Чтобы устранить этот беспорядок, было решено держать бойцов в боеготовности постоянными учениями. Для этого периодически устраивают тревоги, за ними следуют еще тревоги, марши и последующее возвращение в лагерь, патрули и бесконечные рекогносцировки. И даже если они пришли сюда не за званиями, каждый день неизбежны построения, неизменно звучит горн в шесть часов утра, все так же долги часы тренировок, вахты и прочая рутина. Здесь рыцари чистят свои башмаки, бароны натирают до блеска свои патронные сумки, графы приносят мясо из мясной лавки, маркизы носят воду для своего отряда, а виконты убирают метлами клозет. В первые месяцы такая солдатская жизнь вполне приемлема. Но в конце концов ее поэзия начинает приедаться[188]. Некоторые добровольцы идут просить окончательного увольнения со службы.
И поэтому, дабы избежать сокращения личного состава, рекрутов решили приобщить к делу. В Риме зуавов обязали присутствовать на всех папских мессах и крупных торжествах. По воскресеньям на эспланаде собора Святого Петра они выстраиваются плотными рядами среди красных мантий, волочащихся за прелатами, среди швейцарских гвардейцев, крестов, митр, сверкающих красками и драгоценными камнями, а облаченный в белые одежды папа проходит мимо них под звон колоколов, чтобы выйти на улицу и благословить мир[189].
Однажды Эммануэль вздрогнул, когда понял, что юная красавица, которую он ясно разглядел вдалеке, оказалась прославленной героиней Гаэты. Она выделялась на фоне своего неприметного окружения.
Другие члены неаполитанского двора в сравнении с ней выглядели как ворох опавших листьев. Он смотрел только на нее. Казалось, она затмила собой горизонт. В тот момент он даже не мог предвидеть, какое сильное впечатление это на него произведет. Он невольно отпрянул.
Говорят, что правители Королевства Обеих Сицилий порой посещают военные лагеря[190]. Поговаривают даже, что иногда они заходят в палатки, чтобы воодушевить зуавов. Самые счастливые из них получили от королевы фотографии, подписанные ее рукой. Прибудут ли Их Величества в Ананьи? Неизвестно.
Эммануэля вместе с другими семьюстами бойцами мобилизовали в этот маленький унылый городок для проведения строительных работ, чтобы подготовиться к празднику Тела и Крови Христовых. Именно там, в Сабинских горах, неподалеку от неаполитанской границы, бойцов обучали маневрам и дисциплине. Все были вовлечены в работу: одни распиливали доски, напевая песни, другие занимались вырубкой деревьев, а кто-то плел гирлянды из плюща и цветов, чтобы соорудить в нише алтарь в форме скалы, покрытой мхом, сохранив при этом ее готический стиль, и чтобы она могла вместить раздачу хлеба и вина для Святого Причастия.
На следующий день после празднества произошел большой скандал. Французская жандармерия в Риме сообщила всем заинтересованным, что зуавы лицемерно отказывались приветствовать французский флаг. Когда проносили трехцветное знамя, никто не снял головного убора[191]. Хотя к тому времени, когда прибыли первые добровольцы, отношения Луи Наполеона с оккупационной армией были прекрасными. Будь то солдаты папы или солдаты императора, французы братались взахлеб в остериях. Но, увы, отношения стали прохладными с тех самых пор, как Париж запретил экспедиционному корпусу общаться с зуавами либо действовать с ними заодно.
Забот благочестия, возложенных на добровольцев папы, было недостаточно, чтобы занять войска, посему правительство понтифика решило поручить им подавление разбоев, которые свирепствовали в окрестностях. Банды, орудующие у ворот Рима, состояли главным образом из крестьян и нищих рабочих, то есть людей, которые, находясь в подчинении землевладельцев и власть имущих, привыкли видеть, что законы работают не для них, а иногда и против них[192]. Пьемонтцы обвиняют эту толпу преступников в том, что их подкупили изгнанные правители, что они помогают Бурбонам и разжигают партизанскую войну, нападая на отряды патриотов. Это было верно в отношении тех сорвиголов, которые часто встречались с Марией Софией в Риме, и в отношении некоторых групп бойцов, оставшихся от разбитой армии изгнанного короля, поощряемых духовенством южных регионов. Однако большинство этих разбойников не были партизанами, преданными какой-либо политической идее, а были всего лишь простыми уголовниками – предшественниками каморры. Сегодня они могут сражаться против Виктора Эммануила, крича: «Да здравствует Франциск II!», а завтра так же поступят с Франциском II, воюя против него и выкрикивая: «Да здравствует Виктор Эммануил!» Разбой – это их ремесло, а преданность Бурбонам – лишь повод, да и то только тогда, когда это им выгодно[193]. Вооруженные ружьями и длинными острыми кинжалами, они нападают на богатых путешественников, похищают людей, вымогают товары и деньги. Они без зазрения совести запугивают противника, добивают раненых солдат и пленников – естественно, после того как вволю поиздеваются над ними.
Эммануэль участвовал в этих экспедициях, которые приносили ему отличный дополнительный доход в размере пяти су в день, пятисот экю за каждого пойманного или убитого бандита, или даже тысячи, если речь шла о главаре шайки. Долгое время его отряд был расквартирован на границе Абруццо, одного из самых диких регионов Италии, состоящего из горных хребтов, неприступных ущелий и скалистых амфитеатров. В этом регионе скрывается порядка сорока банд висельников, жестоких и безжалостных. Бои ведутся жестокие, а сложный рельеф местности предоставляет врагу множество укрытий, делая его зачастую просто неуловимым. Нужно привыкать к усталости, лишениям, а также к очень трудным дневным и ночным патрулям. Приходится тащить на себе все обмундирование, а это примерно шестьдесят фунтов, с пачками патронов, палаткой и шестами, одеялом, провизией на несколько дней и дополнительной посудой. Приходится ночевать среди полчищ насекомых, которые не дают нормально уснуть, истязая кожу своими укусами. Солдат донимают и свирепствующие вокруг эпидемии, в частности, брюшной тиф. Эммануэлю повезло, он избежал болезни. Он закончил эту кампанию «перлюстрации»[194] только лишь жалобой на сильный кашель, который периодически проявлялся, вызывая у него боль в груди.
Свидетельство Марии Луизы фон Лариш-Валлерзе
Эммануэль познакомился с Марией Софией в Риме. Когда именно? Либо вскоре после приезда Матильды, сестры Марии Софии, то есть где-то начиная с июня 1861 года[195], либо между началом октября и концом декабря того же года[196], в период, когда зуавы по сути поселились в Риме и многие из них использовали свободное время, чтобы как можно лучше познакомиться с христианским городом, который они пришли защищать.
При каких обстоятельствах они познакомились? Помнится, бабушка упоминала о каком-то светском мероприятии. Не могу сказать, было ли это в Опере во время очередного бала или на прогулке. Правда в том, что королева действительно укрылась в Риме в сопровождении свиты, состоящей из ста двадцати человек. Кроме того, присутствие Франциска II в Святом городе привлекло также большое количество офицеров неаполитанской армии и некоторые патрицианские семьи из Королевства двух Сицилий[197]. Этот блестящий город раскрывает широкие возможности. Добавьте к этому то, что почти каждый день сестры Виттельсбах выходили на торжественную прогулку на холм Пинчо и к вилле Боргезе, неизменно в сопровождении огромного ньюфаундленда, под взгляды толпы, в своих красивых платьях, напоминая полотна маккьяйоли[198]. Вечерами этих дам можно было повстречать на улице Корсо, в ложе принца де Торлониа в театрах «Аполлон» и «Арджентина»[199] или на концерте Листа, приехавшего исполнить Моцарта и Бетховена в Вечном городе[200]. «Сора София», как ее прозвали римляне, всегда была рада поболтать с людьми…
Остальное поведает графиня Мария Луиза фон Лариш-Валлерзе. Именно она в последние годы своей жизни, в 1936 году, обнародовала некоторые тайные истории семьи[201].
Кто же эта женщина?
Она родилась от морганатического брака герцога Людвига Баварского и певицы Генриетты Мендель. По линии отца она приходится племянницей королеве Неаполя и императрице Австрии. Последняя прониклась к ней любовью, сделала ее своей наперсницей и выдала замуж за австрийского офицера, графа Лариша. Она оказывала ей покровительство, которое, возможно, продлилось бы до конца жизни их обеих, если бы в 1889 году не случилась Майерлингская трагедия, в результате которой до срока оборвалась жизнь единственного сына Сисси, эрцгерцога Рудольфа. Марию Луизу обвинили в том, что она сыграла решающую роль в роковой связи наследника престола с молодой Вечерой[202]. Она с возмущением защищалась. В течение многих лет она сетовала на то, что ее пригвоздили к позорному столбу словно злого гения Габсбургов. Императрица Елизавета, которая до этого одаривала ее своей добротой, безжалостно изгнала несчастную со двора. Она стала самой очерненной женщиной Европы. Это происшествие явилось началом ее упадка. С тех пор изгнанница стала разглашать многочисленные похождения Виттельсбахов и к тому же без каких-либо колебаний рассказывала более или менее точно все, что ей было известно о семейных тайнах.
Часто достоверность ее мемуаров вызывала сомнения, и считалось, что она публиковала эти произведения в своих личных целях. Но все же я решила воспользоваться старой книгой принца Рауля де Брольи