чувствует она, которое изуродовало бы лоб, носивший царственный обруч ипомазанный елеем избранничества. Ни пред чьим приговором или приказом несклонит она головы, и чем больше заталкивают ее под ярмо бесславногопрозябания, тем решительнее она противится. Такую волю не удержишь взаперти;она взрывает самые крепкие стены, сносит плотины. А если заковать ее в цепи,она будет потрясать ими так, что содрогнутся камни и сердца.
16. Прощание со свободой(лето 1567 – лето 1568)
Если сумрачные сцены трагедии о Босуэле потребовали бы для своей поэтическойразработки гениальности Шекспира, то более мягкие, романтически взволнованныесцены эпилога, разыгравшегося в замке Лохливен, выпало воссоздать писателю кудаменее значительному – Вальтеру Скотту[59]. Ивсе же душе того, кто прочел эту книгу в детстве, мальчиком, она говоритнесравненно больше, нежели любая историческая правда, – ведь в иных редких,избранных случаях прекрасная легенда одерживает верх над действительностью. Каквсе мы юными, пылкими подростками любили эти сцены, как живо они запали нам вдушу, как трогали наши сердца! Уже в самом материале заложены все элементыволнующей романтики: тут и суровые стражи, стерегущие невинную принцессу, иподлые клеветники, ее бесчестящие, и сама она, юная, сердечная, прекрасная,чудесно обращающая суровость врагов в добрые чувства, вдохновляющая мужскиесердца на рыцарское служение. Но не только сюжет, романтично и сценическоеоформление – угрюмый замок посреди живописного озера.
Принцесса может затуманенным взором любоваться с башни своей прекраснойШотландией, нежным очарованием этого чудесного края с его лесами и горами, агде-то там, вдали, бушует Северное море. Все поэтические силы, скрытые всердцах шотландцев, как бы кристаллизовались вокруг романтического эпизода изжизни их возлюбленной королевы, а когда такая легенда находит себе исовершенное воплощение, она глубоко и неотъемлемо проникает в кровь народа. Вкаждом поколении ее вновь пересказывают и вновь утверждают; точно неувядающеедерево, дает она, что ни год, все новые ростки; рядом с этой высокой истинойлежит в небрежении бумажная труха исторических факторов, ибо то, что однаждынашло прекрасное воплощение, живет и сохраняется в веках по праву всегопрекрасного. И когда с годами к нам вместе с зрелостью приходит недоверие и мыпытаемся за трогательной легендой нащупать истину, она представляется намкощунственно трезвой, как стихотворение, пересказанное холодной, черствойпрозой.
Но опасность легенды в том, что об истинно трагическом она умалчивает вугоду трогательному. Так и романтическая баллада о лохливенском заточении МарииСтюарт замалчивает истинное, сокровенное, подлинно человеческое ее горе.Вальтер Скотт упорно забывает рассказать, что его романтическая принцесса былав ту пору в тягости от убийцы своего мужа, а ведь в этом, в сущности, изаключалась величайшая ее душевная драма в те страшные месяцы унижения. Ведьесли ребенок, которого она носит во чреве, как и следует ожидать, родится досрока, любой хулитель сможет безжалостно вычислить по непреложному календарюприроды, когда она стала физически принадлежать Босуэлу. Пусть день и час намнеизвестны, но произошло это в непозволительное с точки зрения права и мораливремя, когда любовь была равносильна супружеской измене или распутству – бытьможет, в дни траура по умершему супругу, – в Сетоне или во время ее прихотливыхкочеваний из замка в замок, а может быть, и даже вернее, еще до этого, прижизни мужа, – и то и другое равно зазорно. Мы лишь в том случае до концапостигнем душевные терзания отчаявшейся женщины, когда вспомним, чтопредстоящее ей рождение ребенка открыло бы миру с календарной точностью началоее преступной страсти.
Однако покров так и не был сорван с этой тайны. Мы не знаем, как далекозашла беременность Марии Стюарт к моменту ее появления в Лохливене, не знаем,когда она избавилась от снедавших ее страхов, ни того, родился ребенок живымили мертвым, ни сколько недель или месяцев было детищу недозволенной любви,когда его у нее забрали. Здесь все темно и зыбко, все свидетельствапротиворечат друг другу, ясно лишь, что у Марии Стюарт были достаточно вескиеоснования скрывать даты своего материнства. Ни в одном письме, ни единым словом– уже это подозрительно – не обмолвилась она никому о ребенке Босуэла. Поофициальному сообщению, составленному ее секретарем Нау при ее личном участии,она преждевременно произвела на свет нежизнеспособных близнецов –преждевременно: остается лишь предположить, что в этой преждевременности небыло ничего случайного, недаром она взяла с собой в заточение своего аптекаря.По другой, столь же мало достоверной версии, ребенок – девочка – родиласьживой, была тайно увезена во Францию и там скончалась в женском монастыре, незная о своем королевском происхождении. Но всякие догадки и предположениябессильны в этой недоступной исследованию области, действительные события навеки вечные сокрыты непроницаемой тьмой. Ключ к последней тайне Марии Стюартзаброшен на дно Лохливенского озера.
Уже то обстоятельство, что стражи Марии Стюарт помогли ей скрыть опаснуютайну рождения – или преждевременных родов – незаконного ребенка, доказывает,что они отнюдь не были теми извергами, какими их – черным по черному – рисуетромантическая легенда. Госпожа Лохливена, леди Дуглас, которой лорды доверилинадзор за Марией Стюарт, тридцать лет назад была возлюбленной ее отца; шестерыхдетей родила она Иакову V – старшим был граф Меррей, – прежде чем вышла замужза Дугласа Лохливенского, которому также родила семерых. Женщина, тринадцатьраз познавшая муки деторождения и сама терзавшаяся тем, что первые ее детирождены бастардами, могла больше чем кто-либо понять тревогу Марии Стюарт.Жестокость, в которой ее упрекают, по-видимому, ложь и напраслина; узницу, надодумать, приняли в Лохливене как почетную гостью. В ее распоряжении была целаяанфилада комнат, привезенные из Холируда повар и аптекарь, а также четыре илипять приближенных женщин. Она пользовалась полной свободой в замке и как будтовыезжала даже на охоту. Если смотреть на вещи здраво, без романтическогопристрастия, обращение с ней надо прямо назвать снисходительным. В самом деле –романтика заставляет нас забывать об этом, – женщина, решившаяся выйти замуж заубийцу своего мужа спустя три месяца после убийства, виновата по меньшей мере впреступном легкомыслии, и даже в наши дни суд помиловал бы соучастницу, развелишь приняв во внимание такие смягчающие вину обстоятельства, как временноедушевное расстройство или подчинение чужой воле. Словом, если королеву, своимскандальным поведением нарушившую мир в стране и восстановившую против себя всюЕвропу, на некоторое время принудили уйти на покой, то это было благом нетолько для страны, но и для самой королевы. В эти недели затворничества онанаконец-то получает возможность успокоить взбудораженные, взвинченные нервы,восстановить нарушенное равновесие, укрепить подорванную Босуэлом волю;лохливенское заточение, в сущности, хотя бы на несколько месяцев избавилобезрассудную женщину от самой большой опасности – от снедающей ее тревоги инетерпения.
Поистине снисходительной карой за столько содеянных безумств должно назватьэто романтическое заточение по сравнению с тем, что выпало на долю еесоучастника и возлюбленного. Не так мягко обошлась судьба с Босуэлом! На мореи на суше, невзирая на обещания, преследует изгнанника разъяренная свора,голова его оценена в тысячу шотландских крон, и Босуэл знает: самый надежныйдруг в Шотландии выдаст и продаст его за эту награду. Но не так-то легкозахватить удальца: он пытается собрать своих верных для последнегосопротивления, а потом бежит на Оркнейские острова, чтобы оттуда развязатьвойну с лордами. Меррей с флотилией из четырех кораблей высаживается наостровах, и лишь с трудом ускользает гонимый от своих преследователей,отважившись в утлой скорлупке выйти в открытое море. Он попадает в шторм. Сизодранными парусами держит курс суденышко, предназначенное для каботажногоплавания, к берегам Норвегии, где его захватывает датский военный корабль.Опасаясь выдачи, Босуэл хочет остаться неузнанным. Он берет у матроса платье –уж лучше сойти за пирата, чем за разыскиваемого короля Шотландии. Однако вскоредознаются, кто он. Босуэла пересылают с места на место и в Дании дажеотпускают на свободу; он уже радуется счастливому избавлению. Но тут лихогосердцееда настигает Немезида: положение его резко ухудшается, оттого чтокакая-то датчанка, которую он в свое время обольстил, пообещав на ней жениться,подала на него жалобу. Между тем в Копенгагене дознались, какие ему вменяютсяпреступления, и с этой минуты над его головой занесен топор. Дипломатическиекурьеры мчатся взад и вперед. Меррей требует его выдачи, особенно неистовствуетЕлизавета, которой важно заручиться свидетелем против Марии Стюарт. В своюочередь, французские родичи Марии Стюарт тайно хлопочут, чтобы датский корольне выдал опасного свидетеля. Заточение Босуэла становится все более строгим,однако только тюрьма и защищает его от возмездия. Человек, который на полебрани не дрогнул бы и перед сотнею врагов, должен каждый день со страхом ждать,что его в цепях пошлют на родину и после страшных пыток казнят как цареубийцу.Одна темница сменяется другой, все суровее и теснее его заключение, точноопасного зверя, держат узника за стенами и решетками, и вскоре он уже узнает,что только смерть освободит его от оков. В ужасающем одиночестве и бездействиипроводит неделю за неделей, месяц за месяцем, год за годом этот сильный,брызжущий энергией человек, гроза врагов, кумир женщин, живьем гниет иразлагается исполинский сгусток жизненной энергии. Хуже пытки, хуже смерти длябесшабашного удальца, который только в преизбытке сил и в безбрежности свободыдышал полной грудью, который вихрем носился по полям во главе охоты, вел своихверных навстречу врагу, дарил любовь женщинам всех стран и познал все радостидуха, – хуже пытки и смерти для него это жуткое праздное одиночество среди