о документах для развода. Я говорила по телефону с мужем, и он шантажировал меня своей подписью. Поэтому было бы лучше мне обойтись вообще без его подписи. Теперь единственным выходом, наверное, будет Мехико, поскольку Рено – это уже во вторую очередь, когда смогу уехать одна на шесть недель. Сейчас же мне нельзя отлучаться так надолго. Он [Онассис] пока не может приехать в Амкрику из-за пересудов в прессе.
Действителен ли в Соединенных Штатах развод, заверенный в Мексике? Мне кажется, недавно в Нью-Йорке его узаконили после предыдущей катастрофически неудачной попытки. Правда ли это? И в конце концов, даже так уже кое-что, дабы наконец по закону избавить меня от мужа, который все еще мой. Могу ли я получить развод, не приезжая в Мехико? Может быть, по доверенности! И если да, то можешь ли ты рекомендовать мне порядочного и ловкого адвоката там? То есть сделать то же, что и в Алабаме?
Пожалуйста, посоветуй мне побыстрее. И если все это возможно, ускорь необходимые процедуры. Напиши мне обо всем – что во сколько обойдется, как написал про Алабаму.
Прости, что я тебе так докучаю, Уолтер, и в том числе по финансовой части, но ты знаешь, что вплоть до того самого дня, когда я выйду замуж, мне придется рассчитывать только на себя, и я ни за что не соглашусь принять никакую помощь от него [Онассиса].
Обними за меня твою чудесную семью, и надеюсь вправду скоро увидеть тебя. Что касается Луизы[219] – предпочитаю не принимать решение сейчас, я напишу ей. Пожалуйста, напиши сам, что ты об этом думаешь и можешь ли сделать все поскорее.
Обнимаю тебя.
P.S. Я подхватила сильный трахеит в Остенде[220], но здесь не так уж много писали об этом, я проявила осторожность.
Матильде Станьоли[221]– по-итальянски
Милан, 31 июля 1960
Дорогая Матильда,
благодарю, что думаешь обо мне, и спасибо за благие пожелания. Я часто вспоминаю тебя с любовью, которую всегда к тебе питала, и надеюсь, что у тебя все хорошо. Теперь ты в курсе моего развода, и, полагаю, ты этого ожидала. Понятно, как малодушен этот человек, он вызывает у меня жалость, и я презираю его за постоянный шантаж.
Тебе все мои самые лучшие пожелания.
Аристидесу Кириакидесу[222] – по-гречески
С борта «Кристины», 31 июля 1960
Я очень сожалею, что с таким опозданием отвечаю на ваше письмо.
Горячо благодарю вас за такие прекрасные слова. Это очень волнующе – петь в родной стране, и я очень тронута, отвечая вам. Могу сказать одно: я горжусь, что я гречанка, и еще горжусь тем, что Греция теперь тоже может гордиться мной.
Обнимаю вас!
Лео Лерману – по-английски
31 июля 1960
Дорогой Лео,
я так долго не писала, но все равно уверена, что ты меня любишь. У меня никаких важных новостей. В газетах, как водится, много глупостей! Я перенесла этот дурацкий трахеит, из-за которого пришлось отменить концерт в Остенде, а это действительно жалко. Но, как видишь, все прошло нормально. Без скандала. Я теперь лучше умею о себе позаботиться. Боже мой, что мешало мне раньше бросить этого короля шантажа, моего мужа? Когда увижу тебя, расскажу обо всем! Мне просто было бы жаль пущенных по ветру 12 лет собственной жизни, но ведь тут еще и запятнанное имя, и треть заработанного мною состояния! Кто бы мог ожидать от такого размазни!
Сейчас готовлюсь к отъезду в Грецию, где предстоит спеть «Норму» в Эпидавре. Надеюсь, все пройдет отлично! Я этого хочу, да еще так, как ты даже не можешь себе представить!
Пожалуйста, пиши мне, и тоже обо всех своих новостях! Обнимаю тебя.
Лоуренсу Келли – по-английски
Милан, 24 октября 1960
Дорогой Ларри!
Да, и правда, как долго я тебе не писала! Я здесь, в Милане, работаю как одержимая над «Полиевктом» и очень раздосадована тем, что не буду в этом году с вами [в Далласе], но уверена, что пройдет все чудесно. У вашего сезона основа такая крепкая, что он прекрасно пройдет и без меня, я в этом убеждена; работа начинается прямо сейчас, и я от души желаю тебе, Ларри, самого громкого из всех триумфов. Я буду там с тобой мысленно.
Обнимаю тебя.
P.S. Только что согласилась на двух «Медей» в первые две августовские недели.
Туллио Серафину – по-итальянски
Милан, 26 ноября 1960
Дорогой маэстро, только словечко, ибо я очень занята работой. Я отправила вам из Лондона телеграмму в ответ на вашу, но она, к несчастью, вернулась обратно.
Буду счастлива, если «Норма» вам понравилась. Здесь я полностью захвачена работой над «Полиевктом», он такой сложный, мне не до шуток. Кроме того, вы наверняка знаете, что Лукино бросил нас[223]; короче, я очень загружена даже в плане психологическом.