[112]. Ее невестка, напротив, использует встречу с Римом, чтобы воскресить радостную и милую жизнь, которую она вела до тех пор, пока на ее голову не возложили корону. Она хотела бы заполнить свой новый дворец собаками, канарейками, попугаями, смехом, молодостью и весельем и насладиться вихрем светской жизни и даже (почему бы и нет?) позволить молодым римлянам восхищаться ею. Мария София едва ли стала бы уклоняться от мужского взгляда, не переставая удивляться своей власти над мужчинами. Она активно занималась спортом, фехтованием, верховой ездой и не стеснялась купаться в Средиземном море, что до крайности возмущало ее свекровь. Говорят даже, что порой вечерами слышен звон бьющейся посуды, недостойный почтенного Квиринала[113].
Восстание на Сицилии, осада Гаэты со всем ее величием и ужасами перенесли молодую баварку в мир, достойный ее мечты. Прибыв в Рим без короны, она чувствовала себя царствующей, как никогда прежде. Она привыкла к почестям, подаркам и аплодисментам. Вероятно, это были последние отзвуки юношеского тщеславия…
Увы, ветер скоро сменится. Скоро она почувствует всю горечь судьбы павшей королевы, вышедшей замуж за ходячий труп.
Символ, который должен быть разрушен
В то время как французы, англичане и пьемонтцы надеялись, что он тут только проездом, Франциск II, для которого обстоятельства создали своего рода пьедестал, больше не вспоминает об отбытии из Рима. Этот город стал его Кобленцем![114] Он учредил тут правительство в изгнании с министрами без полномочий, с губернаторами без провинций[115]. Он посещает встречи, на которых разрабатываются самые фантастические планы, в частности, высадка на Сицилии корпуса добровольцев с Мальты и австрийцев из Тосканы с целью захвата власти. Первые несколько месяцев все «эмигранты» были объединены вокруг него, и при малейшем движении в их прежнем королевстве они, казалось, предвидели предстоящую реставрацию. Все они помнили об эфемерной Партенопейской республике, провозглашенной в 1799 году в Неаполе генералом Шампионне. Французские войска взяли Гаэту, а затем и столицу. Король Фердинанд IV, прадед Франциска, вынужден был бежать на британском корабле, но в конце концов вернул себе и корону, и власть. Поэтому неаполитанские роялисты действуют сообща, чтобы добиться признания международного сообщества в надежде ускорить – по их мнению – неизбежный крах объединенной Италии[116].
К сожалению, постепенно верх берет хитросплетение разнонаправленных интересов, ярость быстро растущих аппетитов и притязаний. Вокруг королевской четы начали появляться всевозможные заговоры: сторонники сводных братьев Франциска II во главе с вдовствующей королевой Марией Терезой, абсолютисты, предпочитавшие вечное изгнание появлению парламентской монархии, и даже «мюратисты», которые хотели бы вернуть себе корону Неаполя, чтобы возложить ее на голову Люсьена Мюрата, сына Иоахима и двоюродного брата французского императора. Мария София, тоже не чуждая интриганства, не уступает, поддерживая контакты со всеми, кто считает Савойю своими врагами. Говорят, что она стала истинной вдохновительницей сопротивления. Однажды она скажет:
«Если бы мой муж, вместо того чтобы остаться в Риме, пересек границы королевства и встал во главе повстанцев, объединив разрозненные группы в единую армию, мы бы вернулись победителями в королевский дворец в Неаполе»[117].
Она посещает тайные собрания в аптеке Ваньоцци на Кампо-де-Фьори, в двух шагах от дворца Фарнезе. Задняя комната служит вербовочным пунктом для «легитимистского бандитизма»[118]. Несколько сорвиголов и горстка бродячих донкихотов готовы противостоять новому королевству Италии посредством партизанской войны и мечтают повторить подвиги роялистов из Вандеи времен Французской революции. Несмотря на отрицания, известно, что правительство в изгнании поддерживает экстремистов этой неаполитанской шатии[119], многие из которых окажутся под огнем пьемонтских взводов.
В конце концов, к несчастью, поддержка короля и королевы ослабла, в то время как некоторые европейские государства начинают признавать власть узурпатора в Неаполитанском королевстве. Нетерпеливые посетители, прежде переполнявшие обширные салоны Квиринала на волне патриотизма, теперь отменяют свои визиты.
Начинаются атаки, организованные теми, кто заинтересован в нападении на королеву, ставшую иконой, живым символом неаполитанского легитимизма. Виктор Эммануил как никто другой хочет, чтобы неаполитанские правители покинули Италию. Кавур, его министр, направил Святому Отцу ноту с протестом против пребывания Бурбонов в Риме. Предполагалось, что они тут только проездом, а теперь они прижились! Эта нота получила горячую поддержку со стороны Франции и Англии. Оставаться здесь, у ворот их древнего королевства, – все равно что давать их протесту некоторую надежду; все равно что дать своим бывшим подданным предлог для сопротивления Савойскому дому, чья экспансия уже завершена на три четверти. Виктор Эммануил аннексировал Королевство Обеих Сицилий, обобрал герцогиню Пармскую и герцога Тосканского и забрал у понтифика часть государств церкви. Единственное, чего недостает, – это Рима и его окрестностей! Узурпатор предложил молодому Бурбону вернуть конфискованное имущество в обмен на его отказ от любых претензий на престол Обеих Сицилий и отъезд из Италии.
«Моя честь не продается», – презрительно ответил свергнутый король.
Тогда общественность принялась развенчивать поэтическую легенду о стойкой королеве. Стали высмеиваться костюмы амазонки и по-детски солдафонский вид героини валов Гаэты, которую, по словам недоброжелателей, теперь видят только верхом, на охоте, стреляющей из пистолета и предающейся всевозможным эксцентричным развлечениям. Некоторые говорят, что она избивает своих слуг стилетами; другие – что она гоняет на полной скорости в своей повозке по узким переулкам Трастевере, не обращая внимания на детей, играющих на тротуаре. Общество возмущается ее слишком частыми прогулками и поведением на балу у принца Торлонии[120], где она, как говорят, танцевала до полуночи; «демократическими» взглядами, которые совершенно не подобают христианской королеве! Некоторые «galantuomini»[121], возможно, бросали ей оскорбления в церкви Святого Петра[122].
В конце августа 1861 года в борьбу вступает лондонская газета «Таймс», опубликовав недостойное заявление с критикой этой демонессы, которая якобы развлекалась, стреляя по кошкам из пистолета в садах Квиринала. Согласно публикации, Мария София всадила пулю в тело бедного кота, который карабкался по стене. По несчастному стечению обстоятельств, это животное было единственным утешением сестры кардинала, так что – опять же по данным «Таймс» – на нее была подана жалоба в Ватикан. Пий IX с присущей ему прямолинейностью немедля вооружился пером и написал бывшей королеве крайне гневное письмо.
Порнографические фотографии
А вот и самая мерзкая, самая одиозная атака – порнографические фотографии. Ничего подобного еще не было доселе придумано против чести государыни. Разве что отвратительные судебные процессы санкюлотов 1793 года против Марии-Антуанетты превзошли этот позор.
Антонио Диоталлеви и Костанца Ваккари, бывший папский солдат и его жена, распространили фальсифицированные фотографии, на которых нагая Мария София резвится с папским зуавом или разнузданно нежится в ванне. Считается, что существует около шестидесяти экземпляров этих фотографий. Пятнадцать были отправлены в Турин, десять – в Париж и около тридцати – в Рим, в частности, Франциску II и кардиналу Антонелли. Скандал в Европе был грандиозным. Виновных поймали, судили и, ко всеобщему удивлению, отпустили!
Чьими пешками они были? Виктора Эммануила? Это наиболее вероятно. Его пьемонтцы через «Национальный комитет» создали в Риме густую сеть пропагандистов, агитаторов и шпионов, которые культивируют ненависть к католическому Риму, к Бурбонам (как и к Габсбургам, если уж на то пошло) – ко всем тем, кто рассматривается как оплот реакционеров. Эти фракционеры, вероятно, даже рассматривали возможность физического нападения на государей Неаполя[123]. Три попытки покушения на убийство или похищение уже были пресечены[124].
А не страдала ли Мария София, напротив, от соперничества между министрами понтифика?[125] Возможно…
Если только виновником не был граф Гойон, адъютант Наполеона III, командовавший французской оккупационной дивизией в Риме? Мы никогда не узнаем точного ответа на этот вопрос. Однако позже будет установлено, что у этого генерала был роман с Костанцой Ваккари и что он использовал ее, чтобы быть в курсе всего, что происходило при неаполитанском дворе Квиринала и в мире Бурбонов.
Королева Неаполя однажды сказала генералу Кателино[126]: «Я бы предпочла умереть в Абруцци среди храбрецов, чем жить в Риме».
Ей приходилось терпеть позор, ироничные взгляды, насмешки, шуточки, которые постепенно появились у всех на устах, а самое главное – страх быть разоблаченной. Ведь если эти фотографии и являлись грубым монтажом, то сам характер атаки был выбран удачно. Костанца, беспощадный соглядатай, и ее муж попали прямо в цель. На каждую новую статью об этом деле сердце королевы откликалось глухими непрерывными ударами, как будто похоронный колокол возвещает о смерти ее возлюбленного. Мария София и в самом деле недавно влюбилась в зуава