Мария Стюарт — страница 63 из 75

объединятся в правой вере. Когда так многое поставлено на карту, недопустимомедлить и колебаться; без всякого зазрения испанское правительство ставит наповестку дня в качестве важнейшей своей политической задачи вероломное убийствоЕлизаветы; Мендоса, испанский посол, называет в депеше «убийство королевы»(killing the Queen) весьма желательной мерой; наместник Нидерландов герцогАльба полностью присоединяется к этому мнению, а властитель обоих миров ФилиппII на докладной записке о предполагаемом убийстве Елизаветы пишет: «С намибог!» Уже не на дипломатические комбинации и военные действия возлагаютсянадежды, а на клинок убийцы. И тут и там не стесняются в средствах: в Мадридеубийство Елизаветы одобрено Тайным советом и на него получено согласие короля;в Лондоне Сесил, Уолсингем и Лестер тоже единодушны в том, что с Марией Стюартнадо покончить насильственным образом. Никакие обходы и лазейки большеневозможны, давно просроченный счет можно погасить только кровью. Вопрос лишь втом, кто поспеет первым – реформация или контрреформация, Лондон или Мадрид,Мария ли Стюарт устранит Елизавету, Елизавета ли Марию Стюарт.

21. Дело идет к концу(сентябрь 1585 – август 1586)

«Пора кончать!» – «The matter must come to an end!» – этой железнойформулой, вырвавшейся в горячую минуту, министр Елизаветы выразил чувства всейстраны. Ничто так не тяготит народ или человека, как долгая неуверенность.Убийство изувером-католиком второго вождя Реформации принца Оранского (в июне1584 года) ясно показало Англии, кому предназначен следующий удар; заговорследует за заговором – пора наконец взяться за узницу, за эту опаснуюподжигательницу, которая сеет смуту и беспокойство! Пора «вырвать зло скорнем»! В сентябре 1584 года протестантские лорды и чиновная знать собираютсячуть ли не поголовно и на торжественной «ассоциации» (association) «честью иприсягой обязуются перед всевечным богом предать смерти всякого, кто приметучастие в заговоре против Елизаветы», причем отвечать будет и «любойпретендент, в чью пользу замышлялась измена». После чего парламент в «Акте оличной безопасности ее величества королевы» – «Act for the security of theQueens Royal Person» – облекает это соборное определение в форму закона. Надвсяким, кто примет участие в покушении на королеву или же – сугубо важный пункт– хотя бы в принципе с ним согласится, отныне занесен топор палача. Кроме того,постановлено, что «лица, обвиняемые в соучастии в заговоре против королевы,подлежат суду двадцати четырех заседателей по назначению короны».

Итак, Марии Стюарт сделано двойное предупреждение. Во-первых, в том, что набудущее королевский сан уже не помешает привлечь ее к публичному суду;во-вторых, что даже в случае успеха покушение на Елизавету ничего ей не даст, атолько неминуемо приведет ее на плаху. Это звучит как последний сигнал фанфары,призывающий непокорную крепость к сдаче. В случае дальнейших колебаний пощадыне будет. Отныне всякой недоговоренности и лицемерию между Елизаветой и МариейСтюарт конец, повеяло резким, суровым ветром. Наступила полная ясность.


О том, что время льстивых писем и льстивого притворства миновало и чтоборьба, растянувшаяся на десятилетия, вступает – hasta al cuchillo – в свойпоследний круг, когда никакие поблажки уже невозможны, Мария Стюарт и самаможет судить по крутым мерам, которые против нее принимаются. Настороженныйучастившимися покушениями, английский двор решил прибрать Марию Стюарт к рукам,окончательно пресечь ее интриги и крамолу. Шрусбери, который в своем качестведжентльмена и большого вельможи был слишком снисходительным тюремщиком,«освобождается от должности»; слово «освобождается» – «released» – звучит здесьв прямом смысле, он и в самом деле на коленях благодарит Елизавету за то, чтоона после пятнадцатилетних мытарств дает ему вольную. Место его занимаетфанатик-протестант Эмиас Паулет. Только теперь Мария Стюарт может с полнымоснованием говорить о «servitude» – рабской неволе, ибо вместо прежнего доброгостража ей назначили жестокого тюремщика.

Эмиас Паулет, твердокаменный пуританин, один из тех праведников, какихвзыскует Библия, но Бог не приемлет, отнюдь не скрывает своих намеренийпревратить жизнь Марии Стюарт в сущий ад. С полным сознанием своего долга идаже с горделивой радостью берется он содержать свою узницу в строгости, лишитьее малейших послаблений. «Я не стану испрашивать снисхождения, – пишет онЕлизавете, – если она тайными кознями вырвется из моих рук, ибо сие можетпроизойти лишь при моем преступном попустительстве». С холодной и трезвойметодичностью, как человек долга, берется он охранять и полностью обезвредитьсвою узницу, как будто это – дело его жизни, завещанное ему Господом Богом.Отныне в его непреклонной душе живет одно честолюбивое стремление – статьтюремщиком не за страх, а за совесть; никакой соблазн не смутит этого Катона[68]; ни разу у него не дрогнет сердце инабежавшая волна теплой человечности ни на миг не растопит его постную, ледянуюмину. Для него бедная усталая женщина не государыня, чьи несчастья внушаютуважение, но единственно черный ворог его королевы, за которым нужен глаз даглаз, ибо от него, как от антихриста правой веры, всего можно ожидать. В том,что здоровье ее расшатано и разбитые ревматизмом ноги делают ее тяжелой наподъем, он цинически усматривает «преимущество для стражей, ибо нечего бояться,что она от них сбежит». Методически, пункт за пунктом, сам не нарадуясь насвою добросовестность, выполняет он обязанности надзирателя и с аккуратностьючиновника ежевечерне заносит свои наблюдения в особую книгу. И если всемирнойистории и знакомы более жестокие, более злобные и несправедливые тюремщики, чемэтот архиправедник, то вряд ли найдется среди них другой такой, кто умел бы сподобным сладострастием превращать свои обязанности в источник чиновничьеговосторга. Первым делом безжалостно засыпаются подземные каналы, которые все ещевремя от времени связывали узницу с внешним миром. Пятьдесят солдат день иночь, караулят подходы к замку; люди из ее свиты, до сих пор невозбраннонавещавшие соседние деревушки и передававшие по цепочке письменные и устныевесточки, тоже лишены свободы передвижения. Только с особого разрешения и подконвоем дозволено им оставлять замок; раздача милостыни окрестным беднякам,которой регулярно занималась сама Мария Стюарт, объявлена под запретом:проницательный Паулет с полным основанием заподозрил в этой благотворительностисредство склонить бедных людей к выполнению крамольных поручений. Одна суроваямера следует за другой. Белье, книги, любые посылки тщательно просматриваются,все усиливающийся надзор удушает переписку. Оба секретаря Марии Стюарт, Нау иКерль, вынуждены сидеть по своим комнатам сложа руки. Им больше не приходитсяписать и расшифровывать письма; ни из Лондона, ни из Шотландии, ни из Мадридаили Рима не просачивается ни одна весточка; ни капли надежды не проникает водиночество всеми покинутой женщины. А вскоре Паулет отнимет у нее и последнююрадость: ее шестнадцать лошадей оставлены в Шеффилде – прошло время выездов наохоту и прогулок верхом. В этот последний год ее жизненное пространство совсемсузилось; при Эмиасе Паулете заточение Марии Стюарт все больше напоминает(темное предчувствие!) одиночную камеру, гроб.


Радея о чести Елизаветы, мы должны были бы пожелать ей болееснисходительного стража для ее сестры-королевы. Но, заботясь о своейбезопасности – как нам ни досадно признать это, – она не могла сыскать болеенадежного стража, чем этот холодный кальвинист. Образцово выполняет Паулетвозложенную на него задачу отрезать Марию Стюарт от всего мира. Проходитмесяц, и она герметически закупорена, живет словно под стеклянным колпаком, ниодна весть, ни одно слово снаружи не проникает под своды ее тюрьмы. Елизаветаможет быть спокойна и радоваться на своего доброго служаку, и она в самом делепрочувственно благодарит Эмиаса Паулета за его рвение: «Если бы Вы знали, мойдобрый Эмиас, как я признательна Вам за Ваше неослабное усердие и безошибочныедействия, за Ваши разумные распоряжения и надежные меры при выполнении стольопасной и трудной задачи, это, наверно, облегчило бы Ваши заботы и порадовалоВаше сердце».

Однако, как ни странно, Сесил и Уолсингем, министры Елизаветы, не слишкомблагодарны дотошному Эмиасу Паулету («precise fellow») за его чрезмерноеусердие. Полная изоляция пленницы вопреки их ожиданиям путает их тайные планы.Много ли проку в том, что Мария Стюарт лишена возможности заниматьсяконспирацией. Паулет своим строгим режимом, в сущности, оберегает ее от еесобственной опрометчивости. Сесилу же и Уолсингему нужна не праведная МарияСтюарт, а неправедная. Им нужно, чтобы узница, в которой они склонны видетьисточник постоянных волнений и заговоров в Англии, продолжала свою тайную игруи окончательно запуталась. Они считают, что «пора кончать», им нужен гласныйсуд над Марией Стюарт, нужен смертный приговор, нужна казнь. Им уже малозаточения. Для них не существует иной меры безопасности, как физическоеуничтожение королевы Шотландской, а чтобы добиться этого, им нужно приложить неменьше усилий, стараясь заманить ее в инсценированный заговор, чем те, какиеприлагает Паулет, стараясь оградить ее от всякой крамолы. Что им для этой целитребуется, – так это комплот против Елизаветы и явное, доказанное содействиеМарии Стюарт преступному заговору.

Такой заговор против жизни Елизаветы сам по себе уже существует. Можносказать, что он работает постоянно. Стараниями Филиппа II организован наконтиненте самый настоящий антианглийский заговорщицкий центр. В Париже сидитМорган, тайный агент и доверенный Марии Стюарт, и на испанские деньги неустанноинтригует, затевая всякие рискованные махинации против Англии и Елизаветы.Здесь постоянно вербуется молодежь и через посредство французских и испанскихпослов завязываются тайные сношения между недовольным католическим дворянствомв Англии и государственными канцеляриями контрреформации. Одного только Морганне знает, что Уолсингем, один из самых способных и ничем не брезгающих