Самоотверженные друзья Марии Стюарт один за другим попадают в темные казематыТауэра, а там на дыбе у них исторгают полное признание и имена соучастников – итак, клещами палачей, в порошок размалывается заговор за заговором. А еслиМарии Стюарт порой удается переслать свои письма и предложения через одно изиностранных посольств, то сколько нужно бесконечных недель, чтобы письмодоползло до Рима или Мадрида, сколько недель, чтобы в государственныхканцеляриях собрались ответить, и опять-таки сколько недель, чтобы ответ дошелдо назначения! И как ничтожна в результате эта помощь, как оскорбительнохолодна для горячего, нетерпеливого сердца, которое ждет армад и армий,спешащих на выручку! Да и разве не естественно одинокому пленнику, все дни иночи занятому мыслями о своей судьбе, воображать, что все его друзья в далекомдеятельном мире только и заняты его особой? Но тщетно старается Мария Стюартпредставить свое освобождение неотложным делом всей контрреформации, первой иважнейшей спасательной акцией католической церкви: ее друзья только считают ижмутся и никак не могут между собой договориться. Армада не снаряжается впоход. Филипп II, главная опора Марии Стюарт, щедр на молитвы, но скуп нарешения. Ему не улыбается вступить из-за пленницы в войну с сомнительнымисходом, и он и папа отделываются тем, что посылают немного денег, чтобы былона что подкупить двух-трех искателей приключений для организации покушения илимятежа. Но как жалки эти попытки заговорщиков и как легко берут их на мушкунеусыпные шпионы Уолсингема! Только несколько изувеченных, истерзанных труповна лобном месте Тауэрхилла время от времени напоминают народу, что в уединенномзамке все еще томится в заточении женщина, упрямо притязающая на то, что онаединственная правомочная королева Англии, и все еще находятся глупцы или герои,готовые за нее пострадать.
Что все эти заговоры и интриги в конце концов приведут Марию Стюарт кгибели, что она, как всегда опрометчивая, затеяла безнадежную игру, одна, изстен узилища, объявив войну могущественнейшей властительнице мира, – давно яснокаждому современнику. Уже в 1572 году, после крушения заговора Ридольфи, еешурин, Карл IX заявил с досадой: «Эта дура несчастная до тех пор не успокоится,пока не свихнет себе шею. Она дождется, что ее казнят. А все по собственнойглупости, я просто не вижу, чем тут помочь». Таково жестокое суждение человека,который в Варфоломеевскую ночь отважился лишь на то, чтобы из защищенного окнаподстреливать безоружных беглецов, человека, который понятия не имел ни о какомгероизме. И конечно же, с точки зрения расчетливой осторожности Мария Стюартпоступила неразумно, избрав не более удобный, хоть и трусливый путькапитуляции, а очевидную безнадежность. Быть может, своевременно отказавшись отсвоих династических прав, она купила бы себе этим свободу, быть может, все этигоды ключ от тюрьмы находился у нее в руках. Надо было лишь покориться, лишьторжественно и добровольно отказаться от всяких притязаний на шотландский, наанглийский престол, и Англия, облегченно вздохнув, отпустила бы ее на свободу.Не раз пыталась Елизавета – не из великодушия, а из страха, так как Обличающееприсутствие опасной узницы преследовало ее кошмаром, – перебросить ей мостикдля отступления; переговоры то и дело возобновлялись и на достаточносправедливых условиях. Но Мария Стюарт считала, что лучше быть коронованнойузницей, чем отставной королевой, и в первые же дни заточения Ноллис правильнооценил ее, сказав, что у нее достаточно мужества, чтобы бороться, пока естьхоть капля надежды. Чувство истинного величия подсказывало ей, как презреннабыла бы куцая свобода отставной королевы где-нибудь в захолустье и что толькоунижение возвеличит ее в истории. В тысячу раз сильней, чем неволя, связывалоее данное слово, что никогда она не отречется и что самые последние ее словабудут словами королевы Шотландской.
Нелегко установить границу, отделяющую безрассудную храбрость отбезрассудства, ведь героизму всегда присуще безумие. Санчо Панса превосходитДон-Кихота житейской мудростью, а Терсит[64] сточки зрения ratio[*] головой выше Ахилла; нослова Гамлета о том, что стоит бороться и за былинку, когда задета честь, вовсе времена останутся мерилом истинно героической натуры. Конечно,сопротивление Марии Стюарт при неизмеримом превосходстве сил противника вряд лик чему-либо могло привести, а все же неверно называть его бессмысленным толькопотому, что оно оказалось безуспешным. Ибо все эти годы – и даже что ни год, тобольше – эта, по-видимому, бессильная, одинокая женщина именно благодаря своемунеукротимому задору представляет огромную силу, и только потому, что онапотрясает цепями, порой сотрясается вся Англия, и сердце у Елизаветы уходит впятки. Мы искажаем историческую перспективу, когда с удобной позиции потомковоцениваем события, принимая в расчет и результаты. Легче легкого задним числомосуждать побежденного, отважившегося на бессмысленную борьбу. На самом делеокончательное решение в единоборстве обеих женщин все эти двадцать летколеблется на чаше весов. Некоторые из заговоров, ставившие себе целью вернутьМарии Стюарт корону, при известной удаче могли стоить Елизавете жизни, адва-три раза меч просвистел над самой ее головой. Сначала выступаетНортумберленд, собравший вокруг себя католическое дворянство; весь Север вогне, и лишь с трудом удается Елизавете овладеть положением. Затем следует ещеболее опасная интрига Норфолка. Лучшие представители английской знати, срединих ближайшие друзья Елизаветы, такие, как Лестер, поддерживают проект женитьбыНорфолка на шотландской королеве, которая, чтобы придать ему мужества – чеготолько не сделает она для победы! – пишет ему нежнейшие письма. Благодаряпосредничеству флорентийца Ридольфи готовится высадка испанских и французскихвойск, и, если бы Норфолк, уже раньше своим трусливым отречением показавший,чего он стоит, не был тряпкой и если бы к тому же не помешали случайностифортуны – ветер, непогода, море и предательство, – дело приняло бы другойоборот, роли переменились бы и в Вестминстере восседала бы Мария Стюарт, аЕлизавета томилась бы в подземелье Тауэра или лежала бы в гробу. Но и кровьНорфолка и жребий Нортумберленда, равно как и многих других, кто в эти годысложил голову на плахе, не отпугивают последнего претендента: это дон ХуанАвстрийский, внебрачный сын Карла V, сводный брат Филиппа II, победитель приЛепанто[65], идеальный рыцарь, первый воинхристианского мира. Рожденный вне брака, он не может притязать на испанскуюкорону и стремится создать себе королевство в Тунисе, как вдруг емупредставляется случай завладеть другой короной, шотландской, а вместе с ней ирукой державной узницы. Он вербует армию в Нидерландах, и освобождение,спасение уже близко, как вдруг – не везет Марии Стюарт с ее помощниками! –коварная болезнь настигает его и уносит в безвременную могилу. Никому из тех,кто домогался руки Марии Стюарт или бескорыстно служил ей, никогда несопутствовало счастье.
Ибо, говоря непредвзято и честно, к этому в конце концов и сводится спормежду Елизаветой и Марией Стюарт: Елизавете все эти годы не изменяло счастье, аМарии Стюарт – несчастье. Если мерить их сила с силою, характер с характером,то они почти равны. Но у каждой своя звезда. Все, что бы Мария Стюарт,потерпевшая поражение, преданная счастьем, ни предпринимала из своегозаточения, терпит крах. Флотилии, посылаемые против Англии, разносит в щепкибуря, ее посланцы теряются в пути, искатели ее руки умирают, друзьям врешительную минуту изменяет мужество, каждый, кто стремится ей помочь, сам роетсебе могилу.
Поражают справедливостью слова Норфолка, сказанные им на эшафоте: «Что быона ни затевала и что бы для нее ни затевали другие, заранее обречено нанеудачу». С самой встречи с Босуэлом ей изменило счастье. Тот, кто ее любит,обречен смерти, тот, кого любит она, пожнет одну горечь. Кто желает ей добра,приносит зло, кто ей служит, служит собственной гибели. Как черная магнитнаягора в сказке притягивает корабли, так и ее судьба на пагубу людям притягиваетчужие судьбы; вокруг Марии Стюарт постепенно складывается зловещая легенда – отнее будто бы исходит магия смерти. Но чем безнадежнее ее дело, тем неукротимеедух. Вместо того чтобы сломить, долгое сумрачное заточение лишь закалило еесердце. И сама, по собственному почину, хоть и зная, что все напрасно,призывает она на свою голову неизбежную развязку.
20. Последний круг(1584-1585)
А годы идут и идут, недели, месяцы, годы, как облака, проносятся над этойнеприкаянной головой, словно и не затрагивая ее. Но как ни незаметно, а времяменяет человека и окружающий мир. Марии Стюарт пошел сороковой год –критический возраст для женщины, а она все еще узница, все еще томится вневоле. Незаметно подкрадывается старость, в волосах уже мелькает серебро,стройное тело расплывается, Тяжелеет, черты успокоились, в них сквозит зрелостьматроны, на всем существе лежит печать уныния, которое охотно ищет выхода врелигии. Скоро – женщина глубоко чувствует это – время любви, время жизни уйдетбез возврата; что не сбылось до сих пор, не сбудется вовек, наступил вечер,близка темная ночь. Давно не появлялось новых искателей ее руки, должно быть,никто уж и не явится: еще немного – и жизнь навсегда миновала. Так стоит лиждать и ждать чуда освобождения, помощи равнодушного, колеблющегося мира? Всесильней и сильней в эти закатные годы чувствуем мы, что страдалица пресытиласьборьбой и склоняется к отречению и примирению. Все чаще выпадают минуты, когдаона спрашивает себя: а не глупо ли зачахнуть без пользы, без любви, каквыросший в тени цветок, не лучше ли дорогой ценой купить себе свободу,добровольно сняв корону с седеющей головы? На сороковом году все большеутомляет Марию Стюарт эта гнетущая, беспросветная жизнь, неукротимоевластолюбие постепенно отпускает ее, уступая место кроткой, мистической воле к