противнику, но зато лучше управляемое и более дисциплинированное. Не выжидаяподмоги, выступает он в направлении Глазго. И тринадцатого мая под Лангсайдомнастает час окончательного расчета между королевой и регентом, между братом исестрой, между одним Стюартом и другим.
Битва при Лангсайде была короткой, но решающей. Ни долгих колебаний, нипереговоров, как это было в битве при Карберри; в стремительной атаке налетаетконница Марии Стюарт на неприятельские линии. Но Меррей хорошо выбрал позицию;еще до того, как вражеской кавалерии удается штурмовать холм, она рассеянажарким огнем, а потом смята и разгромлена в контратаке. Все кончено вкаких-нибудь три четверти часа. Бросив все орудия и триста человек убитыми,последняя армия королевы обращается в беспорядочное бегство.
Мария Стюарт наблюдала сражение с высокого холма; увидев, что все потеряно,она сбегает вниз, садится на коня и с небольшим отрядом провожатых гонит вовесь опор. Она больше не думает о сопротивлении, панический ужас охватил ее.Сломя голову, не разбирая дороги, несется она через пастбища и болота, по полями лесам – и так без отдыха весь этот первый день, с одной мыслью: только быспастись! «Я изведала все, – напишет она позднее кардиналу Лотарингскому, –хулу и поношение, плен, голод, холод и палящий зной, бежала неведомо куда,проскакав девяносто две мили по бездорожью без отдыха и пищи. Спала на голойземле, пила прокисшее молоко, утоляла голод овсянкой, не видя куска хлеба. Триночи провела я в глуши, одна, как сова, без женской помощи». Такой, в освещенииэтих последних дней, отважной амазонкой, романтической героиней и осталась онав памяти народа. В Шотландии ныне забыты все ее слабости и безрассудства,прощены и оправданы все ее преступления, внушенные страстью. Живет лишь этакартина – кроткая пленница в уединенном замке и вторая – отважная всадница,которая, спасая свою свободу, скачет ночью на взмыленном коне, предпочитаятысячу раз умереть, чем трусливо и бесславно сдаться врагам. Уже трижды бежалаона под покровом ночи – первый раз с Дарнлеем из Холируда, второй раз в мужскойодежде к Босуэлу из замка Бортуик, в третий раз с Дугласом из Лохливена. Триждыв отчаянной, бешеной скачке спасала она свою корону и свободу. Теперь онаспасает только свою жизнь.
На третий день после битвы при Лангсайде достигает Мария СтюартДандреннанского аббатства у самого моря. Здесь граница ее государства. Допоследнего рубежа своих владений бежала она, как затравленная лань. Длявчерашней королевы не найдется сегодня надежного прибежища во всей Шотландии;все пути назад ей отрезаны; в Эдинбурге ее ждет неумолимый Джон Нокс и снова –поношение черни, снова – ненависть духовенства, а возможно, позорный столб икостер. Ее последняя армия разбита, прахом пошли ее последние надежды. Насталтрудный час выбора. Позади лежит утраченная страна, куда не ведет ни однадорога, впереди – безбрежное море, ведущее во все страны мира. Она может уехатьво Францию, может уехать в Англию, в Испанию. Во Франции она выросла, там у неедрузья и родичи и много еще тех, кто ей предан, – поэты, посвящавшие ей стихи,дворяне, провожавшие ее к шотландским берегам; эта страна уже однажды дарила еегостеприимством, венчала пышностью и великолепием. Но именно потому, что еезнали там королевой во всем блеске земной славы, вознесенную превыше всякоговеличия, ей претит вернуться туда нищенкой, просительницей в жалких лохмотьях,с замаранной честью. Она не хочет видеть язвительную усмешку ненавистнойитальянки Екатерины Медичи, не хочет жить подачками или быть запертой вмонастыре. Но и бежать к замороженному Филиппу в Испанию кажется ейунизительным; никогда этот ханжеский двор не простит ей, что с Босуэломсоединил ее протестантский пастора что она стала под благословение еретика.Итак, остается один лишь выбор, вернее, не выбор, а неизбежность: направиться вАнглию. Разве в самые беспросветные дни ее пленения не дошел до нееподбадривающий голос Елизаветы, заверявший, что она «в любое время найдет ванглийской королеве верную подругу»? Разве Елизавета не дала торжественнуюклятву восстановить ее на престоле? Разве не послала ей перстень – верныйзалог, с помощью которого она в любой час может воззвать к ее сестринскимчувствам?
Но тот, чьей руки хоть однажды коснулось несчастье, всегда вытягиваетневерный жребий. Впопыхах, как обычно при ответственных решениях, принимаетМария Стюарт это, самое ответственное; не требуя никаких гарантий, она еще изДандреннанского монастыря пишет Елизавете: «Разумеется, дорогая сестра, тебеизвестна большая часть моих злоключений. Но то, что сегодня заставляет меняписать тебе, произошло так недавно, что вряд ли успело коснуться твоего слуха.А потому я должна со всей краткостью сообщить, что те мои подданные, которым яособенно доверяла и которых облекла высшими почестями, подняли против меняоружие и недостойно со мной поступили. Всемогущему вершителю судеб угодно былоосвободить меня из жестокого заточения, в кое я была ввергнута. С тех пор,однако, я проиграла сражение и большинство моих верных погибло у меня наглазах. Ныне я изгнана из моего королевства и обретаюсь в столь тяжкихбедствиях, что, кроме Вседержителя, уповаю лишь на твое доброе сердце. А потомупрошу тебя, милая сестрица, позволь мне предстать перед тобой, чтобы я могларассказать тебе о моих злоключениях.
Я также молю бога, да ниспошлет тебе благословение неба, а мне – кротость иутешение, которое я больше всего надеюсь и молю получить из твоих рук. А внапоминание того, что позволяет мне довериться Англии, я посылаю ее королевеэтот перстень, знак обещанной дружбы и помощи. Твоя любящая сестра Maria R.»[*].
Второпях, словно не давая себе опомниться, набрасывает Мария Стюарт этистроки, от которых зависит все ее будущее. Потом она запечатывает в письмоперстень и передает то и другое верховому. Однако в письме не только перстень,но и ее судьба.
Итак, жребий брошен. Шестнадцатого мая Мария Стюарт садится в рыбачий челн,пересекает Солуэйский залив и высаживается на английском берегу возленебольшого портового городка Карлайла. В этот роковой день ей нет еще двадцатипяти, а между тем жизнь для нее, в сущности, кончена. Все, чем судьба может впреизбытке одарить человека, она пережила и перестрадала, все вершины земные еюдостигнуты, все глубины измерены. В столь ничтожный отрезок времени ценойвеличайшего душевного напряжения познала она все крайности жизни: двух мужейсхоронила и утратила два королевства, побывала в тюрьме, заплуталась на черныхпутях преступления и все вновь всходила на ступени трона, на ступени алтаря,обуянная новой гордыней. Все эти недели, все эти годы она жила в огне, в такомярком, полыхающем, всепожирающем пламени, что отблеск его светит нам и черезстолетия. И вот уже рассыпается и гаснет костер, все, что было в ней лучшего, внем перегорело; от некогда ослепительного сияния остался лишь пепел и шлак.Тенью былой Марии Стюарт вступает она в сумерки своего существования.
17. Беглянке свивают петлю(16 мая – 28 июня 1568)
Известие, что Мария Стюарт высадилась в Англии, конечно, не на шуткувстревожило Елизавету. Нечего и говорить, что непрошеная гостья ставила ее вкрайне трудное положение. Правда, весь последний год она, как монархинямонархиню, из солидарности защищала Марию Стюарт от ее мятежных подданных. Впрочувствованных посланиях – ведь бумага недорога, а изъяснения в дружбе легкостекают с дипломатического пера – заверяла она ее в своем участии, в своейпреданности, своей любви. С пламенным – увы, чересчур пламенным – красноречиемубеждала она шотландскую королеву рассчитывать на нее при любыхобстоятельствах, как на преданную сестру. Но ни разу Елизавета не позвала МариюСтюарт в Англию, напротив, все эти годы она парировала всякую возможностьличной встречи. И вдруг, как снег на голову, эта назойливая особа объявилась вАнглии, в той самой Англии, на которую она еще недавно притязала в качествеединственной законной престолонаследницы. Прибыла самовольно, непрошеная инезваная, и с первого же слова ссылается на то самое обещание поддержки идружбы, которое, как всякому ясно, имело чисто метафорический смысл. Во второмписьме Мария Стюарт, даже не спрашивая, хочет того Елизавета или нет, требуетсвидания как своего неоспоримого права: «Прошу Вас возможно скорее вызволитьменя отсюда, ибо я обретаюсь в состоянии, недостойном не только королевы, нодаже простой дворянки. Единственное, что я спасла, – это свою жизнь: ведьпервый день мне пришлось шестьдесят миль скакать прямиком через поля. Вы самиубедитесь в этом, когда, как я твердо верю, проникнетесь участием к моимбезмерным невзгодам».
И участие действительно первое чувство Елизаветы. Разумеется, ее гордостьнаходит величайшее удовлетворение в том, что женщина, замышлявшая свергнуть еес престола, сама себя свергла – ей, Елизавете, и пальцем шевельнуть непришлось. Пусть весь мир видит, как она поднимает гордячку с колен и с высотысвоего величия раскрывает ей объятия! Поэтому первое, правильное ее побуждение– великодушно призвать к себе беглянку. «Мне донесли, – пишет французскийпосланник, – что королева в коронном совете горячо заступилась за королевуШотландскую и дала ясно понять, что намерена принять и почтить ее сообразно еебылому достоинству и величию, а не нынешнему положению». Со свойственным ейчувством ответственности перед историей Елизавета хочет остаться верна своемуслову. Послушайся она этого непосредственного побуждения, не только жизнь МарииСтюарт, но и ее собственная честь была бы спасена.
Но Елизавета не одна. Рядом с ней стоит Сесил, человек с холодными,отливающими сталью глазами, политик, бесстрастно делающий ход за ходом нашахматной доске. Нервическая натура, болезненно отзывающаяся на малейшеедуновение ветра, Елизавета недаром избрала себе в советчики этого жестокого,трезвого, расчетливого дельца; недоступный поэзии и романтике, пуританин похарактеру и темпераменту, он презирает в Марии Стюарт ее порывистость и