а кухню, Мария успела бросить беглый взгляд и на оклеенную яркими обоями детскую комнату, и на странно опустевший зал, где кроме уютного дивана и странно огромного стола, теснились в углу аккуратно сложенные чистенькие коробки и яркие пакеты с не разобранными еще вещами. А сквозь воздушный белый занавес пробивались в комнату солнечные лучики.
Кухня преобразилась больше всего. Исчез изнуренный годами польский пластиковый гарнитур. Его место заняла легкая белая мебель. На подоконнике теснились цветочные горшки, и почти в каждом из них что-то сочно цвело, из-за чего сам подоконник напоминал теперь веселую объемную мозаику.
Надежда двигалась со скоростью метеорита: буквально через несколько минут на столе возникли пузатые расписные чашки с золочеными ручками. Раньше они стояли в «стенке» и никогда не вынимались оттуда. Гостей прежняя хозяйка поила чаем из древних неуклюжих бокалов, покрытых сеточкой мелких трещин, как старинные фрески кракелюрами.
Под белоснежной салфеткой с кружевной каймой заваривался свежий чай, как будто сами собой возникли хрустальная вазочка с печеньем и вторая — с давно забытым Марией лакомством — орешками со сгущенкой. Пушок, дочиста вылизав миску, растекся в ярком пятне солнечного света на чистом янтарном паркете.
После института Мария несколько раз пробовала устроиться на работу, но везде получала отказ. На собеседованиях ее слушали подчеркнуто вежливо, но никто ни разу так и не перезвонил. Если бы не мама, которая не позволяла ей отчаиваться…
Именно мама и настояла, чтобы Мария начала искать себе работу в интернете. Там всем было наплевать на ее внешность, зато очень ценились аккуратность и исполнительность. Так что уже через полгода Мария работала по двум договорам, получая пусть скромную, но достаточно стабильную зарплату.
Именно мама подталкивала ее учиться, проходить онлайн курсы и расти. Именно мама, которая была не просто самым близким человеком, а тем единственным, кто общался с Марией на равных и с любовью. А когда мама ушла вслед за отцом и бабушками, все эти курсы и школы стали совершенно не нужны. Мария все больше отдалялась от людей, пряча собственное уродство, не желая видеть в чужих лицах недоверчивую брезгливость. В столице было вдосталь шустрых курьеров: даже выходить из квартиры особой нужды не было.
Для собственного развлечения Мария приноровилась смотреть ролики в интернете. Там шили и вышивали, плели бисером и ловко лепили крошечные украшения из полимерной глины, вязали кружева, шали и носки, делали ремонты квартиры и реставрировали старинную мебель.
Самой ей такие развлечения были недоступны: не все пальцы после аварии хорошо гнулись, да и дрожали руки изрядно. Печатать на клавиатуре это не слишком мешало, да и готовить Мария умела сама, но вот тонкая работа стала полностью недостижима.
Может быть, поэтому Мария сейчас смотрела на Надежду как на что-то почти недоступное ее пониманию. Активность соседки и ее золотые руки казались каким-то чудом. Надежда показывала собеседнице отделанные кружевами тонкой ручной работы восхитительные детские платьица и собственную стильную куртку, которую сшила из трех старых кожанок. Необычную и шикарную сумку с замшевыми вставками и изящный ободок для волос с крошечными розами.
До той поры, пока не пришло время идти забирать Манюню из детского сада, женщины болтали на кухне. Почему-то при общении с Надеждой замкнутость и одиночество Марии начали осыпаться, как старая штукатурка со стен аварийного дома.
Надежда искренне не считала Марию уродиной или инвалидом и легко могла позвонить соседке:
— Маша, в магазин сегодня идешь? Прихвати для меня, пожалуйста, десяток яиц. И забегай вечером на пирожки.
Разумеется, ни в какой магазин Мария не собиралась, но отказать соседке было как-то неловко и потому, надев спортивки поприличнее и толстовку поновее, тщательно надвинув капюшон на лицо и склонив голову, она брала трость и медленно шла до ближайшего маркета, где, потея от страха и неловкости, покупала десяток яиц. Как ни странно, домой Мария возвращалась чувствуя себя как минимум — укротителем драконов!
Сама Надежда у Марии дома бывать не любила:
— Слишком уж у тебя… торжественно как-то… и книг эвон сколько! Мне вроде как неловко тут. Я такое только в библиотеке видела! Неужели ты все прочитала?!
Зато Манюня охотно посещала свою тезку, частенько прихватывая с собой Пушка. Кот выбирал для отдыха всегда одно и то же место — старое, но крепкое кресло в комнате, где раньше жила Александра Дмитриевна. Ее самое любимое кресло. А вот Манюня предпочитала зал, где тыкала пальчиком в книги и строго спрашивала:
— А эта про что? Расскажи мне! — требовательно добавляла малышка.
И Мария рассказывала: сказки и детские повести, серьезные романы и небольшие пьесы: детские, подростковые и взрослые. В общем, все подряд.
Но все же по вечерам значительно чаще собирались у Надежды. Она охотно брала дополнительную работу у соседок, кроме той, которой ее нагружали в ателье. И, понимая, что Мария из-за тремора рук не сможет делать то же самое, неторопливо рассказывала ей:
— Нет, кожу совсем не так шьют. Даже для меха. Смотри, вот я специальную иголку использую. А на коже, чтобы шовчики ровные были, сперва пробойником дырочки наносят. Это, Мария, такая штучка с четырьмя зубчиками. Я как-нибудь потом тебе покажу, как шмотки разберу окончательно.
Все эти рукодельные вещи, которые медленно возникали на глазах у Марии, казались ей настоящим чудом.
Глава 3
Постепенно эти встречи становились все более частыми, и скорлупа одиночества, которая окружала Марию после смерти матери, дала ощутимую трещину. Ей близки и дороги стали и маленькая Манюня с ее Пушком, и говорливая рукодельница Надежда.
Рядом с ними она отогревалась душой, совершенно не чувствуя зависти к прекрасным работам соседки. Та делилась знаниями легко и охотно, казалось, не замечая инвалидности Марии. И однажды вечером, совершенно непринужденно сунув ей в руки иглу, швея торопливо сказала:
— Тут и точности-то никакой не надо! Просто сметать на живую нитку… А если ты мне не поможешь, я опять до самого утра провожусь и на работу не выспавшаяся пойду.
Стежки у Марии получались не просто кривые, они шли каким-то нелепым зигзагом. Рядом, высунув от старательности кончик языка, с какой-то деталью одежды пыхтела Манюня, а Надежда, яростно нажимая на педаль швейной машинки, приговаривала:
— Вот вы с Манюней прямо мои спасительницы! Что бы я без вас, девочки, делала!
С этого момента, как ни странно, пропал страх Марии перед работой руками. Даже ролики в интернете она теперь смотрела совсем по-другому. Не просто любуясь процессом, а пытаясь вникнуть и понять, что и как делается. Рукодельницей так и не стала — тремор не проходит по желанию, но многие процессы стала понимать, четко представляя, как сделала бы такое сама, если бы была здорова.
Сам характер Марии менялся медленно и почти незаметно. Дольше всего продержался страх личных контактов, страх вновь увидеть в чужих глазах отвращение или гримасу брезгливости на лице случайного встречного. Даже в магазин Мария теперь все чаще стала выходить сама, через несколько лет полностью отказавшись от доставки. Перестала прятать лицо за плотным капюшоном толстовки и яростно начесывать густые кудрявые пряди на травмированную половину.
Иногда, когда выдавалось свободное время, Надежда шила для нее какой-нибудь потрясающий туалет. Его долго меряли перед зеркалом, обсуждали втроем, а потом наряд отправлялся в шкаф. Так продолжалось несколько лет, однако настал тот день, когда Мария оставила привычные удобные кроссовки на обувной полке в прихожей и с каким-то нервным трепетом развернула подаренную ей на день рождения коробку.
Скромные кожаные лодочки на изящном крошечном каблучке сели на ногу так, будто шились по спецзаказу. Отставив в сторону трость, Мария несколько испуганно посмотрела на себя в зеркало и тихо спросила:
— Ну как? Как они мне?
— Да прекрасно они тебе! Возьми трость и попробуй: ходить сможешь? — Надежда стояла рядом с подругой, боясь отвлечься хоть на мгновение. Ей тоже было страшновато, и в глубине души она кляла себя за длинный бабий язык: «Ой, божечки! А ну как нога подвернется?! Но и то сказать… Девке под сорок лет, а она кроме магазина даже из дома никуда не выходит. Ну уж! Если что, я ее всяко поймать успею!».
Манюня, к этому времени окончившая шестой класс и считающая себя экспертом во всех областях, серьезно покивала головой, соглашаясь с матерью, и объявила:
— Я бы, тетя Мария, каблучок повыше выбрала! К этим туфлям отлично подойдет то зеленое платье, что мама вам сшила. Давайте померяем? Прекрасный лук получится!
Спокойно и не слишком заметно, но мать и дочь стали для Марии тем мостиком, который вел ее к людям. Даже появившийся в жизни Надежды мужчина не разрушил это женское «братство». Андрей вписался в дамский круг достаточно ловко. Манюня, правда, первое время присматривалась к чужому человеку с некоторым подозрением, но быстро оценила и надежность отчима, и его добродушие, и тот радостный блеск, который появился в глазах матери. Тем более что новый член маленькой семьи вовсе не возражал против присутствия в их жизни одинокой и застенчивой соседки.
Надежда перестала брать лишние заказы на работе, зато все чаще соглашалась на сложные и интересные заказы, поступавшие от клиенток.
— У меня, Мария, прямо душа поет, когда вот такая красота получается! — швея с гордостью смотрела на портновский манекен, облаченный в воздушный туалет, который, казалось, сшит не из ткани, а из нежных клочков тумана.
Выход «в люди» состоялся на третий день летних каникул Манюни. Дамы посетили кафе-мороженое, и Мария, с утра обливавшаяся холодным потом от мыслей о предстоящей прогулке, с удивлением поняла, что никто особо на ее трость внимания не обращает. Официантка в кафе вежлива и любезна, а таксист даже вышел и распахнул им дверцы. И на трость тоже внимания не обратил.