Эти два минувших года я была в распоряжении вашей компании и лишь иногда пользовалась свободным временем для записей опер, которые, к несчастью, не получились. Один раз – только по моей вине, а именно «Тоска», из-за проблемы с синуситом, а все остальные порождены проблемами с мистером Легге, то есть реальной невозможностью собрать хороший состав в нужное время. Вследствие этого я потеряла контракты, оставшись незанятой, потеряла возможность записать эти оперы в других фирмах, и вдобавок навлекла на себя обвинения в том, что я и только одна я являюсь виновницей переноса этих звукозаписей.
На этой неделе до меня дошли слухи, что вы в грядущем сентябре собираетесь записывать messa di Requiem [Верди] без меня. Информирую вас о том, что в результате телефонных переговоров и в соответствии с письмом мистера Легге от 1 января 1962 года меня убедили петь messa di Requiem для вашей Компании ближайшей осенью. Однако никакая запись не состоялась; извинение состояло в том, что мистер Легге не смог собрать подходящий состав исполнителей из-за их занятости, и тому подобное. И поэтому известие о вашей записи messa di Requiem даже без всяких консультаций со мной повергло меня в некоторый шок.
Как вам известно, я сотрудничаю с вашей компанией уже более 12 лет и сделала непомерное количество записей; мы чудесно работали вместе, и я очень расстроена происшедшими недоразумениями. Особенно неприятно мне, что после каждой отложенной оперы начинали циркулировать слухи, будто именно я не смогла или не захотела записываться, или сама отложила запись в последний момент.
Ныне повторяю вам, мистер Брикнел, что за все те двенадцать лет, что мы успешно сотрудничаем, единственной незавершенной записью был 33-оборотный диск итальянских арий, который не был доведен до конца из-за моей прошлогодней проблемы с синуситом[260]. Что касается остальных, то я ничего не могу добавить к уже сказанному выше. Следовательно, полагаю, самое время дать вам знать об этом, даже если это просто обобщение фактов.
Я хотела бы подчеркнуть, что мистер Легге сказал мне, что имя артиста, который споет партию сопрано в Мессе, будет выбрано компанией; однако мистер Легге, наверное, забыл сказать вам, что первоначально он предназначал эту партию для меня, и запись была назначена на ноябрь 62-го, а затем аннулирована по причинам, ведомым ему одному.
Единственное, что утешает меня и смягчает боль от раны, – что моя партия messa di Requiem была передана одной из самых дорогих мне подруг, мадам Шварцкопф, которой я восхищаюсь до крайности. Но в создавшейся ныне ситуации это ничего не меняет[261].
Отныне я предпочла бы, чтобы в случае возникновения каких-либо желаний компании, все это было обсуждено напрямую между вами и мною, и, таким образом, выражаю надежду, что больше недоразумений не будет.
Рассчитывая в самом скором времени получить от вас новости по всем вопросам и разъяснения, коль скоро вы пожелаете их предоставить,
остаюсь
искренне вашей
P.S. Вы можете писать мне: отель «Эрмитаж» – МОНТЕ-КАРЛО
сэр Дж. Локвуд
Мистер У. Легге
От Жаклин Кеннеди – по-английски
Моя дорогая мадам Каллас,
я обращаюсь к вам с просьбой, – и, если вы сможете ответить согласием, это будет не просто большая честь и повод гордиться для Белого дома, но еще и великая радость для тех, кто слышал ваше выступление на одном из государственных приемов в Белом доме прошлой зимой. И вот мне хотелось бы настойчиво попросить вас посетить наш первый осенний прием – он состоится первого октября в честь императора Эфиопии Хайле Селассие. Очень надеюсь, что этот день окажется свободным у вас, а если нет – можно перенести на более поздний день года. Понимая, сколько труда и напряженной организаторской работы потребует концерт, я полагаю, вы можете быть обеспокоены тем, что Белый дом недостаточно годится для такого мероприятия, и поэтому я сейчас сообщу некоторые подробности.
Концерт продлится не более получаса или сорока минут. Он пройдет в Восточной Комнате, она площадью с большой бальный зал и обладает замечательной акустикой. Мы принимали там Джерома Хайнса, Роберту Петерс и Грейс Бамбри, они исполняли отрывок из «Волшебной флейты». Если в этом зале возводят большую сцену, там не остается места для оркестра («Волшебная флейта» предназначалась для исполнения вовне, и была исполнена в холле), но руководитель оркестра может видеть и певцов, и музыкантов, а певцы и музыканты могут видеть его. Я не знаю, какой аккомпанемент был бы предпочтительней для вас. Если нашу сцену не возводить, то для маленького оркестра места вполне достаточно. Мы сделаем все, чтобы вам было комфортно работать, и начнем приготовления загодя, как только вы пожелаете. Все детали можно решить позднее. Но главное, разумеется, – ваше решение: сможете ли вы быть у нас этой зимой. Для такого великого дома это был бы поистине исторический момент. Президент и я восхищаемся вами безмерно, и, если бы вы смогли приехать, наши сердца переполнились бы от счастья.
Надеюсь получить от вас новости, и, если вы надпишете на конверте следующий адрес: до востребования мисс Нэнси Такерман (это мой секретарь по общественным связям) [sic] – я буду уверена в его получении.
Горячо приветствую вас.
Искренне,
Жаклин Кеннеди
Милан, 21 июля 1963
Моя дорогая мадам Кеннеди,
я была бы совершенно очарована возможностью спеть для вас на государственном приеме в честь императора Эфиопии Хайле Селассие 1 октября, но, боюсь, буду связана обязательствами контракта на запись дисков как раз в это период. Однако если вы соблаговолите назвать мне другие дни, я была бы счастлива рассмотреть эту возможность.
Что касается аккомпанемента, то не чудесно ли будет, если мы пригласим аккомпанировать мне Леонарда Бернстайна – или на фортепьяно, или дирижером маленького оркестра, попросив его принять участие в концерте? Я очень хорошо с ним знакома, и мы восхищаемся друг другом. Разумеется, это не более чем предположения, и я уверена, что детали можно будет уточнить позднее.
Благодарю вас, что подумали обо мне, а я, будучи американкой, испытываю глубокое счастье, и для меня большая честь петь в Белом доме.
Благодарю президента и вас за ваше восхищение, глубоко меня тронувшее, и с нетерпением жду встречи с вами, ибо в прошлом году в Мэдисон-сквер-гардене[262] вас не было.
С самыми лучшими чувствами,
искренне,
Письмо Жаклин Кеннеди – по-английски
29 июля 1963
Дорогая мадам Каллас,
получив ваше письмо, я очень огорчилась оттого, что вы не сможете спеть в Белом доме 1 октября. Президент и я так надеялись, что этот день устроит вас, но нет нужды говорить, что мы понимаем ваши предшествовавшие обязательства.
Я очень ценю ваше любезное предложение в будущем приехать в Вашингтон. На данный момент мы распланировали государственные приемы на осень и начало зимы, однако я напишу вам, когда представится случай. Вероятно, это случится в марте или апреле, и надеюсь, что в это время вы будете свободны. Ваша идея об аккомпаниаторстве мистера Бернстайна превосходна, и в том случае, если вы согласитесь приехать, я скажу ему об этом.
И еще раз позвольте мне сказать, какой великой честью было бы услышать ваше пение в Белом доме, и я сознаю, какое это было бы поистине незабываемое событие.
Искренне,
Неизвестному адресату – по-итальянски
Милан, 21 июля 1963
Дорогой профессор,
я тоже не забываю о вас, «don’t fish for compliments»[264]. Дело в том, что я не являюсь профессором словесности и даже более того – у меня несносная привычка вообще не писать, и это мой тяжкий грех. К тому же я частенько покидаю свой обычный круг, и могу вас уверить, что прекрасно обхожусь без интриг, сплетен и т. д.
Что касается новостей, о которых вы у меня спрашиваете, то вкратце:
– В Ла Скала и в Италии в этом году я петь не буду
– Я не замужем за Онассисом, потому что я все еще замужем за Менегини
– Нет, никакого примирения с матерью не произошло, если не считать того, что я ее содержу, и видите, какое действие производит небольшая сумма денег!
Я вполне довольна жизнью, как вы говорите, и единственная причина, по которой я не пою в Италии, не только в продолжительных судебных неприятностях, которые мне доставляет мой муж, но и в тех отвратительных и не менее докучных подстрекателях, что избрали меня мишенью, и во многочисленных «крикунах» [раешниках] театров всей Италии вообще и Милана в частности. Я так сожалею об этом, но после многих и многих лет борьбы с четырьмя бузотерами я уже не верю, что оно вообще того стоит. Поэтому я и уезжаю петь за границу – там, даже если вы в один из вечеров окажетесь не в форме, вас всегда поймут и отнесутся по-человечески.
Я думаю о вас, как и всегда, и простите, если я не слишком хороша как сочинительница писем.
Сердечные приветствия.
Леонидасу Ланцзонису – по-английски
22 июля 1963
Дорогой-дорогой Лео!
Наверняка ты уже получил 600 долларов, я посылала их тебе, чтобы погасить последние долги моей дорогой матушки. Кстати, она снова дает, уж не знаю, по своей воле или нет, интервью итальянским журналам. Только что я прочла одно из них в «Дженте». Напомни ей, что если появится еще одно, мы, и ты и я, окончательно порвем с ней всякие отношения. Я не хочу