своих конных головорезов отправился в Толбут, словно хотела пожелать заведомомуубийце успеха в предстоящей комедии правосудия.
Но если даже Марию Стюарт миновало последнее предостережение Елизаветы, тоотсюда не следует, что никто другой ее не остерег. За три дня до суда к нейнаведался ее сводный брат Меррей; уезжая в длительное путешествие, он пришелпроститься. У Меррея явилось внезапное желание проехаться во Францию и Италию,«to see Venice and Milan»[*]. Мария Стюартдолжна бы знать по неоднократному опыту, что столь поспешное исчезновениеМеррея с политической арены предвещает перемену погоды, что он хочет своимдемонстративным отсутствием заранее опротестовать позорную пародию на суд.Впрочем, Меррей и не скрывает истинной причины своего отъезда. Он рассказываетнаправо и налево, что пытался задержать Джеймса Балфура как одного из главныхучастников убийства, но ему помешал Босуэл, всячески выгораживающий своихсообщников. А неделю спустя он открыто заявит в Лондоне испанскому послу деСильва, что «считал оскорбительным для своей чести дальнейшее пребывание встране, где подобные чудовищные злодеяния остаются безнаказанными». Кто говоритоб этом так широко, тот, верно, не станет таиться от сестры. И действительно,когда Мария Стюарт прощалась с братом, многие видели на ее глазах слезы.Однако она не находит в себе сил удержать Меррея. Она больше ни на что ненаходит в себе сил, с тех пор как телом и душой предалась Босуэлу. Она можеттолько плыть по течению, безвольная игрушка в его руках, ибо королева в нейотдалась во власть пылающей и покоренной женщины.
Наглым вызовом начинается двенадцатого апреля судебная комедия, и таким женаглым вызовом кончается она. Босуэл отправляется в Толбут, в здание суда,словно в атаку – с мечом на боку, с кинжалом за поясом, окруженный своимиприсными – около четырех тысяч числом, по явно преувеличенному, впрочем,подсчету; Леноксу же на основании указа, давно уже сданного в архив, разрешеновзять с собой при въезде в город не более шести провожатых. Уже в этомсказалась пристрастность королевы. Однако явиться в суд и сразу же наткнутьсяна ощетинившиеся клинки Ленокс не решается; зная, что Елизавета послала МарииСтюарт письмо с требованием отложить процесс, и чувствуя за собой такую опору,он ограничивается тем, что посылает в Толбут одного из своих ленников длязачтения протеста. Отчасти запуганные, отчасти подкупленные землями, золотом ипочестями, судьи с великим облегчением усматривают в неявке жалобщика удобныйповод избавиться от неудобного судоговорения. После якобы обстоятельногосовещания (на самом деле все предрешено заранее) Босуэлу единодушно выноситсяоправдательный приговор – он-де непричастен «in any art and part of the saidslauchter of the King»[*] – с постыдной,впрочем, ссылкою на «отсутствие обвинения». И этот шаткий приговор, которым ниодин честный человек не удовлетворился бы, Босуэл превращает в свой триумф.Бряцая оружием, то и дело выхватывая меч из ножен и потрясая им в воздухе,разъезжает он по городу, громко вызывая на единоборство всякого, кто и теперьосмелится бросить ему обвинение в убийстве короля или хотя бы в пособничествеубийству.
И вот уже колесо с головокружительной быстротой мчится под уклон – в бездну.Смущенные обыватели потихоньку ропщут и сетуют на беспримерное попраниеправосудия, а друзья Марии Стюарт только переглядываются с сокрушением (withsore hearts) и бессильно разводят руками. Эту безумную и остеречь нельзя.«Больно было видеть, – пишет лучший ее друг Мелвил, – как эта добрая государыняочертя голову несется навстречу гибели, и никто не может ни остеречь ее отопасности, ни удержать». Нет, Мария Стюарт никого не хочет слушать, ей не нужныникакие предостережения; охваченная темным соблазном, подмывающим на любоебезрассудство, стремится она все вперед и вперед; не оглядываясь, не спрашивая,не слушая, мчится все дальше и дальше на свою погибель эта одержимая страстьюменада. Вскоре после того достопамятного дня, когда Босуэл бросил вызов городу,она наносит оскорбление всей стране, предоставив этому закоренелому злодеювысшую почесть, какою располагает Шотландия, – совершая свой торжественныйвыход в день открытия парламентской сессии, она поручает Босуэлу нести вперединее национальные святыни – корону и скипетр. Теперь уже никто не сомневается,что тот самый Босуэл, который сегодня держит корону в своих руках, завтравозложит ее себе на голову. И в самом деле, Босуэл – и это каждый раз особенновосхищает нас в неукротимом кондотьере – не из тех, кто долго таится. Нагло,напористо и открыто добивается он заветной награды. Презрев стыд и совесть,заставляет он парламент «за выдающиеся заслуги», «for his great and manifoldgud service», преподнести ему самый укрепленный замок страны – Данбар, и, благолорды собрались все вместе и послушны его воле, он, взяв их за горло, вырываету них и последнее: согласие на его брак с Марией Стюарт. Вечером, по окончаниипарламентских занятий, Босуэл, как великий вельможа и военный диктатор,приглашает всю братию отужинать в таверне Эйнслея. После дружных возлияний,когда большинство перепилось – вспоминается знаменитая сцена из«Валленштейна»[56], – он предлагает лордамподписать «бонд», по которому те обязуются не только защищать Босуэла от любогоклеветника, но также рекомендовать оного благородного могущественного лорда –«noble puissant lord», в супруги королеве. Поскольку Босуэл признан невиновнымвсеми пэрами страны, а рука ее величества свободна, говорится в пресловутойграмоте, то ей, «ревнуя к общему благу, следовало бы снизойти до брака с однимиз ее подданных, а именно с названным лордом». Они же «как перед богомклянутся» поддержать указанного лорда и защитить его против всех, кто захочетпомешать или воспрепятствовать этому браку, не щадя для этого ни крови своей,ни достояния.
Один-единственный из присутствующих пользуется наступившим после чтениязамешательством, чтобы незаметно покинуть таверну; другие, потому ли, что домокружен вооруженными приспешниками Босуэла, или потому, что про себя они решилипри первом же удобном случае отступиться от подневольной присяги, подмахнулиграмоту. Они знают: что написано пером, прекрасно смывается кровью. А потомуникто особенно не задумывается: что значит для этой братии какой-то росчеркпера! Все подписываются и продолжают пировать и бражничать, а пуще всехвеселится Босуэл. Наконец-то желанный приз у него в руках и он у цели. Ещенесколько недель – и то, что кажется нам в «Гамлете» небывальщиной, поэтическойгиперболой, становится здесь действительностью: королева, «еще и башмаков неизносив, в которых прах сопровождала мужа»[*],идет к алтарю с его убийцей. Quos Deus perdere vult…
14. Путь безысходный(апрель – июнь 1567)
Невольно, по мере того как трагедия «Босуэл», нарастая, стремится к своейвысшей точке, нам, словно по какому-то внутреннему принуждению, все снова иснова вспоминается Шекспир. Уже внешнее сюжетное сходство этой трагедии с«Гамлетом» неоспоримо. И тут и там – король, вероломно убранный с дорогилюбовником жены, и тут и там – вдова, с бесстыдной поспешностью устремляющаясяк венцу с убийцею мужа, и тут и там – неугасающее действие сил, рожденныхубийством, которое труднее скрыть и от которого труднее скрыться, чем былосовершить его. Уже одно это сходство поражает. Однако еще сильнее, ещенеодолимее воздействует на чувство поразительная аналогия многих сценшекспировской шотландской трагедии с исторической. Шекспировский «Макбет»,сознательно или бессознательно, сотворен из атмосферы драмы «Мария Стюарт»; то,что волею поэта произошло в Дунсинанском замке, на самом деле не так давнопроисходило в Холируде. И тут и там то же одиночество после содеянного, тот жетяжкий душевный мрак, те же овеянные жутью пиршества, на которых гости не смеютотдаться веселью и откуда они втихомолку бегут один за другим, между тем какчерные вороны несчастья, зловеще каркая, кружат над домом. Порой не скажешь:Мария ли Стюарт ночами блуждает по дому в помрачении разума, не ведая сна,смертельно терзаемая совестью, или же то леди Макбет, пытающаяся смытьневидимые пятна с обагренных кровью рук? То ли Босуэл перед нами, то ли Макбет,все решительнее и непримиримее, все дерзновеннее и отважнее противостоящийненависти всей страны и в то же время знающий, что все его мужество бесплодно ичто смертному не одолеть бессмертных духов. И здесь и там – страсть женщины какдвижущее начало и мужчина как исполнитель, но особенно здесь и там схожаатмосфера, гнетущая тяжесть, нависшая над заблудшими, замученными душами,мужчиной и женщиной, что прикованы друг к другу одним и тем же преступлением иувлекают один другого в пагубную бездну. Никогда в мировой истории и мировойлитературе психология преступления и таинственно тяготеющая над убийцей властьубиенного не проявлялись так блистательно, как в обеих шотландских трагедиях,из коих одна была сочинена, а другая реально пережита.
Это сходство, эта поразительная аналогия только ли случайны? Или же должнопризнать, что в шекспировском творении реально пережитая трагедия Марии Стюартнашла свое поэтическое и философское истолкование? Впечатления детстванеугасимо властвуют над душой поэта[57], итаинственно преображает гений ранние впечатления в вечную, непреходящуюдействительность. Одно несомненно: Шекспиру были известны события, происшедшиев Холирудском замке. Все его детство в английском захолустье было овеянорассказами и легендами о романтической королеве, которой безрассудная страстьстоила страны и престола, и теперь, в наказание, ее постоянно перевозят изодного английского замка в другой. Он, верно, совсем недавно прибыл в Лондон,этот юноша – лишь наполовину мужчина, но уже вполне поэт, – когда по всемугороду трезвонили колокола, ликуя оттого, что великая противница Елизаветы