Соблаговолите принять, дорогой месье Жюльен, заверения в моих самых дружеских чувствах.
Месье Жюльен был администратором Парижской оперы с 1959 по 1962 годы.
Лоуренсу Келли – по-английски
21 марта 1961 года
Дорогой Гатти-Казацца[230],
я здесь проездом и поэтому отвечаю лично. Потерпи же чуть-чуть, ты, техасец![231] Я вернусь не раньше 8 или 10 апреля и еще не решила, чем займусь потом. Позвони мне этими днями в Париж. Точно знаю, что мне не интересны ни «Баттерфляй», ни «Орфей». Попробуй, дорогой мой, обойтись в этом году без меня.
Надеюсь, у тебя все в порядке. Обними за меня всех друзей. У меня все хорошо, я пребываю в покое.
Обнимаю тебя.
Полу Хьюму – по-английски
Милан, апрель 1961
Дорогой Пол,
счастлива узнать, что у вас все идет прекрасно, и от души желаю успеха вашему концерту. Пишу вам всего несколько слов, поскольку весьма занята, но хочу, чтобы вы знали: я вас не забыла.
Надеюсь еще приехать в Вашингтон и спеть, до конца этого года или в будущем году, обещаю вам всячески для этого постараться. Может быть. когда-нибудь и я напишу книгу, но сейчас явно к этому не готова. А кстати, о какой значительной сумме, которую готовы заплатить издатели, вы упоминаете в вашем письме?
Обнимаю вас и вашу жену.
Уолтеру Каммингсу – по-английски
Милан, 9 апреля 1961
Дорогой Уолтер, и Тиди,
писала тебе какое-то время тому назад, но, должно быть, ты не получил моего письма. Никаких важных новостей у меня нет, разве только беспрестанно докучают журналисты, от них действительно голова может пойти кругом. Сегодня вся журналистика основана на бесчинстве, и если они не находят пищи для скандала, то придумывают ее сами.
Я и вправду надеюсь, что ты займешь должность в Вашингтоне. Так хотелось бы повидать вас. Может быть, я приеду в Нью-Йорк довольно скоро, и тогда сможем повидаться. Что касается моего развода – милейший Менегини совсем голову потерял; продолжает судиться и не в силах быть еще противнее, чем стал. Я действительно ума не приложу, что с ним делать. Мне только очень бы хотелось, чтобы все документы, необходимые для развода в Алабаме, были уже готовы к моменту расторжения нашего брака, а уж я заставила бы его их подписать; к несчастью, время ушло, и теперь он пользуется этим к своей выгоде, ко всему прочему нечестно передергивая. В конце концов разберемся, и мне придется в ближайшие месяцы еще раз пересмотреть всю эту ситуацию.
В Париже я виделась с твоим братом, мы говорили в том числе и о тебе. Что касается греческого фестиваля [Эпидавр], то все подтверждено. А вот Остенде наоборот – думаю, там ничего не состоится, там концертный зал на ремонте, и все это не скоро закончится.
Напишу тебе, как только будут новости. Обнимаю вас обоих, а Тиди скажи, что тревожиться не о чем. У меня все хорошо как никогда, и вокально, и морально, и со здоровьем тоже.
Обнимаю тебя.
Леди Кросфилд – по-английски
Милан, 23 июня 1961
Дорогая Госпожа,
на этом концерте в Лондоне мы разве что просто посмотрели друг на друга! Надеюсь в следующий раз повидаться с вами подольше. Насчет ваших мастер-классов – должна сказать, что это чудесная идея. Я ее обдумаю и попробую найти время. Мы поговорим об этом, как только я в следующий раз приеду в Лондон.
Примите мою живейшую дружбу, с надеждой увидеться как можно скорее.
Герберту Вайнштоку – по-английски
С борта «Кристины», 17 августа 1961
Дорогой Герберт,
в эти дни я особенно остро чувствую твое присутствие – и, уверена, ты тоже чувствуешь мое. Ты был бы счастлив услышать эти представления и увидеть такую «Медею» в идеальном обрамлении. К несчастью, на спектакле не было моего лучшего поклонника и искреннего друга, да вас обоих не было, Бена тоже!
Как ты там? Что новенького? У меня ничего, но я очень хорошо спела. Так непринужденно я не пела в спектаклях уже очень давно. Сам знаешь, закончить «Медею» такой же свеженькой, как раньше, и т. д.!
Говорят, что я выгляжу все лучше и лучше, и, если Менегини перестанет меня преследовать (ты знаешь, что его мания – это слив в прессу!), я действительно буду счастливейшей из смертных.
Пиши мне, пожалуйста, сюда, в Монте-Карло, а я наконец начну читать твою книгу «Опера». Она учит меня многому. Если можешь посоветовать другие книги, пожалуйста, напиши мне их названия или просто пришли. Это лучше, чем цветы.
А тебе – самые лучшие и искренние дружеские чувства, и Бену, разумеется, тоже.
Обнимаю тебя.
Уолтеру Каммингсу – по-английски
Милан, 21 сентября 1961
Дорогие Уолтер и Тиди!
Только что, в эти самые минуты получила твои вырезки с известием о смерти мистера Морроу, и не нахожу слов выразить печаль мою. Пожалуйста, окажи мне услугу и передай мои искреннейшие соболезнования его жене.
А мои заботы такие: послезавтра уезжаю в Лондон, а мои адвокаты отправятся судиться и отстаивать мои интересы на процессе с Менегини. Сейчас они пытаются доказать некомпетентность миланского суда. Я собираюсь вернуться в Милан около 26-го. Не думаю, что этот человек когда-нибудь согласится дать мне развод; можешь ли ты объяснить мне, и, очень прошу, точно – если я решусь приехать в Рено, смогу ли оставаться там инкогнито? Прямо сейчас у меня времени нет, но после Ла Скала[232], если здесь ничего не случится, я могла бы. Можешь ли ты оказать любезность, написать мне подробно, где я могу остановиться и как мне провести шесть долгих недель, не умерев со скуки?
Жду твоих новостей, дорогой Уолтер. Благодарю тебя за то, что всегда обо мне думаешь. Привет Тиди, и, пожалуйста, передай мое глубокое сожаление и печаль по поводу кончины мистера Морроу.
Обнимаю тебя.
Леонидасу Ланцзунису – по-английски
Милан, 21 сентября 1961
Дорогой Лео,
я подготовила прекрасное письмо, где все ответы на твои вопросы, а потом уже увидела в газетах, что моя нежная мама начинает новую карьеру [в ночном кабаке]. Что я могу сказать, что могу сделать для этой несчастной обезумевшей женщины? Поистине, у меня нет слов, и мне так противно, стоит лишь подумать, что она приходится мне матерью.
Жду твоих новостей, надеясь, что они окажутся хоть немного получше. Обнимаю тебя, как и твою дорогую супругу Салли.
P.S. Судя по ее виду, она прекрасно справляется и без моей помощи.
Туллио Серафину – по-итальянски
Милан, 21 сентября 1961
Дорогой маэстро,
вы не представляете, с какой радостью я прочитала ваше письмо, и как мне не хватало вас в Эпидавре; но зато я-то была в блестящей форме, и все спектакли прошли просто чудесно.
Что касается Турина, то я так хотела бы принять предложение. Но, к несчастью, не могу, ибо, кроме «Медеи» в Ла Скала, у меня в грядущем году еще несколько выступлений или концертов за границей, и еще, естественно, много дисков. Я тоже действительно хотела бы, как вы говорите, иметь возможность «творить музыку вместе», верьте мне в этом, но, к несчастью, уже принятые мною на себя обязательства не позволяют сейчас удовлетворить это живейшее мое желание.
Если буду проездом в Риме, приду повидаться. Прошу вас обнять от моего имени особенно вашу Елену и, естественно, Викторию и Донателлу. Сколько правды они могли бы рассказать о Менегини!
Как бы мне хотелось, чтобы вы когда-нибудь получили возможность и отважились заявить о том, как все происходило в действительности, то есть что Менегини ничего не вкладывал в мое образование, поскольку, как вы знаете сами, меня создали только ваша мудрость маэстро и моя артистическая воля. Об этом не знает никто лучше вас, и о том, как мне не хватало средств во время моих дебютов в Италии, и как вы, вспомните сами, во Флоренции из-за «Травиаты» без стеснения накричали на меня в присутствии всего хора, потому что мой небрежный вид никак не вязался с образом примадонны, как и нехватка роскоши в одежде – это все появилось позднее, – и если я смогла себе наконец такое позволить, то исключительно на деньги, заработанные собственным трудом. Менегини бахвалится, что он миллионер, но это все мои деньги, и вы это знаете. Бедная я! Не сможете ли подыскать случай и сказать наконец правду?
Обнимаю вас очень нежно,
всегда ваша,
Герберту Вайнштоку – по-английски
Милан, 2 октября 1961
Дорогой Герберт!
Всего несколько слов – сказать, что помню о тебе, пусть и не часто тебе пишу. Я восхищена твоей книгой, а ты вместо цветов лучше бы присылал мне любую книгу, которая тебе самому покажется представляющей для меня интерес. Ты мне доставишь огромную радость.
В декабре спою, если Бог даст, в Ла Скала, потом у меня нет окончательной программы, но я тебе скажу. Хочу, чтобы ты знал: я всегда думаю о тебе и люблю тебя, даже если не пишу.
Обнимаю вас обоих.
Леонидасу Ланцзонису – по-английски
Милан, 27 ноября 1961
Дорогой Лео!
Я совсем не собиралась с тобой ссориться.
Я ответила на твое письмо, получив известие от моего отца, поскольку он рассудил, что лучше я сперва исполню все свои обязательства артистки в Греции, а уж потом он сообщит мне плохие новости о моей матери. Его письмо показалось мне нелепым и безумным, каким – и ты, увы, сам это знаешь, – оно и является, а больше всего меня уязвило, что она собирается развлекаться, играть, петь, и не смогла найти ничего лучше, заставив нас всех стыдиться ее. Боюсь, что никакого выхода не вижу, ведь дать ей денег и позволить продолжать все эти глупости означало бы вообще все превратить в посмешище. Ты так не считаешь?