Дружески,
Клубу Друзей Марии Каллас в Ницце – по-французски
Милан, 26 января 1963
Дорогие друзья,
я бесконечно благодарна вам за любезные пожелания. Сейчас мне намного лучше, и на следующей неделе надеюсь поехать в Монте-Карло.
Меня так взволноволи ваши чувства ко мне, ваше уважение и восхищение, и прошу вас верить, дорогие друзья мои, что ничто в мире не доставило бы мне большей радости, чем самой приехать и поблагодарить вас; но, увы, я сознаю, что, к несчастью, никогда не смогу этого сделать, поскольку отличаюсь чрезмерной скромностью, и любые торжества в мою честь ужасно меня смущают. Хотела бы найти слова, лучше выражающие это состояние души моей, часто приносящее мне страдания, но у меня нет особых писательских дарований; я доверяю себя вашей понятливости и любви вашей ко мне как к артистке, и уверена, что ваше сердце, так хорошо понимающее и любящее мое искусство, сможет понять и простить и эту так мало известную черту моего характера.
Прошу вас поверить, что не приезжаю к вам только по одной этой причине. Смешно, но думаю, что случись мне приехать – и я не найду подобающих слов, чтобы выразить вам всю ту благодарность, что так жива в моем сердце, благодарность вам всем. Простите меня, прошу вас, и примите такой, какая я есть.
Мне хотелось бы собщить вам какие-нибудь точные сведения о моих будущих выступлениях, но на сей момент я сама их даже не знаю и не приняла никакого окончательного решения. У меня впереди много записей, и я не премину в любом случае проинформировать вас, как только хоть что-нибудь прояснится точнее.
Еще раз спасибо, дорогие друзья. Вы очень близки моему сердцу. Прошу вас принять выражение моих самых дружеских чувств.
Леонидасу Ланцзонису – по-английски
Монте-Карло, 5 февраля 1963
Дорогой Лео!
Сегодня получила твое письмо и сразу отвечаю. Сейчас мне лучше, операция прошла хорошо, но выздоровление затягивается из-за внутренней пластики тела. Ты знаешь.
Спасибо, что занимаешься моей вечной проблемой с дорогой матушкой. Пошлю тебе денег. Внимательней будь с долгами. Вокруг нее крутится много подонков, тебе это хорошо известно, а мне не нравятся эти проволочки с долгами. Насчет налогов и остального – терпение. Этот Кальминофф устроил ее на работу в ночной клуб, и он же, должно быть, организовал ей и выступление по телевидению. В прошлом году он мне писал. Обыкновеннейший шантаж. Я по-прежнему считаю, что на 200 долларов в Греции ей можно прожить лучше, чем в Соединенных Штатах, и она могла бы легко выкарабкаться, обходясь без шантажа. Что ты об этом думаешь, Лео?
Что касается возвращения к тем отношениям, какие были прежде, то об этом совершенно и речи быть не может. Если бы в ней оставалась хоть капля здравого смысла, она должна была бы молиться о том, чтобы я никогда больше с ней не увиделась, причем для ее же блага! Лео, мне не хочется доходить до такого, чтобы пришлось высказать моей матери, что она с нами сделала. Потому что если она после этого и придет в себя, то, собравшись с духом, в следующий миг вполне может покончить с собой.
Она действительно сумасшедшая до такой степени, что не осознает, что делает и продолжает все это в ее возрасте и с такой дочерью. Не говоря уж о том, что разрушила и жизнь моей сестры. Есть еще много всего, чего ты не знаешь, но так оно и лучше. Это поистине безответственная женщина. Врач из больницы написал мне, что у нее нестабильность личности. Это очень мягко сказано.
В любом случе тебе – мои самые дружеские чувства, обними за меня твою жену, и еще раз спасибо. Ʃɛ ɸɩλώ[255].
Джону Робинсону – по-английски
Париж, отель «Риц», 2 июня 1963
Дорогой Джон,
спасибо за прелестные цветы. Надеюсь, тебе понравился концерт. А ведь я по-настоящему вернулась, ты не находишь?
Очень дружески,
Леонидасу Ланцзонису – по-английски
Париж, отель «Риц», 2 июня 1963
Дорогой Лео,
отправляю тебе 600 долларов, чтобы оплатить счета за больницу. Спасибо, что взял на себя и это. И внушил матери, что это единственный способ сделать так, чтобы я могла и дальше посылать ей чеки, иначе – тем хуже для нее. Работала я много, но, слава богу, хорошо. Теперь спешу урвать хоть немного времени для отдыха, если получится вообще.
Крепко вас обнимаю, Салли и тебя, и надеюсь, что настал момент, когда мы сможем наконец повидаться.
Дружески,
Кристине Гастель Кьярелли – по-итальянски
Копенгаген, 8 июня 1963
Дорогая Кристина!
Как меня огорчило, что я не смогла увидеться с тобой в Париже. Я чувствовала себя слишком усталой и, представь, у меня была всего одна репетиция в 18 часов, в Театре на Елисейских полях, в самый день концерта. Безумие, да? Сейчас я здесь ради последней части моего турне и надеюсь, что все пройдет хорошо, потому что немного устала и здесь слишком жарко. К 20-му приеду в Милан и сразу тебе позвоню.
Я вижу, ты понемногу узнаешь, что такое жизнь. Но не стоит предаваться грусти. Ты молодая и сильная. Не делай вывдов, не поддавайся наваждениям. Оставайся нормальной, здоровой, молодой. В жизни немало прекрасных мгновений. Будь доброй и с радостью жди, когда придет к тебе счастье, если ты среди тех, кому выпадет эта карта. А если нет – тебе следует сказать себе, что ты сумеешь перенести в этой жизни все. Достаточно и просто не становиться скверной.
Обнимаю тебя и до скорого!
Обними за меня твою семью.
Ваша
Уолтеру Каммингсу – по-английски
С борта «Кристины», 12 июня 1963
Дорогой Уолтер,
пишу тебе с корабля, как сам понимаешь. Почти только что завершила турне, которе прошло на диво хорошо, и записала французский диск, мой второй. Теперь до 18 или 20 числа буду отдыхать, а потом должна перезаписывать свой итальянский диск, я уже записывала его два года назад, но не смогла закончить из-за синусита. Это произойдет 26-27-28 июня и первого и второго июля. После этого уж действительно буду нуждаться в отдыхе.
Я получила много разных твоих вырезок и последнюю насчет Сан-Валли, в Айдахо[257]. Как там жизнь идет и что там делать? Не слишком ли жарко в июле-августе (?) Смогу ли я жить там в покое и репетировать?
Мне хотелось бы, чтобы ты мне об этом сообщил, как только сможешь.
Менегини не подпишет этих документов. Этот человек – самая вредная гадина в мире. Как я могла выйти за него замуж, одному Богу ведомо, и только Бог знает, как дорого я заплатила и еще продолжаю платить за это, причем, должна заметить, не только в финансовом плане.
Мне хотелось бы повидаться с тобой, поговорить, попросить совета о стольких вещах. И с этим тоже трудно, потому что я стараюсь сохранять финансовую независимость и у меня нет сил работать как прежде. На меня почти убийственно действует, когда я работаю так же, как и до расставания.
Дорогой Уолтер, не говори никому этого, ведь я считаю тебя лучшим другом.
Я покидаю Милан. Продала квартиру за хорошую цену, хотя мне и не удалось найти за те же деньги ни одной, которая бы мне понравилась, и не хочу крохоборствовать по своим средствам, которые полегчали после воровства, совершенного моим муженьком!
А ведь я должна позаботиться о матери, об отце, и еще заплатить большие налоги из-за махинаций Менегини. У меня трое чудесных управляющих, они уникальные, и я их обожаю и не расстанусь с ними ни за что на свете. Я в них нуждаюсь.
Как бы там ни было, посмотрю, как поступить. Мне не хочется расстраивать еще и своих друзей – они тоже очень заняты и у них полно своих забот.
Что хорошего поделываешь? Как там твоя Тиди и дети? Какие у вас планы на лето? Я еще не знаю, что буду делать.
Возможно, если в Сан-Валли не очень жарко и скучно, я решилась бы да и приехала туда. Напиши мне об этом все, что сможешь, и еще – какие расходы предстоят мне за прожитые там 6 недель.
Сожалею, что приходится надоедать тебе, Уолтер, но я знаю, что ты очень уважаешь и любишь меня и не слишком рассердишься на это.
Примерно 20 июня я буду в Милане, а примерно 25 июня и до 3 июля – в отеле «Савой» в Лондоне. Если можешь мне написать – было бы восхитительно получить от тебя весточки.
Пожалуйста, обними за меня всех, и спасибо за все, Уолтер.
Дружески,
Полу Хьюму – по-английски
Милан, 27 июня 1963
Дорогой Пол!
Я только что прочитала ваше письмо, вернувшись после долгого турне с концертами и записями, и с сожалением сообщаю вам, что этим летом не буду петь нигде. Я отдыхаю, чтобы обрести хорошую форму к зиме.
Мне приятно, что вам нравятся мои диски, и надеюсь, что вам придется по душе и новый диск, тот, что я недавно записала в Париже[258].
Я знаю, что со дня на день должна принять решение насчет Соединенных Штатов, и в этом случае дам вам знать, или, может быть, вы узнаете об этом из газет.
Я всегда думаю о вас как об одном из моих лучших и самых искренних друзей.
С дружеским чувством к вам обоим,
Очень сердечно
Мистеру Брикнелу[259]– по-английски
Милан, 21 июля 1963
Дорогой мистер Брикнел!
Сколько времени утекло с тех пор, как мы виделись в последний раз и больше так и не связывались; это и вправду достойно сожаления, не только потому, что как-никак между нами существует дружба, но и по причине некоторых известных затруднений, которые за все прошедшие годы только еще больше разрастались.