— Тише, Мари, родная. Дыши. Я не планирую ничего отменять. В смысле, так до этого ещё дожить нужно? Когда это ещё будет! Вот папочка пусть и отменяет? Мы-то с тобой тут при чём?
— Да ты вечно ни при чем! У тебя своя голова есть на плечах? Что ты заладил? Папочка то! Папочка сё?! А сам ты думать собираешься?!
— Тише, Мари, Солнышко моё. Всё хорошо. Ты главное дыши! Давай, вдох, выдох. Я-то тут, а папа, одни праведники знают, сейчас где. Так что на него в данный момент можно всё свалить, даже всемирный потоп, — и он поправил локон, который так и норовил упасть мне на глаза.
Я дышала. С каждой минутой становилось легче. Волна опадала, и я приходила в себя.
— Вот и славно, вот и хорошо. Мари, родная, хочешь, домой поедем? Ну его этот приём?
— Нет! У нас есть дело и чёткий план! И мы будем ему следовать.
— Хорошо, хорошо. Всё правильно. План это замечательно. Кто же мы, если у нас даже плана нет. Мари?
— Да. Я пришла в себя. Всё нормально, — кивнула я.
Мы вышли из ниши, и я с удовлетворением поняла, что никто на нас внимания не обратил, и Артур вовремя принял меры. Дальнейшие поздравления с помолвкой я уже не воспринимала в штыки и вообще терялась в догадках — что это, собственно говоря, я так вспылила-то?
Наконец, мы дошли до хозяев дома, стоявших, в отличие от всех остальных гостей, на одном месте и приветствовавших всех новоприбывших. Рядом с родителями стояла и Арабелла де Сильва. Девушка была очень красива, длинные струящиеся чёрные волосы, узкое лицо, правильные черты лица, большие бархатные глаза. С неё хотелось рисовать святых. И вот это чудо Артур променял на маленькую невзрачную меня? Да они бы просто шикарно смотрелись вместе, два породистых аристократа с угольно-черными волосами. Даже рост у них был примерно одинаковый, Артур может чуть выше. Эх. А какие красивые у них бы появились дети? Последняя мысль меня окончательно добила. И я рухнула куда-то вниз, в непроглядную темень колодца, плохо вообще понимая, где я и что я. Вот мы приветствуем хозяев особняка, вот я улыбаюсь, вот уже Артур тащит меня куда-то, а вот я уже стою снова в нише, и Артур говорит мне это своё волшебное «дыши».
— Мари? Солнышко? Что на этот раз? Вдох. Вы-дох. Дыши.
— Мне лучше. Я вдруг подумала, какие красивые у тебя с Арабеллой были бы дети.
— Что? Какие дети? У меня и Арабеллы? Нет уж, вот уволь. Этот кошмар я даже представлять не хочу. Да и не может быть у меня с ней детей. Наши магии в принципе не совместимы. Так что о чём ты, милая? Какие дети? Дыши, родная. Вдох и выдох.
— У тебя с ней что-то было?
— У меня? Нет, милая. Пару раз вместе обедали. И то — Хакобо настоял. Убью его при встрече. Дыши, моё солнышко. Немного осталось. Сегодня, максимум завтра, всё закончится.
— Что закончится?
— Дыши. А может всё же домой?
— Нет. Что там хозяева? Родители Арабеллы? Я им сказала что-то?
— Нет, родная. Ты просто улыбалась, а потом улыбка не сходила, как маска застыла, глаза остекленели и мы отошли. Никто ничего не понял. Расслабься.
— Святые праведники, да явит свою милость надо мной Праотец! Артур, что происходит?
— Всё хорошо, Мари. Всё просто замечательно. Я так долго этого ждал, и теперь всё будет хорошо. Ну, то есть сначала не очень, но потом всё наладится. Родная? Может, всё же поедем домой? На приёме мы побывали. Допросим уже потом эту ведьм.…Хм. В смысле Арабеллу.
Я подняла голову, оторвалась от него и замотала головой:
— Нет! Мы сделаем это сегодня! Не хочу ещё раз сюда приходить. Мне тут не нравится!
— Милая, как скажешь. Праотец, дай мне сил!
— Что?!
— Ничего. Идём?
Мы ещё несколько раз прошлись по кругу, и тут вдруг Артур потянул меня в одну из дверей.
— Мы куда? — шёпотом спросила, я пока мы бежали.
Я подхватила юбки, чтобы не упасть, и неслась по коридорам особняка за Артуром. Мы поднимались и спускались по лестницам, пока не застыли перед одной из дверей.
— Арабелла вышла из залы и направилась вот сюда. Мы окольными путями через другую дверь сюда и добрались, — объяснил Артур, пока я пыталась отдышаться.
— Ты так хорошо знаешь особняк?
— Нет, я магический маячок пустил. Готова?
Я кивнула, восстановив дыхание.
— Мари, только я прошу, не убивай её. Не здесь и не сейчас, по крайней мере. Хорошо?
Я собиралась было возмутиться. Зачем мне её убивать, но сдержалась и просто кивнула.
— Отлично! — и Артур без стука открыл дверь.
Первое, что я сделала, как только мы переступили порог комнаты — шарахнулась к Артуру и прижалась к нему. Кругом была Смерть. А это, как известно его магия, вот пусть и разбирается. Мы шли вглубь комнаты, где горели свечи, и возле камина стояла Арабелла. Мне было до ужаса жутко смотреть на эти черепа и танцующих скелетов, и я крепилась изо всех сил.
— Что случилось с твоей невестой, Артур? Малышка не уважает ва́нитас?
— Нет, не уважаю! Это, пожалуй, единственный жанр живописи эпохи барокко, который я не приемлю. Натюрморт, центром которого является череп?! Разве может быть что-то ужаснее? — выдала я и крепче вцепилась в руку Артура.
— Ты хотела сказать прекраснее? Ты никогда не умел правильно выбирать женщин, Артур. И как у такого отца мог родиться настолько непутёвый сын? — в презрительной улыбке скривила губы красавица.
— Что говорит о моём отменном вкусе, так это то, что я всегда избегал женщин, похожих на тебя, Арабелла. Ты выбрала странную комнату для беседы. Ты ведь ждала нас? И специально заманила именно сюда? — сказал Артур совершенно спокойно.
Странно. Он раньше на подобные реплики о сравнении с отцом и старшими братьями всё время реагировал весьма болезненно. Повзрослел?
— Да, Хакобо сказал, что вы хотите поговорить, а это — моя любимая комната. Вот посмотрите. Это — Франс Франкен Младший«Смерть, играющая на скрипке».
Она указала рукой на одну из картин. На ней сидел старик и смотрел, как скелет и в самом деле пиликал что-то на скрипке. Вот я бы так не смогла. А старик сохранял, на мой взгляд, просто стоическое спокойствие.
— Или вот этот натюрморт Якоба де Гейна «Плачущий Гераклит и смеющийся Демокрит» Это одна из лучших картин в жанре ва́нитас.
На жутком натюрморте, как и положено, в центре был изображён череп, а вокруг него — масса предметов: и тюльпан, и монеты, и кубок. И всё это, насколько я помнила, имело свой скрытый смысл. Вот тюльпан, например, был символом необдуманности и безответственности. Меня передернуло. Ужас какой. А Плачущий Гераклит и смеющийся Демокрит — это, насколько я помнила курс философии, противопоставление двух знаменитых греческих философов, которые имели различное воззрение на жизнь. Гераклит оплакивал людей, а Демокрит смеялся над людскими глупостями. Но лично мне не нравились оба.
— Или вот этот. Но тут-то тебя ничего не должно пугать? Смотри, какой милый ребенок. Это Герард Дау «Натюрморт с мальчиком, пускающим мыльные пузыри». Эта картина хорошо сочетается с потолком.
Я задрала голову. На потолке и тут и там сидели нарисованные скелеты, пускавшие мыльные пузыри. Я снова вздрогнула, а вот Артур даже не взглянул, на что указывала Арабелла, продолжая сверлить её взглядом.
Мальчик на картине был и в самом деле очень милым, только вот соседствовал он с очередным черепом, песочными часами и прочей атрибутикой. Мыльные пузыри олицетворяли хрупкость жизни, а песочные часы — её быстротечность. Поэтому «милой» картина точно не выглядела.
— А вот это…
— Может, хватит? — грубо прервал её Артур.
— Я думала, тебя это порадует. Ты же у нас маг смерти, — красавица притворно надула губки.
— Так ты закончила?
— Нет. Вот эта последняя. Это одна из лучших картин в этом жанре. Вальдес Леаль «Венец земной славы».
Меня опять передёрнуло, и я окончательно спрятала лицо, уткнувшись в плечо Артуру.
— Фу! — выдала я всё, что думаю об этой работе.
Арабелла звонко рассмеялась.
— А ты не одинока в этом своем суждении. Бартоломе Эстебан Мурильо говорил, что невозможно смотреть на неё, не зажав носа.
— Мурильо писал потрясающие по своему реализму портреты, занимался также пейзажной и ландшафтной живописью и не тратил свой талант на черепушки и танцующих скелетов. Так что, я полностью с ним согласна.
— Ну, каждому своё, — пожала плечами хозяйка комнаты.
Я же снова одним глазом взглянула на полотно. На картине лежал в гробу скелет, по нему ползали насекомые, и выглядело это просто омерзительно. Сверху была чаша с весами, взвешивавшая его земные дела.
— Кто это? — всё-таки выдавила я из себя.
— О! Это довольно известная была персона в Севильи — городе кающихся грешников. Дон Мигель Маньяра — богатый аристократ, не знающий отказа у красавиц Севильи.
— И за что же его так? На портрет денег не хватило? Только на скелет? Так это он зря потратился, — не отрывая лица от плеча Артура, сказала я.
— Он безумно влюбился в добрую, милую девушку с наивными глазами и был с ней счастлив! Но, за былые грехи, за честь обманутых мужей и сломанную жизнь возлюбленных надо платить! Она умерла, оставив его безутешным. Вот он и отдал все свои деньги на больницу для бедных и благотворительность. А ещё заказал эту картину в назидание. Но, по-моему, — это просто великолепное полотно. И совсем непохоже на назидание или предостережение, — весёлым тоном заключила Арабелла.
А Артур вдруг повернулся ко мне, обнял меня за плечи одной рукой и, приподняв моё лицо за подбородок, заглядывая мне в глаза, сказал:
— Мари, я накинул купол тишины на нас ненадолго. Она не слышит. Не нужно выпускать магию. Я сам прекрасно со всем разберусь. Нам только вот поднявшегося из гроба Дон Мигель Маньяра, на сегодня не хватает. Ты тогда точно не доедешь до дома, и я не сумею купировать очередной взрыв твоих эмоций. Договорились?
Я кивнула. Одна мысль, что вот сейчас этот скелет пошевелится и встанет со своего ложа, приводила меня в ужас.
— Эх, и везёт мне на девушек, что боятся костей и скелетов. Просто невероятное совпадение. Я был однажды в катакомбах Лютеции. Вот там была похожая ситуация. Потом обязательно тебе расскажу. Я бы вообще тебя из комнаты вывел и один с ней поговорил, но оставлять тебя сейчас одну совсем не хочется. Продержись ещё немного, ладно? Я сам с этой ведьмой справлюсь.