— Не кричите, ваше величество. Я не причиню вам зла.
Лорд дал королеве еще минуту, чтобы прийти в себя окончательно и так же шепотом проговорил:
— Сейчас я отпущу вас и все объясню. Если вы поняли меня, кивните.
Мария несколько раз судорожно дернула шеей, потому что лорд держал ее слишком крепко, и настоящий кивок сделать не получалось. Еще через несколько секунд хватка ослабла, и огромный мужик тихо и плавно сделала шаг назад. Единственное, что он успел произнести, было:
— Не нужно меня бояться, я буду защищать вас любой ценой. Никто не должен знать о моем участии, ваше величество. Сейчас я заберу тело этой дряни и спрячу…
В коридоре хлопнула дверь спальни, оба насторожились, и голос Виты, почти заглушенный толстыми стенами, издалека позвал:
— Госпожа! Вы где, госпожа?!
Времени оставалось даже не минуты, а жалкие секунды. Массивный Кристиансен гибким кошачьим движением подскочил к столу, схватил один из стульев, поставил его недалеко от головы лежащей на полу Хилтруд и, как огромная анаконда, скользким движение исчез в каком-то потолочном люке. Беззвучно закрылась крышка, и уже через мгновение распахнулась дверь кабинета.
Вита со словами: «Госпожа, куда же вы делись…», — шагнула в комнату, неся в руках канделябр на три горящих свечи и благоразумно прикрывая их от сквозняка ладошкой. Договорить собственную фразу горничная не успела. Взгляд ее упал на лежащий на полу труп, и она завизжала с какой-то нечеловеческой силой…
Совершенно машинально, не слишком понимая даже, что и зачем делает, Мария перешагнула ноги покойной девицы и торопливо села на тот самый стул, что остался стоять посередине комнаты. Это было кстати: её собственные ноги тряслись так, что она вполне могла упасть.
Через минуту в кабинете было светло, как днем, от доброй дюжины принесенных сюда свечей. Сбежались все: и охрана, и конюхи, и заспанный скотник. Последней, расталкивая толпу, как атомоход «Ленин», прошла тетка Берготта, а в кильватере за ней, неся еще одну скромную свечку, продвигалась ее помощница.
Картина предстала лицу зрителей столь однозначная, что никто даже подумать не мог о каких-то других вариантах. На полу тело Хилтруд с ножом в груди, а на табуретке посередине кабинета — бледная как смерть королева с расцарапанным в кровь лицом. Всем было ясно, что это самое настоящее покушение на королеву!
Тишина воцарилась такая, что слышно было, как потрескивает чья-то свеча, у которой, похоже, слегка отсырел фитиль. Понимая, что все считают ее убийцей, и не слишком соображая, что именно нужно сказать, Мария вяло указала рукой на тело и хрипло произнесла:
— Она хотела меня убить… Душила, а я сопротивлялась…
Первой очнулась тетка Берготта. Смачно плюнув на труп, она пробасила:
— Собаке — собачья смерть! Госпожа, миленькая вы наша, как же это вы с этакой гадюкой справились?!
Охнувшая Вита заговорила следом:
— О-о-осподи, спаси! Это же она вам лицо попортила! — горничная подскочила к королеве и сильными руками обхватила ее под мышки, пытаясь куда-то утащить.
Свой канделябр Вита успела впихнуть в руки одному из охранников, и теперь, волоча королеву сквозь раздвигающуюся толпу, скомандовала:
— Ступай за нами! Не хватало госпоже в темноте сидеть! Да повыше подними, нам свет нужен.
В спальню Марии охранник так и не зашел. Топтался в распахнутых дверях, держа на вытянутой руке канделябр, пока Вита, возмущенная Берготта и молчаливая ее помощница хлопотали вокруг королевы. Миска с каким-то травяным отваром появилось будто по волшебству. Ссадину на лице обмыли, бурно обсудили и пришли к коллективному выводу, что все заживет и следа не останется.
Затем Берготта, погремев ключами, куда-то исчезла на пару минут и вернулась с большой бутылью мутно-зеленого стекла. Крепко стукнув по толстому дну, выбила пробку и смочила жидкостью из бутылки очередную чистую тряпицу. В воздухе резко завоняло спиртом, и Мария дернулась от неожиданности, когда этой обжигающей рану тряпицей Берготта ловко провела ей по ссадине, приговаривая:
— От так! Оно малость пощиплет, зато никакая зараза на это зелье не пристанет!
Мария все еще находилась в несколько шоковом состоянии, не способная связно думать и размышлять. Зато она поняла главное: никто не собирается обвинять ее в убийстве служанки. Напротив, это убийство, которое все считали делом рук королевы, как будто добавило ей в глазах окружающих плюсов: она казалась им сльной и невольно вызывала уважение.
Когда женщины почти закончили возиться, охранник, так и не ушедший от дверей, торопливо переговорил с кем-то, кого Мария не видела за распахнутой дверью, и, буркнув: «Дай сюда. Я сам…», шагнул в комнату, почтительно остановившись недалеко от Марии.
— Госпожа, нож ваш куда прикажете девать? — пробасил он. — Ульф его почистил. Сталь знатная, негоже ей грязной кровью мараться. — В руках охранник держал тот самый кинжал, который Мария опознала по рукояти: навершие украшал черный королевский обсидиан.
Наверное, Мария сильно побледнела, потому что тетка Берготта заворчала на охранника:
— Куды ж ты, паразит этакий, с железяками своими суешься?! И так бедной госпоже досталось, не приведи Господь! — машинально перекрестила она при упоминании Бога. — Отстань уже, а лучше ступай и карауль под окнами. Как-то же эта гадина в форточку протиснулась, а вы все зады в тепле греете. А госпожу, не ровен час, в её же спальне и прикончат!
Побагровевший охранник по большой дуге обогнула суетящихся в комнате женщин, аккуратно положил нож где-то за спиной Марии, наверное, на стол, и, неловко поклонившись, сбежал из комнаты. Вита презрительно хмыкнула ему вслед и тихонько сказала поварихе:
— А госпожа-то наша какова! Я бы, кажись, от страху померла, ежли б на меня с ножом кидались!
— Не кидалась она на меня с ножом, Вита, — впервые попробовала заговорить Мария и невольно поморщилась. Горло, казалось, обтянуло изнутри наждачкой, и слова проходили с трудом. Однако во избежание последующих вопросов, Мария продолжила говорить, морщась от боли и держась за шею: — Не так она хотела меня убить. Думаю, надо проверить все продукты, что хранятся в кабинете. Вряд ли девица… — Мария так и не вспомнила ее имя, — собиралась биться со мной в рукопашную.
Тетка Берготта схватилась за массивную грудь, нащупывая сердце над мощным бюстом, и переглянулась с Витой:
— Давай тут сама… А я схожу проверю, что оно там и как…
Отсутствовала Берготта долго, и ее доклад Мария выслушала только утром. Сама она к тому времени говорить не могла совсем: резь в горле становилась невыносимой. Да и жгучая мазь, которую нанесла Вита под повязку на горле, не добавляла хорошего настроения. Однако, чем меньше слабости показываешь этим людям, тем больше тебя будут уважать. Эту простую мысль Мария осознала уже давно и потому слушала доклад поварихи с каменным лицом, молча кивая в нужных местах.
— …это ж чтобы столько отравы добыть, ей не менее трех рыбин понадобилось! Серый маркан, ваше величество, особенно по осени ядовит. Его сразу, живьем еще, мукой обсыпают, а как подохнет, муку соскабливают и для крыс-мышей — наилучшая отрава выходит. Получается, загодя она озаботилась! Перчаток у гадины на руках не было. Значит, всю дрянь принесла она в рыбьих пузырях, чтобы, значится, руками голыми не трогать. Два на поясе при ней и были целёхонькие, а от одного — пустую шкурку я нашла в том же кошеле. Муку она тронуть не успела — мешок завязанный. Вита сама осматривала и сказала, что так и было. А вот с водой бочонок я повелела вылить и сам бочонок пожечь. Ежли такой водой умыться, кожа вся как ожогами пойдет. А ежли не дай Бог выпить, — тут повариха перекрестилась и безнадежно махнула рукой в знак того, что шансов на выживание у выпившего нет. — И графинчик ваш, и стаканы, что там стояли, я в мыльню снесла и там под горячую воду бросила. Долго-долго оно полоскалось, потом уж только я в руки взять решилась. Ну, госпожа, как видите, — она протянула к глазам Марии развернутые ладонями вверх натруженные руки, — дряни никакой не осталось на стекле. Так что пользоваться можно. Я, ваше величество, еще на кухню добро снесла и там покипятила в большом котле, на всякий случай. Девку поутру охранники к морю уволокли и в воду кинули: никакого честного отпевания этакой гадине не положено! — гневно добавила Берготта. Потом чуть помялась и добавила: — Какие там у вас овощи стояли, я повелела вместе с корзиной в море кинуть. Никак ведь не проверить, — с сожалением в голосе завершила она речь, — успела девка чего туда сыпнуть или нет.
Мысль, которая у Марии появилась после этого доклада, не понравилась ей самой: «Вместо того, чтобы предъявить тело убийцы Варанихе, его тихонечко кинули в море. По местным правилам господин не только дает прислуге еду и покровительство дома, но и отвечает за нее. Можно было бы устроить публичный скандал и привлечь на свою сторону людей. Меня же такой возможности лишили. Значит… Значит, кто-то из охраны занимает вовсе не мою сторону. Что ж… Вита обещала, что дня через три-четыре я смогу говорить. Обязательно надо будет выяснить, чья это была идея скинуть труп в море…”.
Надо сказать, что с этого дня общее отношение прислуги к королеве значительно поменялось. Умение постоять за себя и проявить силу всегда ценилось в примитивных обществах. С точки зрения простых людей королева, победившая в бою, достойна была и почтения, и уважения.
Кроме того, с помощью Виты и тетки Берготты по острову поползли слухи. Именно те слухи, которые давали колеблющимся понять: королева вовсе не беззащитна. Она настоящий боец и способна уничтожить любого врага даже в битве один на один.
Ни от леди Лорены Варан, ни от лорда Нордвига, ни от каких других лордов не последовало ни вопросов, ни извинений. Даже те лорды, что занимали в храме место за королевой, не сочли нужным уточнить детали. И это было очень-очень странно…