зверя, леопарда или льва среди вороватых волков и гиен – отнюдь невысоконравственная, не обаятельная по-человечески фигура и все же доподлинныймужчина, цельный характер, воитель стародавних времен.
Потому-то так боятся и ненавидят Босуэла его собратья мужчины, но зато егонеприкрытая, ясная, жестокая сила магически действует на женщин. Неизвестно,был ли этот похититель сердец хорош собой, не сохранилось ни одногосколько-нибудь удачного его портрета (невольно представляешь себе полотнаФранца Хальса, одного из его удалых воинов с залихватски нахлобученной на лобшляпой, с вызывающе и смела устремленным вперед взглядом). По некоторымотзывам, он был отталкивающе некрасив. Но, чтобы пользоваться успехом у женщин,и не нужно быть красавцем: уже терпкое дыхание мужественности, исходящее оттаких сильных натур, какое-то неистовое своенравие, безоглядная жестокость,самая атмосфера войны и победы дурманят их чувства. Ничто так не будит вженщине страсть, как трепет страха и восхищения – легкое сладостное чувствожути и опасности только усиливает наслаждение, придает ему неизъяснимуюостроту. Если такой насильник при этом не просто male, неукротимый быкоподобныйсамец, если у него, как мы это видим у Босуэла, все грубо-плотоядноезавуалировано кое-какой личной и придворной культурой, если он к тому же умен инаходчив, обаянию его невозможно противостоять. И действительно, весь путьэтого искателя приключений усеян любовными эпизодами, по-видимому, не стоившимиему больших хлопот. При французском дворе о его победах рассказывали легенды,да и в кругу Марии Стюарт перед ним не устояло несколько придворных дам; вДании некая красавица принесла ему в жертву мужа, деньги и все свое состояние.Но, несмотря на эти лавры, Босуэла не назовешь обольстителем, донжуаном,юбочником, женщины у него всегда на втором плане. Такие победы слишком легки ибезопасны для его воинственной натуры. Подобно разбойникам-викингам, Босуэлберет женщин лишь как случайную добычу, он берет их походя, как пьет вино,играет в кости или скачет верхом, для него это та же проба сил, повышающаяжизненную энергию, – наиболее мужская из мужских забав; он берет женщин, но самим не отдается, не теряет себя в них. Он берет их потому, что брать, а особеннобрать насильно, – естественное проявление его властолюбия.
Этого мужчину в Босуэле сперва не замечает Мария Стюарт в преданном своемвассале. Да и Босуэл не видит в королеве юной желанной женщины; когда-то он собычной беспечностью позволил себе дерзко отозваться о ее особе: «Им сЕлизаветой даже вдвоем не составить одной настоящей бабы». Ему и в голову неприходит помыслить о королеве как о возможной любовнице, да и она не проявляетк нему ни малейшей склонности. Она даже собиралась запретить ему въезд вШотландию, так как во Франции он не очень-то стеснялся в разговорах о ней, ностоило ей узнать ему цену как солдату, и она уже не может без него обойтись.Она не скупится на благодарность, одно отличие следует за другим: Босуэлназначается командующим Северных графств, потом верховным адмиралом Шотландии иглавнокомандующим вооруженных сил на случай войны или мятежа. Мария Стюартжалует Босуэлу поместья опальных баронов и в знак дружеского попечения самаподыскивает ему – это ли не доказывает, как нейтральны поначалу их отношения? –молодую супругу из богатого рода Хантлеев.
Прирожденного повелителя стоит лишь подпустить к власти, как он захватываетее целиком. Вскоре Босуэл – уже первый советчик королевы по всем вопросам, он,собственно, правит страной как наместник; английский посол с раздражениемдоносит, что «королева отличает Босуэла больше, нежели других». Но на этот разМария Стюарт сделала верный выбор, наконец-то она нашла правителя по сердцу,человека с чувством собственного достоинства – он не польстится на подарки ипосулы Елизаветы, не стакнется с лордами ради пустяковой корысти. Опираясь наэтого бесстрашного солдата, она впервые получает перевес в собственной стране.Ее неурядливые лорды скоро восчувствовали, какую королева забрала силублагодаря военной диктатуре Босуэла. Они жалуются, что Босуэл «слишком занесся,что даже Риччо не так ненавидели, как его», и мечтают от него избавиться. НоБосуэл не Риччо, он не даст себя покорно прирезать, да и в угол его незадвинешь, как Дарнлея. Он слишком хорошо знает повадки своих знатных собратьеви, никуда не выезжает без сильной охраны, а его borderers по первому знакуготовы взяться за оружие. Ему безразлично, любят или ненавидят его придворныеинтриганы; достаточно того, что они его трепещут. Доколе меч не выпадет из егорук, эта буйная банда грабителей, пусть и со скрежетом зубовным, будетповиноваться королеве. По настоятельной просьбе Марии Стюарт между ним и егозаядлым врагом Мерреем заключен мир; таким образом, круг власти замкнулся, всесилы строго уравновешены. Мария Стюарт, под надежным заслоном Босуэла, ни вочто не вмешивается и ограничивается представительством; Меррей, как и раньше,ведает внутренними делами, Мэйтленд – дипломатической службой, а преданныйБосуэл у нее all in all[*]. Благодаря егожелезной руке в Шотландии восстановлен мир и порядок; и это чудо сотворилодин-единственный человек – настоящий мужчина.
Но чем больше власти забирает Босуэл в свои могучие руки, тем меньше ееостается на долю того, кому она принадлежит по праву, – на долю короля. Апостепенно усыхает и это немногое, и остается только воспоминание, звук пустой.Прошел всего лишь год, а как далеко то время, когда юная властительница пострастному влечению избрала Дарнлея, когда герольды всенародно возглашали егокоролем и, закованный в золоченые доспехи, он скакал в погоне за мятежниками!Теперь, после рождения ребенка, после того как выполнено его прямое назначение,несчастного все больше оттесняют на задний план. Все поворачиваются к немуспиной; пусть себе что-то болтает – никто его знать не хочет. Дарнлея больше незовут на заседания совета, не приглашают на торжества и увеселения; вечнобродит он в одиночестве, и холодная пустота одиночества следует за ним тенью.Где бы он ни находился, повсюду его со спины прохватывает сквозняком насмешки ипрезрения. Чужой, враг, он чувствует себя среди врагов в своей отчизне, в своемдоме.
Это полное пренебрежение, это внезапное переключение с горячего на холодное,очевидно, объясняется родившимся в женской душе отвращением. Но, как он ей ниопостылел, афишировать свое презрение было государственно-политическимпросчетом королевы. Тщеславного честолюбца нельзя было так безжалостновыставлять на поругание лордов, разум повелевал сохранить ему хотя бы видимостьпочета. Оскорбление обычно приводит к обратным результатам, оно и у слабейшеговызывает каплю твердости: даже бесхарактерный Дарнлей постепенно становитсязлобным и опасным. И он дает волю своему ожесточению. Когда, окружив себявооруженной стражею – убийство Риччо и ему послужило уроком, – он целые днипропадает на охоте, спутники нередко слышат от него угрозы по адресу Меррея идругих лордов. Он сам себя уполномочивает писать письма иностранным дворам,обвиняя Марию Стюарт в том, что она «не стойка в вере» и предлагая себя ФилиппуII в «истинные сберегатели» католицизма. Правнук Генриха VII, он домогаетсяучастия во власти и права голоса; как ни мягка, как ни мелка душа этогомальчика, где-то на дне ее теплится неугасимое чувство чести. Дарнлея можноназвать безвольным, но уж никак не бесчестным; даже наиболее сомнительные своипоступки он совершает, по-видимому, из ложного честолюбия, из повышенной тяги ксамоутверждению. И вот наконец – должно быть, палку перегнули – отверженныйпринимает отчаянное решение. В последних числах сентября он уезжает в Глазго,не скрывая своего намерения вскоре оставить Шотландию и отправиться в чужиекрая. Я с вами больше не играю, заявляет Дарнлей. Раз вы отказываете мне вкоролевских полномочиях, на что он мне сдался, ваш титул! Раз не даетеподобающего положения ни в государстве, ни у домашнего очага, на что мне вашдворец, да и вся Шотландия! По его приказу в гавани ждет оснащенный, готовый котплытию корабль.
Чего же добивается Дарнлей этой внезапной угрозой? Получил ли онсвоевременное предостережение, дошла ли до него молва о готовящемся заговоре ихочет ли он, зная, что не в силах противостоять этой своре, бежать, пока непоздно, туда, где никакой яд и кинжал его не достанут? Гложет ли егоподозрение, гонит ли страх? Или же вся эта похвальба – пустое фанфаронство,чистейшая дипломатия, чтобы запугать Марию Стюарт? Каждое из этихпредположений заключает в себе долю истины, а тем более все они, вместе взятые,– ведь в одном решении всегда соединяется много чувств и ни одно не должно бытьпредпочтено или отринуто. Там, где тропа спускается в сумеречные катакомбысердца, огни истории горят уже неясно: в этом лабиринте можно только осторожно,наугад нащупывать дорогу.
Однако Мария Стюарт серьезно напугана предполагаемым отъездом Дарнлея.Злонамеренное бегство отца из страны чуть ли не накануне торжественных крестин– каким бы это было ударом для ее репутации! А особенно теперь, когда у всехеще свежа в памяти расправа с Риччо! Что, если этот недалекий мальчик с досадыначнет трезвонить при дворе Екатерины Медичи или Елизаветы о том, что не служитей к чести! Как будут торжествовать обе ее соперницы, как станет издеватьсявесь мир над тем, что возлюбленный супруг так быстро сбежал из ее дома ипостели! Мария Стюарт спешно сзывает государственный совет, и впопыхах, чтобыпредупредить Дарнлея, лорды строчат большое дипломатическое послание ЕкатеринеМедичи, в котором все беззакония валят на Дарнлея, как на козла отпущения.
Переполох, однако, оказался преждевременным. Никуда Дарнлей не уехал. Этотслабый мальчик находят в себе силы разве лишь для мужественных жестов – не длямужественных поступков. Двадцать девятого сентября – лорды только что отправилив Париж свой навет – Дарнлей вдруг появляется в Эдинбурге, под окнами дворца;правда, войти он отказывается, пока не разошлись лорды; снова странное,необъяснимое поведение! Подозревает ли Дарнлей, что ему готовят участь Риччо,