Два роскошных бордовых кресла в переднем ряду пустовали. Во втором ряду стояло такое же бордовое бархатное кресло и два легких полукреслица по краям от него. Лютеция уверенно уселась в одно из них, и Мария заняла второе. Придворные дамы разбились на две неравные стайки. Шестеро из них вместе с госпожой Мерон встали за спиной Лютеции в колонну по два. И четыре женщины таким же образом устроились за спиной Марии.
Сама церковь впечатляла: высоченные витражные окна, сквозь которые лился теплый солнечный свет, превращали каменное пространство во что-то фантастически прекрасное и сказочное. В дверях послышались раскаты хохота, какой-то непонятный шум и ввалилась целая толпа молодых людей. В кресло между принцессами шлепнулся молодой, достаточно смазливый шатен в роскошном одеянии, расшитом золотом и бесчисленными каменьями. За его спиной в колонну по три встали двенадцать молодых мужчин.
Стало понятно, что это наследный принц. Он с каким-то молчаливым удивлением покосился на Марию и несколько небрежно обратился к Лютеции:
— Сегодня мы проводим турнир в серсо. Можешь прийти поболеть за меня.
— О, Эгберт! Благодарю тебя за приглашение! Ты знаешь, как я обожаю болеть за тебя! Всегда желаю тебе победы, брат мой! — никакой капризности в голосе Лютеции как не бывало. Невзирая на то, что брат даже не поздоровался, она просто лучилась от счастья.
Церковь постепенно заполнялась. Подтягивались все новые и новые придворные, которые становились вдоль стен, тщательно сохраняя расстояние до кресел. Наконец в дверях кто-то прокричал: «Их королевские величества шествуют к утренней молитве!»!
Придворные склонились в низком поклоне. Принц нехотя встал с кресла, а Мария в точности повторила движения сестры: поднялась и, слегка согнувшись в поясе, смотрела строго в пол.
Рядом с креслами кто-то остановился и мягкий женский голос, в котором с трудом узнавалась властная королева-мать, проговорил:
— Доброе утро, Эгберт. Доброе утро, принцессы.
— Я рад, что ты не опоздал на молитву, мальчик мой, — басовитый мужской голос явно принадлежал королю. — Садитесь уже, дети.
Царственная пара уселась в свои кресла. Шелестящие шелком и бархатом придворные из их свиты расположились полукольцом, охватывая и кресла. И тех фрейлин, что стояли за принцессами, и тех молодых шутников, что выстроились за креслом принца. Буквально через минуту вышел священник в негнущейся от золота парчовой рясе и заговорил…
Это была другая молитва, не та, что Мария успела заучить с отцом Феофастом. В этой благословение призывалось на голову царствующей семьи, и звучала она гораздо пафоснее. Мария старалась запомнить все, что только возможно: когда нужно осенять себя знаком креста, в какие минуты можно прикрыть глаза, как бы погружаясь в беседу с богом. Сквозь полуприкрытые ресницы даже было удобнее наблюдать за окружающими.
К радости попаданки, король с королевой первыми покинули церковь, и потому ей не пришлось как-то контактировать с ними. Лютеция, под бдительным взглядом госпожи Мерон, выйдя из церкви, задержалась рядом с братом, ласково улыбаясь наследнику и принимая почтительные поклоны от его свиты. Мария растерялась: никто не обращал на нее внимания. А куда идти, она просто не помнила. Случайно выручила ее одна из фрейлин, которые сейчас переминались за ее спиной. Даму звали мадам Адель Бетрикс.
— Ваше высочество, вы изволите вернуться в покои или предпочтете погулять?
— Погулять, — не колеблясь, выбрала Мария. Ей очень хотелось посмотреть, что там снаружи.
Мадам Адель отошла к принцессе Лютеции и что-то тихонько сказала стоящей за ее спиной госпоже Мерон. Гувернантка кивнула, очевидно, позволяя прогулку. И госпожа Адель встала рядом с принцессой, отдав приказ:
— Мадам Констанс, будьте любезны, зайдите в покои ее высочества за Эмми.
Имена всех фрейлин Мария уже запомнила, но не слишком понимала, по какому принципу они присоединяются — к Лютеции или к ней: женщины все время менялись местами. Мадам же Адель в это время неторопливо шла куда-то по бесконечным залам и коридорам и пыталась вовлечь принцессу в дружескую беседу:
— Сегодня с утра, ваше высочество, погода была дивно хороша. Надеюсь, нам повезет на прогулке. Скажите, куда бы вы хотели пойти?
Поскольку растерянная Мария испуганно молчала, не представляя, что ответить, мадам Адель начала перечислять:
— Мы можем сходить и полюбоваться цветением розовой вишни. Можем посидеть у фонтана с рыбками или сходить в спортивный павильон. Правда, вы не удостоились приглашения… — с сомнением в голосе добавила фрейлина.
— Пусть будет фонтан с рыбками, — тихо согласилась Мария.
Всю дорогу до выхода она пыталась понять, почему так сильно отличается дворец, внутри которого они шли сейчас, от той комнаты, где она жила с сестрой. Здесь, внутри, везде были огромные французские окна в пол, часто украшенные в верхней части витражными вставками. Фантастической красоты паркетные полы, сложные мозаичные рисунки в коридорах и широченные богатые ковровые дорожки на ступеньках. От фресок, позолоченных декоративных элементов и сверкающих под высокими купольными потолками люстр просто рябило в глазах.
Некоторые двери охраняли застывшие, как статуи, военные в алых с золотом мундирах и белоснежных лосинах. Но они совершенно терялись на фоне гигантских размеров комнат. Стоящие в углах жирандоли и бесчисленные настенные бра на три рожка были увенчаны толстыми и абсолютно новыми восковыми свечами.
«У нас в комнате, конечно, не курная изба, но самые обычные каменные стены и простецкий деревянные пол, пусть и покрытый лаком. Очень узкие окна в толстых-толстых стенах. Кажется, такие окна назывались бойницами. Странно, что парадные покои и все эти бальные залы обставлены с такой фантастической роскошью, а наши внутренние комнаты довольно скромны.».
К огромному облегчению Марии, как только процессия вышла на улицу, их догнали мадам Констанс и Эмми, нагруженная несколькими шалями, какой-то тканевой пелеринкой в левой руке и в правой несущая большой кружевной зонт.
На улице этот самый зонт у Эмми забрала госпожа Констанс и, пристроившись за спиной Марии, приноровилась идти с принцессой шаг в шаг.
Прогулка, надо сказать, вышла так себе. Разговаривать Мария опасалась и старалась отвечать максимально односложно. Она успела рассмотреть множество местных растений, и мысль о том, что это все-таки не родная Земля, утвердилась в ней окончательною. Даже пресловутые розовые вишни, которых была целая аллея, не напоминали обычные деревья. Цветы нежного розоватого оттенка были собраны в мягкие грозди и скорее были похожи на кисти молодой глицинии.
С погодой и в самом деле повезло: мягкое солнышко не жгло слишком сильно, а легкий ветерок позволял дышать сравнительно свободно. В целом же в той одежде, которую на нее навьючили, было достаточно жарко. Всю дорогу госпожа Констанс бдительно следила, чтобы кожи принцессы не коснулся ни один луч солнца.
Королевский дворец и снаружи был прекрасен: облицован розоватым мрамором до второго этажа и разве что немного излишне украшен застывшими в нишах разнообразными статуями. Однако слева и сбоку от дворца виднелись три огромные башни из простого серого камня, которые, казалось, подчеркивали хрупкую красоту вольно раскинувшегося королевского дома. С правой стороны башня была одна и гораздо более приземистая. Возможно, что-то скрывалось за дворцом полностью.
“Похоже, когда-то с этих башен начался королевский род. Странно, что новый дом семья строила прямо тут же, не выбрав другого места. Людовик, помнится, свой Версаль вообще из столицы вынес. Это потом он уже оказался в пригороде Парижа. Ну хоть понятно, почему такая разница в обстановке. Непонятно другое: неужели для собственных детей не нашлось места в роскошных покоях? Марию, мою предшественницу, не слишком любят в семье. Но Лютеция-то, кажется, лаской не обижена? Странно и непонятно…”
Немного посидев у фонтана и поглазев на грустных пучеглазых оранжевых рыбин, принцесса пожелала вернуться к себе. Там она, воспользовавшись отсутствием сестры, отправила погрустневших фрейлин заниматься вышивкой и почти силком усадила рядом с собой перепуганную Эмми.
Глава 9
— Эмми, расскажи, как ты попала во дворец?
— О, ваше высочество! Вы же сами выбрали меня… Неужели вы не помните? — неуверенно спросила горничная.
— Прекрасно помню. Но до того, как я тебя увидела, ты же где-то и как-то жила? Расскажи, — это прозвучало достаточно требовательно, и растерянная служанка сдалась.
Эмми, при рождении нареченная Эмилией де Лузиньи, родилась в старинной обедневшей дворянской семье. Настолько нищей, что мать была вынуждена поступить гувернанткой в графский дом. И всех её детей воспитывала престарелая бабушка Шарлотта.
— Гранд-маман Шарлотта была очень строга. Знаете же этих дам старой закваски? Она считала, что женщина должна уметь все по хозяйству. Я и сестры сами топили камин, ходили на рынок, готовили, штопали и убирали. Потом семье немножко повезло, и старшую Сюзетту удалось выдать замуж. Муж ее был не из богатых, но, по крайней мере, из благородных. Для средней сестры Гильемины каким-то чудом удалось собрать приданое. Гранд-маман любила ее больше других и пожертвовала старинные дорогие серьги. Их продали, и у сестры было скромное, но приличное приданое.
— А ваш отец, Эмми? Где он был все это время?
Горничная вяло отмахнулась рукой и, потупившись, сказала:
— Отец… он редко появлялся в доме. Он, знаете ли, ваше высочество, был этакий весельчак и балагур. Любил пиры и хорошее вино, вкусно покушать и всякие азартные игры.
Когда почтенного отца семейства принесли с одной из гулянок с пробитой головой, гранд-маман Шарлотта не выдержала шока от потери любимого сына, и хоронить пришлось двоих. Крошечный дом на окраине столицы, где до этого обитала семья, ушел с молотка. И мать, госпожа де Лузиньи, обратилась к графине, чьих детей воспитывала, со слезной просьбой. Как раз тогда и подыскивали личных горничных для принцесс: предыдущие умерли во время эпидемии.