А включить Лулу в контексте ВПЗР означает только одно: скроить такую физиономию (она это умеет!), что сразу хочется… см. выше!
При этом глаза ВПЗР становятся круглыми, как у птицы, и на самом их дне блестит влага. А я прямо-таки вижу белый беретик, пелеринку и ботиночки с почему-то развязанными шнурками. Ах ты мой зайчоныш, ну кто о тебе еще позаботится, как не я?! И шнурки завяжем, и висюльку на груди протрем (не военный крест, а Орден Почетного Легиона, на меньшее ВПЗР не согласна). Но в этот раз она идет даже дальше, чем обычно: влага поднимается метра на четыре выше ориентира и готова вот-вот выплеснуться из глаз.
— Хочешь оставить меня, Ти? — голосом, не предвещающим ничего хорошего, спрашивает ВПЗР.
— Нет.
— В момент, когда ты больше всего нужна?
— Никто не собирается вас оставлять…
— Подгадала случай, чтобы воткнуть нож мне в спину?
— И не думала…
— Куснуть руку, дающую тебе кусок хлеба?
— Да что вы в самом деле!..
— Это ведь предательство, Ти. Самое настоящее предательство. Думаешь, я не знаю, какие переговоры ты ведешь у меня за спиной? Ты давно хотела переметнуться к…
Тут ВПЗР ошарашивает меня именем, хорошо известным в писательских и читательских кругах. Популярная беллетристка, тиражи которой на несколько порядков выше, чем у ВПЗР. ВПЗР считает беллетристку конченой графоманкой и жаждет ее публичной казни у фонтана перед Большим театром: чтобы другим неповадно было писать дрянные книжонки. Эту беллетристку я видела в гробу (из красного дерева с позолоченными ручками), а она… Она вряд ли знает о моем существовании! И уж тем более вряд ли нуждается в моих услугах: у нее и так все шоколадно.
— Это полный идиотизм, — стараясь держать себя в руках, говорю я. — Ни к кому я не собираюсь переметнуться.
— Хочешь променять Служение Таланту на Служение золотому тельцу? — В умении взводить себя на пустом месте ВПЗР нет равных.
— Не хочу.
— Тогда почему ты отказываешься от Талего? Он на сегодняшний момент и есть краеугольный камень Служения Таланту.
Ну вот и наступил последний акт supermelodramы: Лулу-ВПЗР плачет. Натурально — плачет! Тихие слезы падают на пелеринку, на орден, на корзинку с бисквитами «Lefèvre-Utile» и на сам бисквит, торчащий из лулу-вэпэзээровского рта. Каким образом подмоченным оказывается еще и беретик — уму непостижимо… Supermelodrama, одним словом, разыгравшаяся при этом исключительно в моем жалостливом воображении.
— Ну хорошо, — ломаюсь я. — Поеду с вами на этот гре… прекрасный остров. И побуду, пока все не наладится. Такой вариант устроит?
— Более или менее, —
слезы ВПЗР моментально высыхают, и малыш Лулу снова отправляется к себе, на Первую мировую, за очередным орденом/медалью: на этот раз — за Верден. Чтобы снова появиться, когда призовут полковые трубы ВПЗР. Мне же эти самые полковые трубы весело наигрывают: «Ты попала, Ти! В очередной раз — попала!»
Чтобы закрепить достигнутое, ВПЗР обещает мне золотые горы: походы по мадридским магазинам на обратном пути (ребахосовскую разницу в цене она обязуется возместить из собственного кармана), как минимум два дня в «El Court Ingles'e»,[8] а лучше — три!.. Любую вещь из десигуалевской коллекции, на которую я только ткну пальцем (опять же — за счет средств работодателя). И даже поездку на Мальдивы в обозримом будущем. И поездку на Гибралтар. И поездку в Доминикану. Убив на перечень грядущих благ минуты три, ВПЗР плавно возвращается в день сегодняшний, вернее — завтрашний, где ее подстерегает благословенный Талего.
Остров ее жизни.
— Меня ждет прорыв! — ВПЗР даже подпрыгивает на стуле. — Чувствую, что напишу там лучшую свою книгу! Этот остров не такой, как все другие острова!
— Как будто вы были на других островах!
— Конечно, была! На одном только Шпицбергене прожила пять лет… Шпицберген — чем тебе не остров? Я и на Кубе успела потусить. И на Ибице, пока она не стала такой популярной среди диджеевского транс- и хаус отребья…
Примечание: Раньше, насколько мне помнится, шпицбергеновская эпопея занимала года полтора от силы. А Куба с Ибицей и вовсе не всплывали.
— Я уж молчу про Гаити, — продолжает фантазировать ВПЗР. — Ну ни капельки мне там не понравилось, сплошные ураганы и стихийные бедствия… Ежедневно по десятку человек смывало, не говоря уже о мелком и крупном рогатом скоте…
— И как только вы уцелели?
— Назло всем… Как обычно. И запомни — никакие другие острова Талего и в подметки не годятся. Это — любовь с первого взгляда. Уверена, нас ждет там нечто необычное… Выдающееся. Откровение господне, как ни пафосно это звучит. Пафосно?
— Пафосно-пафосно.
— Да и плевать. Я прямо вижу, как мы гуляем по кромке зимнего моря… Зимнее море — это тебе не летнее море. Зимнее море — понятие философское. Вернее — это и есть сама философия в чистом… так сказать — концентрированном — виде. Философия, психология, психоаналитика, нейролингвистика и много чего другого…
— Ага. Сплошные Фрейд с Юнгом… «Толкование сновидений» и «Метаморфозы и символы либидо»… А следом за гуляющими нами будет двигаться группа индейцев навахо с флейтами. И группа индейцев сиу — с фисгармониями. Для создания, так сказать, музыкального фона. Гармонирующего с пейзажем.
Видно, что ВПЗР очень хочется плеснуть мне в лицо остатками красного вина из бокала. И запустить в меня тарелкой с остатками мяса в карамельно-луковом соусе. Две причины, по которым она этого не делает:
— за бой посуды придется платить;
— я только что согласилась на Талего, но могу и передумать. А этого уже не может допустить она сама.
Посему ВПЗР напяливает на себя маску вселенской кротости и смирения («был карнавал, и я нарядилась Флоренс Найтингейл») и замечает только:
— Флейты с фисгармониями не монтируются. Пианино — еще туда-сюда, а фисгармония — нет. Как тебе наш друг Хесус?
Бесконечные перескакивания с темы на тему — еще один отличительный признак ВПЗР. Фирменный приемчик, неотъемлемая часть потока сознания, который никак (ко всеобщей скорби) не иссякнет. Меня он уже давно не удивляет. Удивляет имя администратора ресторана Хесуса в контексте «наш друг». До сих пор столь высокого звания удостаивался лишь проверенный временем Катушкин. А Хесуса мы обе видим второй раз в жизни.
— Хесус? Никак. Парень себе и парень.
— А кое-кто еще минуту назад упоминал либидо…
— Что-то я не пойму… Какое отношение юнговское либидо имеет к здешнему администратору?
— Вообще-то, я подумала о твоем либидо. Мне кажется, оно как-то захирело в последнее время… Ты совсем перестала обращать внимание на мужчин. Это меня тревожит.
На подобную низость способна только ВПЗР, никто другой! Как будто не она старательно вытравливала всех моих ухажеров, выжигала их на корню, высмеивала и называла «чмо из рогатника». А были еще «хорошо темперированные ублюдки», «ходячие энциклопедии козлизма» и (вершина вэпэзээровского ненорматива) «ebanat'ы кальция». За пять лет работы на ВПЗР у меня было два относительно серьезных романа («хоро шо темперированный ублюдок» и «чмо из рогатника»), одна совершенно иррациональная страсть («ebanat кальция»), а из «ходячих энциклопедий козлизма» можно составить целую библиотеку, предварительно отдав тома Катушкину — на переплет.
Уничтожение противника (а мои парни в понятии собственницы ВПЗР были противниками, покушающимися на ее привычные устои, частью которых являюсь я) всегда происходило по одной и той же схеме, с незначительными вариациями. Узнав о наличии молодого человека, ВПЗР вроде бы радовалась за меня, во всяком случае, выражала публичное одобрение и — хотя и не сразу — требовала личного знакомства с избранником.
«Я должна знать, в какие руки тебя отдаю. Поскольку несу ответственность за твою судьбу!»
или:
«Интересно было бы хоть одним глазком посмотреть, кого ты выбрала, Ти. Это наверняка превосходный во всех смыслах мужчина».
или:
«Взгляд со стороны не помешает, Ти. Особенно — взгляд близкого старшего друга. Я ведь твой друг и очень нежно отношусь к тебе… Не лишай меня счастья сопричастности…»
«Счастье сопричастности», ха-ха!
Скорее — «счастье ковровых бомбардировок с последующей зачисткой местности»!
Каждый раз я велась на эти проникновенные фразы, забывая, что ВПЗР — сволочь и манипулянтка. Единственное, что извиняет меня: я была влюблена — следовательно, была безоружной, полуслепой и почти что голой. Без белья, но с мэйкапом. И тональником на ягодицах, чтоб не бликова ли, — сказала бы ВПЗР. Вот такая, без белья, но с мэйкапом, я брала за руку очередного своего мужчину и вводила под закопченные своды сомнительного заведения honky-tonk. И усаживала за колченогий, весь в липких пятнах стол. И заказывала отдающее блевотиной пойло honky-tonk.
То есть пойло всегда заказывала ВПЗР. И это было самое дорогое пойло в ресторанном меню. И самый дорогой ресторан — поскольку встречались мы (я, мой парень и ВПЗР) исключительно в дорогих ресторанах. Таков был ее выбор. Такова стратегия.
Примечание: ВПЗР отлично разбирается в напитках (издержки профессии, к ее книгах все герои пьют). ВПЗР отлично разбирается в кухнях (издержки профессии, в ее книгах все герои жрут). Она отлично разбирается в табаке и его производных (издержки профессии, в её книгах все герои курят напропалую). Она знает все марки сигар и трубочного табака, но в жизни предпочитает самые дешевые, вонючие сигареты (так экономнее). Она может убить час на сравнительную характеристику вин, хотя и равнодушна ко всем винам, за исключением водки. Она может долго и пространно рассуждать о вкусовых достоинствах «когтей дракона» — редких моллюсков, объекте рискованного промысла (цена порции — около 150 евро). Но при этом ей совершенно все равно, что у нее в тарелке, — те же пресловутые «когти дракона» или жареная картошка с тушенкой.
Примечание к примечанию: