наконец-то сложила голову на плахе и что Дарнлей увлек за собой в могилуневерную жену. Когда же впоследствии в Холиншедовой хронике[58] он натолкнулся на повесть о сумрачном короле Шотландском[*], быть может, вспыхнувшее воспоминание отрагической гибели Марии Стюарт таинственным образом связало обе эти темы втворческой лаборатории поэта? Никто не может утверждать с уверенностью, ноникто не может и отрицать, что трагедия Шекспира была обусловлена той реальнопережитой трагедией. Но лишь тот, кто прочитал и прочувствовал «Макбета»,сможет полностью понять Марию Стюарт тех холирудских дней, невыразимые мукисильной души, которой самое дерзновенное ее деяние оказалось не под силу.
Но что особенно поражает нас в обеих трагедиях, как вымышленной, так иреально пережитой, это полная аналогия в том, как меняются под влияниемсодеянного обе героини – Мария Стюарт и леди Макбет. Леди Макбет вначале –преданная, пылкая, энергичная натура, с сильной волей и пламенным честолюбий,ем. Она грезит о величии своего супруга, и эта строка из памятного сонета МарииСтюарт могла быть написана ее рукой: «Pour luy je veux rechercher lagrandeur…»
Основной стимул преступления – в ее честолюбии, и она действует хитро ирешительно, пока дело – лишь тень ее желания, лишь замысел и план, пока алаягорячая кровь не обагрила ей руки, не запятнала душу. Льстивыми речами, как иМария Стюарт, завлекшая Дарнлея в Керк о’Филд, зазывает она Дункана вопочивальню, где его ждет отточенный клинок. Но сразу же после содеянного онауже другая, ее силы исчерпаны, мужество сломлено. Огнем сжигает совесть ееживую плоть, с остановившимся взором, безумная, бродит она по замку, внушаядрузьям ужас, а себе – отвращение. Неутолимая жажда разъедает ее измученныймозг – жажда все забыть, ни о чем не думать, ничего не знать, жажда небытия. Нотакова же и Мария Стюарт после убийства Дарнлея. С ней происходит перемена,внезапное превращение, даже черты ее лица так несхожи с прежними, что Друри,соглядатай Елизаветы, доносит в Лондон: «Никогда еще не было видно, чтобы затакой короткий срок и не будучи больной женщина так изменилась внешне, какизменилась королева». Ничто больше не напоминает в ней ту жизнерадостную,разумную, общительную, уверенную в себе женщину, какой все знали ее лишь занесколько недель. Она уединяется, прячется, замыкается в себе. Быть может,подобно Макбету и леди Макбет, она все еще надеется, что мир промолчит, еслимолчать будет она, и что черная волна милосердно пронесется над ее головой. Нопо мере того, как все настойчивее звучат голоса и требуют ответа; по мере того,как ночами на улицах Эдинбурга, под самыми ее окнами, все громче выкликаютимена убийц; по мере того, как Ленокс, отец убитого, ее недруг Елизавета, еедруг Битон, как весь мир восстает против нее, требуя суда и справедливости, –рассудок ее мутится. Она знает: нужно что-то сделать, чтоб скрыть содеянное,оправдаться. Но не находит сил для убедительного ответа, не находит умногоОбманного слова. Точно в глубоком гипнотическом сне, Слышит она голоса изЛондона, Парижа, Мадрида, Рима, они обращаются к ней, увещают, остерегают, ноОна не в силах воспрянуть, она слышит эти зовы, лишь рак заживо погребенныйслышит шаги идущих по земле, – бессильно, беспомощно, из глубины отчаяния. Оназнает: надо разыграть безутешную вдову, отчаявшуюся супругу, надо исступленнорыдать и вопить, чтобы мир поверил ее невиновности. Но в горле у нее пересохло,она не в силах заговорить, не в силах больше притворяться. Неделя тянется занеделей, и наконец она чувствует: больше ей этого не вынести. Подобно тому, какзагнанная лань с мужеством отчаяния поворачивается и бросается напреследователей, подобно тому, как Макбет, стремясь защитить себя, громоздитвсе новые убийства на убийства, взывающие о мщении, так и Мария Стюартвырывается наконец из сковавшего ее оцепенения. Ей уже все равно, что подумаетмир, все равно – разумно или безрассудно она поступает. Лишь бы не этаонемелость, лишь бы что-то делать, двигаться все вперед и вперед, все быстрей ибыстрей, бежать от этих голосов, убеждающих и угрожающих. Лишь бы вперед ивперед, не задерживаться на месте и не думать, а то как бы не пришлосьсознаться себе самой, что никакая мудрость ее уже не спасет. Одна из тайннашей, души заключена в том, что на короткий срок быстрое движение заглушает внас страх; словно возница, который, слыша, что мост под ним гнется и трещит,все шибче нахлестывает лошадей, ибо знает, что лишь сумасшедшая езда может егоспасти, так и Мария Стюарт во всю мочь гонит вороного коня своей судьбы, чтобызадавить последние сомнения, растоптать любое прекословие. Только бы не думать,только бы не знать, не видеть – все дальше и дальше в дебри безумия! Лучшестрашный конец, чем бесконечный страх! Таков непреложный закон: как каменьпадает тем быстрее, чем глубже скатывается в бездну, так и заблудшая душа безпамяти торопится вперед, зная, что кругом безысходность.
Ни один из поступков Марии Стюарт в недели, следующие за убийством, неподдается объяснению доводами разума, а единственно лишь душевным затмением напочве безмерного страха. Даже в своем неистовстве не могла она не понимать, чточесть ее навеки загублена и утрачена, что вся Шотландия, вся Европа увидит вбраке, заключенном спустя лишь несколько недель после убийства, да еще субийцею ее супруга, надругательство над законом и добрыми нравами. Достаточнобыло бы любовникам затаиться и выждать год-другой, и все эти обстоятельства,возможно, позабылись бы. При искусной дипломатической подготовке можно было бытысячу объяснений придумать, почему именно Босуэла избрала она в супруги. Итолько одно неизбежно грозило столкнуть Марию Стюарт в бездну гибели – решисьона кощунственно нарушить траур и бросить вызов всему миру, с преступнойторопливостью возложив корону убитого на голову убийцы. Но именно к этомустремится Мария Стюарт в своем постыдном нетерпении.
Для столь необъяснимого поведения обычно разумной и тактичной женщинысуществует одно лишь объяснение: у Марии Стюарт нет выхода. По-видимому, ейнельзя ждать, что-то мешает ей ждать, так как всякое ожидание, всякаяпроволочка грозит разоблачить перед миром то, чего ни одна душа еще неподозревает. И нет иного объяснения для такого безоглядного бегства в брак сБосуэлом, как то – последующие события подтвердят эту догадку, – что несчастнаяуже знала о своей беременности. Но ведь не сына Генри Дарнлея, не королевскогоотпрыска носит она под сердцем, а плод запретной преступной любви. Однакокоролеве Шотландской не подобает произвести на свет внебрачного младенца, даеще при обстоятельствах, что огненными письменами вещают на всех стенах о еевине или соучастии. Ибо с непреложной ясностью вышло бы наружу, каким забавампредавалась она со своим возлюбленным в дни траура; ведь каждый можетсосчитать, вступила ли Мария Стюарт – и то и другое одинаково зазорно! – впредосудительную связь с Босуэлом до убийства Дарнлея или сразу же после него.Только поторопившись узаконить рождение ребенка, может она спасти его честь, аотчасти и собственную. Ведь если его появление на свет застанет ее супругойБосуэла, слишком ранние роды не так бросятся в глаза, да и рядом будет человек,который даст ребенку свое имя и отстоит его права. А потому каждый месяц,каждая неделя проволочки – непоправимо упущенное время. Быть может, ей кажется– ужасная альтернатива! – что чудовищное решение взять в мужья убийцу своегомужа все же менее позорно, чем родить внебрачного ребенка и этим открытопризнать свой грех. Только допустив как некую вероятность такое неумолимоевмешательство природы, ее элементарных законов, можно как-то понятьпротивоестественное поведение Марии Стюарт в течение этих недель – все прочиедомыслы искусственны и лишь затемняют картину ее душевного состояния. Толькоприняв в соображение этот страх – страх, который миллионы женщин всех временузнали на собственном опыте, который и самых честных и смелых не раз приводил кпревратным и преступным решениям, – мучительный страх перед тем, как бынепрошеная беременность не раскрыла тайны, – можно уяснить себе, что заставлялопотрясенную женщину так торопиться. Только это, единственно это соображениепридает какой-то смысл бессмысленной спешке, одновременно открывая взгляду всюглубину трагедии этой несчастной.
Страшная, убийственная ситуация, сам дьявол не выдумал бы более ужасной.Время не ждет, время, поскольку королева знает, что беременна, вынуждает ееторопиться, а с другой стороны, именно торопливость навлекает на нееподозрение. Как королева Шотландии, как вдова, как женщина, дорожащая своейчестью и доброй славой и знающая, что вся страна, весь европейский мир глаз снее не сводят, Мария Стюарт и думать не должна о супруге с такой сомнительной,ужасной репутацией, как у Босуэла. Но беспомощная женщина, попавшая вбезвыходное положение, она в нем одном видит спасителя. Она и не должнавыходить за него замуж и должна непременно. А чтобы мир не угадал истиннойпричины ее поступка, надо было изобрести другую, от нее не зависящую причину вобъяснение этой безумной горячки. Надо было изобрести такой предлог, которыйсообщил бы смысл немыслимому с точки зрения морали и закона поступку, –предлог, который бы сделал брак Марии Стюарт печальной необходимостью.
Однако что может заставить королеву заключить столь неравный брак, снизойтидо человека столь скромного ранга? Кодекс чести того времени лишь в одномслучае допускал такую уступку: если женщина насильственно обесчещена, виновникобязан был женитьбою восстановить ее честь. Только как оскорбленная женщинамогла бы Мария Стюарт, с некоторым правом отважиться на этот союз, только тогдаможно было бы внушить народу, что она подчинилась неизбежности.
Единственно лишь безысходное отчаяние могло породить такой фантастическийплан. Только полнейший сумбур в голове мог привести к такому сумбурномурешению. Даже Мария Стюарт, столь отважная и решительная в критические минуты,отступает в ужасе, когда Босуэл предлагает ей разыграть этот трагический фарс.