Элен Арфарас – по-английски
Париж, 8/1/75
Дорогая Элен,
твое письмо от 19 ноября дошло до меня в январе, меньше десяти дней назад. Забастовка была серьезная, и я так и не получила твои письма из Японии. Интересно знать, как вы все поживаете. Тогда я была счастлива узнать, что все здоровы и что вы еще любите меня и думаете обо мне. Ты знаешь, Элен, я считаю, что вы единственные близкие родственники, действительно имеющие для меня значение, я с вами очень близка, даже после всех этих лет, что мы не общались, и нежно вас люблю.
Я надеялась навестить тебя на Рождество или сразу после, но не получилось. Я искала дом на Лазурном берегу, и меня пленил один дом. Кажется, он наконец мой (я должна еще подписать бумаги). Так что, если мы подпишем, я буду занята его обстановкой, но все-таки надеюсь, что смогу приехать повидать тебя, может быть, в начале февраля, если ты сможешь меня принять и если мне удастся вырваться из нового дома (если он станет моим). К концу месяца я буду знать.
Я была бы так рада увидеть твой дом. Может быть, пошлешь мне фотографии, если есть?
С большой любовью. Пиши мне.
Лео Лерману – по-английски
8/1/75
Дорогой Лео!
Я получила твое дорогое письмо, конечно, с большим опозданием. Все всегда опаздывает. Мир пошел вразнос. Как жаль, было так хорошо в пятидесятые годы, ты помнишь? Музыка, люди, театр, может быть. А сейчас везде кризис!
Я стараюсь жить в моем мире. Дома, если не путешествую для удовольствия или по работе. И я сейчас очень спокойна.
Моя работа в Японии прошла очень хорошо, много лучше, чем в Соединенных Штатах; хотя у меня был ужасный приступ моей грыжи желудка. Она оставила меня в покое на много лет. Вероятно, потому что я больше работаю с диафрагмой, вот она и начинает меня донимать. Я стараюсь не обращать внимания, но боль жестокая, приступ длится две недели, и поесть становится проблемой.
Сейчас я чувствую себя хорошо и снова набрала вес, который потеряла. Я была слишком худой. Теперь мне приходится снова сидеть на диете, чтобы сбросить несколько нежелательных килограммов. Мы с тобой всегда должны за что-то бороться, правда? Но я обожаю получать от тебя весточки, особенно когда у тебя все хорошо, ведь ты мой лучший друг, и я хочу, чтобы у тебя все было хорошо, дорогой Лео. Я скоро напишу тебе подробнее о моей жизни (никаких сердечных дел, любви, так спокойнее!!!) Поцелуй от меня Грея. Я целую тебя со всей моей любовью. Привет всем нашим общим друзьям. Оставайся на связи.
Я люблю тебя.
Альберте Мазьелло – по-итальянски
Париж, 15/1/75
Дорогая Альберта,
я получила твое милое письмо и прочла его с такой радостью. Я так давно не получала от тебя весточки, что думала, будто ты меня уже не помнишь. Я много работала, особенно в Японии, хотя у меня снова был приступ грыжи.
В Америке (во время турне 1974 г.) была такая неразбериха, и я была неспокойна[375], так что предстала не в лучшем виде. Бостон был лучшим. Теперь я не знаю, что буду делать. Знаю, что спою «Тоску» в Японии в ноябре & декабре этого года.
А ты как поживаешь? Напиши мне, если захочется.
Я только что получила телеграмму от Бинга, он просит меня спеть под фортепьяно в память Такера[376] и благотворительный вечер для Метрополитена.
С удовольствием для Такера, но почему для Метрополитен? Что он сделал для меня, Метрополитен? Как ты думаешь?
Жду от тебя новостей скоро, целую тебя крепко.
Д-Ру Луису Пэришу[377] – по-английски
Париж, 23/1/75
Дорогой Луис,
мне очень жаль, что я долго не отвечала на ваше письмо, но, как обычно, я была очень занята, на сей раз зубными проблемами. Абсцесс на зубе, в результате неделю просидела дома, опухшая сверх всякой меры и с болью слишком сильной, чтобы мыслить ясно. Теперь все хорошо.
В последний раз, вернее, два последних раза, когда я ходила на дежурную проверку к офтальмологу, результаты были прекрасные. Представьте, 17 и 18, у меня глаза юной девушки!
На днях надо пойти снова. Я поговорю с врачом об этом новом лечении. Посмотрим, что он скажет.
Мое последнее турне было фантастическим от начала до конца. Я хочу сказать, что все хорошо прошло, хорошо с Пиппо. Он тоже очень хорошо пел. Не было никого вокруг нас, так что никаких пересудов и прочих нелепостей, которые даже у Марио[378], при всем его расположении, иногда вырывались в прошлом году. (Не повторяйте ему это, пожалуйста.) Очень сложно близко общаться с артистами, чтобы это обошлось без последствий, к сожалению.
У меня снова разыгралась моя старая желудочная грыжа. Так что все мое турне было пыткой – слабость и ужасные боли. Я страшно похудела и, хоть мне и нравится быть худой, испугалась, увидев себя такой тощей и бледной. Ведь вдобавок, очевидно, окаянная грыжа дала внутреннее кровотечение.
Я очень хорошо закончила турне, но, приехав в Париж, просто рухнула, и я не шучу. Меня не могли добудиться (а я не принимала таблеток). Я не принимаю их больше, потому что их теперь нет в продаже, а по возвращении из такого долгого путешествия вряд ли нужны пилюли, чтобы спать. Наоборот, нужно что-нибудь, чтобы бодрствовать, так хочется спать из-за разницы во времени.
Но еще покидая Токио, я сильно застудила голову, и со мной случилась неприятность. Как говорят, из-за простуды воспалилось мое внутреннее ухо. Я не могла стоять прямо, сидеть прямо, я потеряла все рефлексы и ничего не видела около 12 часов. Я до сих пор с ужасом об этом вспоминаю.
Теперь я здорова, я никогда не чувствовала себя так хорошо. Мой врач здесь вызвал невролога, д-ра Лабе. Благодарение небу, ко мне вернулись все мои рефлексы за 2 или 3 дня, так что госпитализация не понадобилась. Он прописал мне лекарство под названием темпеста на день, половинку утром, половинку в полдень и одну таблетку вечером, во время еды. И за час (примерно) до сна одну таблетку нозинама и одну меринакса, и почти постоянно я сплю, как никогда за долгие годы.
Дневные таблетки позволяют мне оставаться спокойной, и к вечеру я не возбуждена, как раньше (перевозбуждена, как сказал врач, и он был прав). Я очень спокойна, голова ясная, и даже память улучшилась.
Мое решение вновь начать петь, дорогой Луис, пока очень сомнительно, вследствие того, что я пережила по возвращении.
Если бы не эта грыжа и ее последствия, может быть. Но стоит ли? Я уже никогда не буду той, кем была! Положа руку на сердце, зачем себя мучить? Да, я говорила, я не хочу плесневеть. Но я могу занять себя иначе, не рискуя своим здоровьем.
Сейчас во мне не осталось сопротивления. И я слишком многого требую от моего пения, чтобы удовлетвориться даже этими неплохими результатами.
Разумеется, если я решу дать еще несколько концертов, если оставлю в планах Токио, это будет только с оркестром. Но в ближайшее время я, в моем нынешнем состоянии покоя и здравомыслия, думаю, что решу продублировать некоторые из моих лучших записей и использовать их для фильмов, чтобы зрители смогли увидеть Каллас на сцене (ну, почти), и это останется для потомства, ведь все говорят, что я оставляю неизгладимый след своими актерскими талантами. Фильмы, может быть, запечатлеют мой сценический образ. Так я буду занята, а напряжение сведено к минимуму.
Мне никогда не удастся спеть лучше, чем на этих пластинках, даже если случится чудо.
Вот что я думаю на данный момент. Я хотела бы узнать ваше мнение, но, пожалуйста, никому об этом не говорите. Даже Марио, он так меня любит, но, как настоящий итальянец, не сможет удержаться, чтобы все не разболтать.
Я надеюсь, что у вас все хорошо, в личной жизни, я хочу сказать! По поводу телепередачи о глаукоме, я более чем готова сотрудничать любым образом. Я бы очень хотела сделать специальный выпуск, пусть даже короткий, об этой болезни. Я также нахожу, что большинство о ней не знают, хотя эта болезнь очень опасная для глаз. Она даже не дает симптомов заранее, как в моем случае.
Пишите мне.
С самыми теплыми чувствами,
Леонидасу Ланцзунису – по-английски
Париж, 8 февраля 1975
Дорогой Нонне[379],
я давно не получала от тебя вестей. Как ты поживаешь? Где ты? Почему не говоришь мне? Ты знаешь, что я очень нежно тебя люблю и забочусь о тебе, хоть и странным образом это выказываю. Какие твои планы, если они у тебя есть? Ты уже продал дом в Саутгемптоне?
Я еще здесь, в Париже. Ты знаешь, что после японского турне я вернулась совершенно в кусках. Моя желудочная грыжа разыгралась как раз перед отъездом туда. У меня были ужасные боли, и это вызвало внутреннее кровотечение. Два месяца турне в этом состоянии были просто убийственны.
Как бы то ни было, вернувшись, я просто рухнула, и мой врач вызвал невролога, который оказался чудесным!
Теперь, с лечением, я гораздо спокойнее, ко мне вернулась память, и сплю я с его лекарствами хорошо. Пилюли, конечно, но хорошие, не тяжелые медикаменты.
Я набрала вес и злюсь, потому что это требует серьезной диеты, и я еще не сбросила ни килограмма. Упорство – мой девиз по жизни, но это тяжко!
Как твое здоровье, Лео? Пиши мне и побольше, пожалуйста!
Со всей моей любовью,
Леонидасу Ланцзунису – по-английски
Париж, 24 февраля 1975
Мой дорогой Лео,
мое декабрьское письмо, вероятно, потерялось. Я с удивлением узнала, что меня, кажется, ждали в Греции. Это моя мать и сестра тебе сказали? Я даж