Франциск привычно лежал в своей спальне с закрытыми окнами и плотно задернутыми шторами, ожидая возвращения супруги с прогулки верхом. Мария уехала в сопровождении придворных, обещала не задерживаться, но увлеклась, слишком хорошим выдался денек, слишком не хотелось возвращаться со свежего воздуха в душные, пропахшие лекарствами, притираниями и испражнениями больного короля покои. Конечно, ей было очень жаль бедного Франциска, замученного постоянными болячками, но еще больше ей было жаль себя, вынужденную тратить и свою юность на бесконечное сочувствие этим болячкам. Мир так хорош, в нем столько всего интересного, милого, красивого, чтобы терять драгоценные минуты жизни на борьбу с какими-то гугенотами или бесконечные жалобы на недомогания, превращая каждый день в ад.
Но все хорошее как-то слишком быстро заканчивается, подходила к концу и прогулка, Мария нутром чувствовала, что теперь не скоро удастся вот так вырваться на волю, чтобы мчаться вскачь, едва сдерживая желание кричать от восторга во весь голос…
Она возвращалась возбужденная, свежая, как яркий прекрасный цветок, собирая восхищенные взгляды. Но на сей раз придворные встречали юную королеву чуть странно, сердце Марии ухнуло – определенно что-то случилось. Услышав «соболезную, Ваше Величество», Мария едва не лишилась чувств. Бросив поводья конюху, она поспешила к Франциску. С утра муж чувствовал себя неплохо, правда, лекари категорически запретили ему садиться на коня, поэтому Франциск остался дома. Неужели королю стало хуже?!
Перед самыми королевскими покоями навстречу Марии метнулась ее наперсница Мария Флеминг:
– Ваше Величество, соболезную, королева-мать…
Договорить не успела, внутри у юной королевы взметнулась буря чувств. Что-то произошло с ненавистной Екатериной Медичи! Но, почти ворвавшись в покои мужа, первой, кого она увидела, была… свекровь! А сзади доносилось окончание фразы Марии Флеминг:
– …Мария де Гиз…
Ноги у Марии подкосились. Не выдержав такого перепада, она упала на пол и разрыдалась. Умерла мать, пусть и далекая, которую девочка Мария почти не знала, но это все равно была мать. Теперь на свете у нее никого, кроме вот этого беспомощно топчущегося вокруг мальчика-короля, не осталось. И вся ее жизнь отныне зависит от его слабой, едва теплящейся жизни. Пока дышит и движется это слабое тельце, она чего-то стоит, а потом?… Об этом «потом» было страшно даже задумываться.
Мария Стюарт не успела создать при французском дворе свой собственный, придуманный ею прекрасный двор, ей снова пришлось надеть траур и отменить все увеселительные мероприятия. Скорбела ли она по умершей матери? Конечно, ведь Мария де Гиз всегда была очень добра к дочери, хотя и жившей далеко. Де Гизы сплотились вокруг своей родственницы, но это дальняя родня. Кроме того, Шотландию раздирали жестокие распри, ни предусмотреть, ни остановить которые Мария де Гиз не могла, оставив в наследство своей дочери. Конечно, регентом немедленно был объявлен сводный брат Джеймс Стюарт, граф Меррей.
Но проблемы далекой родины мало волновали Марию Стюарт, ей бы с домашними французскими справиться…
Большая политика требовала присутствия короля на Генеральных Штатах в Орлеане в конце ноября. Для снова едва живого Франциска это было смертельно опасно. Но он, конечно, приехал вместе с семьей и продолжал болеть там.
Франциск уже совсем редко выходил из своих покоев. Супруга страшно мучилась в душных, немилосердно пахнущих лекарствами комнатах мужа, потому старалась сама сказываться больной. Жизнь цветущей молодой девушки превратилась в ад.
– Посиди со мной… Расскажи что-нибудь новенькое. – Глаза супруга умоляли, а ей было так трудно и согласиться, и отказать.
– Ваше Величество, Вы сегодня выглядите утомленным, не лучше Вам отдохнуть?
– Я плохо спал, болит ухо…
Франциск уже понял, что Мария не станет тратить драгоценное время на вздохи у постели больного супруга. Зачем он ей, такая развалина? Но тут взыграла обида, мать права, именно он принес этой красавице корону, пусть будет добра подчиняться желаниям мужа-короля!
Видя, что Мария намерена уйти, Франциск требовательно похлопал по ложу рядом с собой:
– Сядьте, Ваше Величество, и расскажите своему супругу обо всем, чем занимались в последние дни!
Мария с изумлением посмотрела на мальчика-мужа. Ого как заговорил! Наверняка его настроила королева-мать. Но что она могла возразить? Послушно присела, принялась рассказывать, Франциск оживился, слушая и следя за ее губами. Все же красивая у него жена. Жаль только, что болезни не позволяют насладиться этой красотой в полной мере.
Через некоторое время королеве показалось, что супруг заснул, но стоило ей замолчать, как бледные губы шевельнулись:
– Нет, нет, говори, я слушаю. Я устал, но слышать еще могу…
С того дня это стало любимым развлечением больного Франциска, Мария приходила и подолгу сидела прямо на его постели, рассказывая и рассказывая обо всем. Очень радовалась, застав такую картину, королева-мать. Екатерина Медичи почти умилилась:
– А я все ломаю голову, куда это девалось Ваше Величество? Приятно сознавать, что королева наконец вспомнила о своем супруге. Думаю, Ваши многочисленные поклонники простят Ваше отсутствие.
Замечание матери больно задело Франциска, он и без того мучился невозможностью бывать рядом с женой повсюду. Но куда ему с перевязанной головой (ухо все не проходило)!
– Ваше Величество, лекарь сказал, что воспаление в Вашем ухе слишком затянулось, это становится опасно.
Королева-мать не упустила случая продемонстрировать свою особую заботу о сыне, не то что его ветреная жена, только и знает, что болтать. Франциску совсем не хотелось разговаривать о своих болячках в присутствии красавицы Марии, он отмахнулся:
– Ах, оставьте, ничего страшного.
Екатерина Медичи сокрушенно покачала головой:
– Мария, Вы должны заставить короля подчиниться требованиям врачей и позволить осмотреть себя более внимательно. Воспаление действительно затянулось.
Марии тоже не терпелось выпроводить вон королеву-мать, она поморщилась:
– Я думаю, Его Величество способен сам принимать такие решения без нашего с вами давления.
Франциск горделиво посмотрел на мать; как бы ни любил ее, Марию он любил больше. Пожав плечами и пожелав скорейшего выздоровления, Екатерина Медичи удалилась. Она, как и все, прекрасно понимала, что жить Франциску осталось недолго, ничего, у нее есть следующий сын. Если господу будет угодно забрать этого, королем станет маленький Карл, а регентшей при нем снова будет мать Екатерина Медичи, теперь уже безо всяких Диан де Пуатье! Она умела ждать и даже жертвовать.
И все же Франциску пришлось призвать лекарей. Екатерина Медичи была права, воспаление в ухе обернулось бедой.
– Ваше Величество, – непонятно, к кому из двух королев обращается врач, – избавить короля от этого воспаления можно только при помощи трепанации черепа. Это не гарантирует излечения, – тут же испуганно добавил он, – но все же можно попробовать… Ждем Ваших распоряжений.
– Да! – сказала в ответ Мария. Если есть хоть малейший шанс, пусть попробуют избавить короля от невыносимой боли, лишающей его последних жизненных сил.
– Нет! – громко объявила Екатерина Медичи. – Я не допущу, чтобы моего сына долбили, как колоду, причем безо всякой надежды на излечение!
Она мысленно ужаснулась: что будет, если после трепанации Франциск останется калекой?!
Лекарь внимательно посмотрел на королеву-мать и поклонился:
– Как угодно Вашему Величеству.
Долбить не стали, 6 декабря 1560 года Франциск умер. Не успев снять траур по матери, Мария Стюарт надела его по мужу. И снова при выходе из покоев они поменялись ролями – молодая вдовствующая королева Мария пропустила вперед старшую вдову Екатерину, став второй дамой королевства после свекрови.
Согласно обычаю все первые сорок дней траура она провела взаперти. Только новый король Карл и королева-мать могли посещать вдовствующую королеву.
Странно, но если для всех остальных цвет траура привычно черный, то для вдовствующей королевы Франции в эти первые сорок дней он белый. Именно в белом она должна выплакать основные слезы по умершему супругу, чтобы потом спрятать их в сердце и сменить цвет на черный, если, конечно, пожелает.
Мария Стюарт просидела взаперти положенные сорок дней, несомненно, выплакала много слез. Ей было что оплакивать; кроме Франциска и матери, она оплакивала собственную судьбу. Для де Гизов она больше не представляет особой ценности, вдовствующая королева, и только. Ну, еще возможная невеста, но это позже. Но считать Шотландию ее приданым после восстания протестантов не рискнет никто, что за королева, которую могут просто низвергнуть? Во всяком случае, у де Гизов были заботы куда важнее утешения своей племянницы…
От королевы-матери тоже не стоило ждать милости, Екатерина Медичи обид не прощала, а просить прощения на коленях Мария не стала бы ни за что, лучше вернуться в свою Шотландию! Она настолько мало интересовалась делами на родине, что не удосужилась даже внимательно прочитать Эдинбургский договор! А ведь сделать это в первую очередь было в ее собственных интересах. Но Мария Стюарт почему-то решила, что столь благосклонная к ней до сих пор судьба будет и дальше осыпать своими подарками без меры.
Но оказалось, что подарки закончились, остального придется добиваться своими силами, причем жертвуя хотя бы чем-то. Эта самоуверенная, по сути, девочка не советовалась ни с кем, когда это было возможно, а теперь ей был нужен совет, но дать его оказалось некому. Все оставили Марию Стюарт. Четыре подружки не в счет, они способны посоветовать только фасон очередного наряда, но не в политике.
Все прекрасно понимали, что Екатерина не потерпит рядом оскорбившую ее невестку, Марии придется возвращаться в свою Шотландию. Возможно, извинись и попроси она, свекровь позволила бы остаться, но Мария сочла это ниже своего достоинства. Быть второй для нее отныне невыносимо! Пришлось отбывать на родину.