всем тебя лично, если что ему понадобится, потому что в случае получения других писем моей горничной приказано мне их не показывать. Перед самой премьерой я не должна отвлекаться ни на какие заботы, и обычно даже театр не отправляет телеграмм.
Дорогой Лео, я глубоко огорчена, если обидела Пападжонов[274], мы ведь добрые друзья, но еще и как мачеха, и все такое, я не хочу иметь никаких отношений. Слишком я стара для таких глупостей. У него теперь есть супруга, чтобы о нем позаботиться. Он сам ее выбрал (в его-то годы!) и она, кажется, из зажиточных. Я не знакома ни с ней самой, ни с ее семьей.
Снова повторю – мне так жаль тебя расстраивать. Я так надеялась, что, разрешив ситуацию с матушкой, наконец-то обрету покой, но мне не везет с родителями. Жаль. Но тогда, дорогой Лео, заставь его понять. Он выбрал других людей, пусть бережет их, а я по-хорошему заканчиваю со всем этим.
Попытайся избежать любой скверной огласки, но объясни ему, что я не могу одобрить его новое положение. Я просто потрясена тем, что он заболел, да еще в Нью-Йорке. Я никогда не прощу его. Его место было в Афинах рядом с дочерью. Подумать только, он, в его-то годы, увлекся женщиной!
Я должна поторапливаться, очень устала, много репетиций и т. д., а эта ситуация мне досаждает и ставит в затруднительное положение. Прошу тебя, попытайся меня понять. Хватит с меня эгоизма моих родителей и их полнейшего безразличия ко мне, и тех последствий, какие их поведение имеет для моей карьеры и личной жизни и моих чувств.
Мой долг – дать ему то, в чем он действительно остро нуждается, а после этого я не хочу больше никаких отношений. Надеюсь, газеты не будут воспаленно трезвонить об этом, потому что иначе я прокляла бы даже то, что родители у меня вообще есть. И то, что он болен, – это сейчас преступление. Но у них, очевидно, к этому особый дар.
Обнимаю тебя дружески.
Леонидасу Ланцзонису – по-английски
Париж, 29 апреля 1964
Дорогой Лео,
я в недоумении: как такое могло произойти за эти последние дни, когда все так хорошо? Я ужасно занята репетициями «Нормы» плюс костюмы, фотографии, парики и все остальное сопутствующее. Я по-прежнему не выношу беспредельного эгоизма и глупости моего отца. И все-таки надеюсь, что ему лучше, но хотела бы знать поточнее, как он там живет. Я слышу о нем только плохие новости. Если он и вправду так тяжело болен, дай мне знать об этом телеграммой или позвони по телефону, и, если он должен умереть, сделай как-нибудь так, чтобы он умер в хороших условиях, потому что, если он перед смертью окажется в дурных руках или что-нибудь в таком роде, обвинят в этом только меня. С этого дня я буду посылать тебе сверх обычного еще 200 долларов только для него. Но напоминаю тебе, что никакую супругу я не содержу. Лично я не желаю никаких отношений с этой семьей. Они были добрыми друзьями (надеюсь!), но считать их своей семьей, это, в конце концов, дело совсем другое! Я не эгоистка, просто я действительно не люблю, когда подобные глупости совершает человек, уже достаточно поживший на свете, чтобы прислушаться к голосу мудрости. Он очень расстроил меня. Наверное, даже больше, чем моя мать.
В любом случае сделай так, чтобы меня не впутывали в эти пересуды. и, пожалуйста, действуй от моего имени, с мудрой осторожностью, как всегда, и в моих интересах. Мне нравится, что ты со мной как отец.
Все дружеские чувства мои – тебе и Салли.
P.S. Пожалуйста, держи меня в курсе и не позволь ему умереть при таких обстоятельствах, чтобы потом критиковали меня. Не доверяю я этим Пападжонам. Они написали моей сестре, что он умирает от рака в ужасной больнице, где полно негров и т. д.
Неизвестному адресату – по-французски
Париж, 29 апреля 1964
Дорогой месье Гёзи,
как мне понравился портрет «Паста»[276], и могу вас уверить, что сохраню его как амулет для будущих моих выступлений в «Тоске», надеюсь спеть там так, как хочу я сама.
Еще раз спасибо. Искренне ваша
Лео Лерману – по-английски
1 мая 1964
Дорогой Лео,
как бы мне хотелось, чтобы ты приехал послушать «Норму», я так надеюсь, что будет хорошо!
Получила твою телеграмму. Бинга увижу в июне. Он уже написал мне. Сперва послушаю, что у него там на уме, а потом приму решение[277]. Как там ты, дорогой друг мой? А вот я очень счастлива! Постучим по дереву. Сильна как кобылица (то есть насколько могу быть сильной, ведь я никогда не была такой крепкой, какими бывают настоящие лошади, даже когда была толстая). Я кобыла чистокровная. Весьма нежная и чувствительная! Вот вам всем!
Люблю тебя, и пиши мне.
Леонидасу Ланцзонису – по-английски
17 июля 1964
Не отвечала раньше, потому что была занята, да и письма твои до меня дошли с опозданием. Моя горничная опасается меня рассердить и не понимает по-английски. Не нахожу даже слов благодарности за все, что ты делал и продолжаешь делать, дабы избавить меня от неприятностей. Как знать, может быть, в Афинах увидимся.
На всякий случай я даю тебе более точные указания насчет моего банка. Потратив деньги, если можешь, сразу же одолжи их и напиши мне, а я немедленно вышлю тебе, чтобы ты смог вернуть долг. Поступай как сочтешь нужным, Лео. Теперь пиши мне в Афины по адресу: с/о Olympic Airways[279], площадь Конституции.
Передай матери, что я категорически против ее путешествия. Я больше не хочу никаких путешествий или денег, пущенных на ветер. И намерена твердо стоять на этом, Лео. И скажи ей, чтоб прекратила донимать мою сестру своими глупыми письмами.
Сейчас мне надо спешить на сеанс звукозаписи. Это последний. Итак, крепко вас обнимаю, тебя и Салли – и помни, до конца августа в Афины по этому адресу.
30 августа по просьбе Онассиса, пожелавшего доставить удовольствие местным политикам, с которым он вел бизнес, Каллас «импровизированно» выступает на сцене деревни Лефкада (недалеко от Скорпиоса) на вечернем закрытии фестиваля фольклорной музыки. Она поет “Voi lo sapete o mamma” («Вы это знаете, мама») – арию из оперы Масканьи «Сельская честь» под аккомпанемент местного пианиста Кириако Сфетсаса. Позже заметят, что она выбрала для исполнения арию персонажа, партию которого исполняла в Греции в самые юные годы, – это была ее первая роль в Афинской опере, когда ей было всего тринадцать лет.
Бруне Луполи – по-итальянски
С борта «Кристины», 10 сентября 1964
Дорогая Бруна!
Только два слова – сказать тебе, что у меня все идет хорошо, и что я так хочу с тобой повидаться, и в то же время очень хочу оставаться здесь. Тут так хорошо. Я чуть было не уехала, поскольку Аристо нужно было остаться в Афинах на 2-3 дня, а мне надоело тут одной. Но на следующий день вместо того, чтобы отправиться в Афины прямо из Янины, куда он поехал с кем-то встретиться, я приехала к нему, и в Афины мы отправились уже вместе. Я ему даже и не говорила, что хотела вернуться, он не знал этого, но был так рад, что его не стоило этим огорчать.
А теперь не знаю, когда обратно. Может, на следующей неделе, а может, в конце месяца. Сейчас он не хочет, чтобы я уезжала, и я веду спокойную жизнь – в том смысле, что счастье заключается в путешествии, не так ли? Я отказалась от любой работы до января или февраля. Хочется посвятить немного времени самой себе и домашним делам.
Как там вы? Печалитесь? Старайтесь отгонять грустные мысли, ибо – знали бы вы, как я по-настоящему счастлива знать, что вы всегда рядом, пойми это хорошенько, Бруна. Знаю, что с моей стороны так говорить эгоистично, но для меня именно вы и есть моя настоящая семья. Прошу вас никогда меня в этом не разочаровывать.
Обнимаю тебя с нежностью, о которой ты знаешь. Обними Ферруччо и Елену.
Ваша
Леонидасу Ланцзонису – по-английски
19 ноября 1964
Дорогой Лео,
я сожалею, что не отвечала на твои письма. Я опять была в отпуске. Лето выдалось великолепное. Много отдыхала, свежий воздух, сплошной спорт, и никаких тревог.
Что касается моего отца: ты, по всей видимости, ничего ему не сказал о моем несогласии с его женитьбой и т. д. На сей раз он стал названивать многим друзьям в Афинах, требуя встречи со мной и жалуясь, что у него нет денег, ну и тому подобное. Вот уж, с позволения сказать, на редкость повезло мне с родителями! Пαρε τον ενα και χτμπα τον αλλο [греческое выражение, русские аналоги: «два сапога пара», «оба хуже»]. На всякий случай я отправила к нему своего друга и надеюсь, на сей раз он поймет, как надо. Я ему даю 200 долларов, и точка.
Ты забыл написать мне адрес матери в Греции, а ведь я все-таки переводила деньги на ее счет и просила сестру сказать ей, чтоб она сходила их получить. Надеюсь, что они меня не станут снова этим изводить, ведь я начинаю работать, и меня ждет трудный сезон.
В марте приезжаю в Нью-Йорк дважды исполнять «Тоску». Мне бы очень хотелось, чтобы вы с Салли присутствовали на первом представлении. Оставлю для вас билеты и, как только приеду, увидимся, и надеюсь также, что вы пожелаете приехать на премьеру, если Бог даст.
Ну, и самые дружеские чувства Салли, и спасибо за все, что ты для меня делаешь,