<…> по просьбе великого герцога <…> он утвердил баронский титул Гинцбургов и в пределах России.
<…>
Дом барона Горация Гинцбурга, второго члена баронской династии, посещали выдающиеся представители русской интеллигенции: Тургенев, Гончаров, Салтыков, братья Рубинштейны, Спасович, Стасов50. Гораций Гинцбург поддерживал добрые отношения с высшей аристократией и даже некоторыми членами царствующего дома, особенно с принцем Ольденбургским51.
Почти в то же время другой еврей, Самуил Поляков, приступил к сооружению железных дорог. Он построил 6 железнодорожных линий. В последние годы три брата Поляковы стали потомственными дворянами и тайными советниками. И Гинзбург, и Поляковы <и другие еврейские миллионеры52 – М.У.> жертвовали крупные суммы на различные учреждения и на благотворительность. <…> эти евреи искренне любили царя и горько плакали, когда первого марта он был убит.
Как бы странно это ни звучало, но так же были настроены и многие бедные евреи, которые не пользовались никаким почетом, не получали ни титулов, ни медалей.
<…>
…думаю, что и евреи-революционеры в ту пору не испытывали к Александру II той ненависти, которую испытывали к нему некоторые русские террористы-дворяне, как Герман Лопатин, Екатерина Брешковская или Вера Фигнер. <…> ….революционеры, вышедшие из народных низов, сохранили в глубине своей души память о том, что всё же Александр II освободил крестьян от рабства, – в то время, как для русских дворян цареубийство было в какой-то мере «традицией» (вспомним судьбу Петра Третьего и Павла Первого) …несколько евреев, принимавших участие в покушении на жизнь Александра II, сочли нужным подчеркивать, что в мировоззрение доминировал социалистический, а не революционный и террористический элемент.
<…>
По-видимому, у многих революционеров-евреев было на первом плане стремление к социальной справедливости, укрепившись в них от сознания, в каких тяжких экономических условиях находилась в России преобладающая часть еврейского населения.
<…>
Экономическое положение еврейских народных масс при Александре II было ужасно. Но, по-видимому, евреи обладают двумя <исторически, в течение долгой жизни в рассеянии – М.У.>, сложившимися характерными особенностями: стремлением к социальной справедливости и чувством благодарности, – или, по меньшей мере, отсутствием слишком острой враждебности к тем властителям, которые проявляют к ним доброту или просто терпимость [АЛДАНОВ (I) С. 49–51].
Нельзя не отметить, что будучи «западником», Алданов, тем не менее, резко критически оценивал некоторые высказывания русских «западников» ХIХ столетия:
В самое лучшее, вероятно, время всей русской истории, в царствование Александра Второго, в пору истинно необыкновенного расцвета русской культуры, что многие знаменитые европейцы признавали и восторгались – какие цитаты можно было бы привести, цитаты в русскую историю и не попавшие! – Но такой умный и образованный человек, как Кавелин, вдобавок весьма умеренный по взглядам, писал такие письма, которые могли бы очень пригодиться Альфреду Розенбергу. «А что такое вообще Москва? Боже великий! Бухара и Самарканд – более, кажется, европейские города!» Несколько позднее он столь же компетентно высказался и о русской культуре вообще: «Кругом все валится. Нет явления, производящего сенсацию, которое бы не свидетельствовало о преждевременном растлении, о гнилом брожении, которому не видать ни конца, ни края. За что ни возьмись – все рассыпается под руками в гниль… Музыка российская в новых произведениях, по моему мнению, есть последнее слово отрицания музыки. О литературе и не говорю: ее нет; только Салтыков (Щедрин) составляет блистательное исключение: этот растет не по дням, а по часам как обличитель пошлости и навоза, в которых мы загрязли по уши, пребывая в нем даже с каким-то Wohlbehagen53. Я часто спрашиваю себя, да уж не взаправду ли мы туранцы54<…>? Что ж в нас европейского? Азия, как есть Азия».
Это было сказано в пору Толстого, Достоевского, Тургенева, «<Могуей> кучки55», Чайковского [АЛДАНОВ (VI)].
Особенностью алдановского «западничества» было категорическое неприятие любых уничижительных коннотаций в отношении русской культуры, когда речь шла об общеевропейском культурном космосе. Однако в отношении политического устройства Российской империи он, будучи либеральным демократом, всегда придерживался жестко критической линии. Так, например, по мнению Алданова политика государственного антисемитизма, проводившаяся русским правительством после убийства Александре II, полностью дискредитировала власть в глазах всех слоев многомиллионного еврейского сообщества.
При Александре III начались погромы, издавались антисемитские законы и вводились правовые ограничения против евреев56. Эта полоса вызвала всеобщее разочарование и среди представителей еврейской буржуазии, и среди привилегированных элементов. Часть их пыталась, правда, без большого успеха, сохранить свои верноподданнические позиции. <…> Однако, <что> было <…> возможно и естественно <…> при Александре II, <…> стало просто смешным при его приемнике. Привязанность к Александру III даже еврейских магнатов выглядела бы «односторонней», без малейшей встречной приязни. Об отношении к режиму со стороны еврейской интеллигенции и говорить нечего. Следы этого жестокого разочарования можно легко обнаружить у еврейских писателей того времени [АЛДАНОВ (I) С. 53].
Несмотря на «жестокое разочарование», которое подталкивало радикально настроенные группы еврейской молодежи к участию в антиправительственной революционной деятельности, процессы аккультурации евреев не замедлялись, а напротив, набирали все большие и большие обороты. В результате этого:
Разрыв между <передовым отрядом> российского еврейства, все более интегрировавшимся в русское общество, и основной массой их единоверцев все более увеличивался. Они постепенно даже начинали говорить <на разных языках> в прямом смысле этого слова.
В 1897 г. 5 054 300 (96,90%) российских евреев назвали жаргон, т. е. идиш, родным языком. Далее шли русский язык – 67 063 (1,28%), польский – 47 060 (0,90%) и немецкий – 22 782 (0,44%). При этом по-русски умели читать <несколько менее половины (45%) взрослых евреев мужского пола> и четверть женского. По знанию <русской грамоты> евреи занимали одно из первых мест среди народов России; они отставали от немцев, но опережали русских.
<…>
Дети еврейской элиты ходили в русские гимназии, учились в русских университетах, постепенно они становились людьми русской культуры. Не для всех это означало разрыв с еврейством. Так, <близкий по жизни Алданову> Алексей Гольденвейзер, сын известного киевского адвоката А. С. Гольденвейзера, учился в престижной Киевской Первой гимназии вместе с будущим профессором богословия В.Н. Ильиным, сыном философа и публициста кн. Е.Н. Трубецкого – Сергеем и будущим министром иностранных дел петлюровского правительства А.Я. Шульгиным. Впоследствии, став, как и его отец, адвокатом, Гольденвейзер-младший принимал активное участие в <еврейской политике> в Киеве; он, конечно, понимал язык еврейской <улицы>, но, по его собственному признанию, идиш был для него <малознакомым> языком [БУДНИЦКИЙ (I). С. 2–43].
Среди шести урожденных киевлян-писателей, вошедших в «золотой фонд» русской литературы ХХ в., – Михаил Булгаков, Максимилиан Волошин и Константин Паустовский, трое – Марк Алданов, Бенедикт Лифшиц и Илья Эренбург имели еврейское происхождение. Однако никто из них никакого отношения к еврейству, кроме «корней», не имел. Лифшиц и Эренбург по сугубо «духовным» соображениям крестились, Алданов, хотя от религии дистанцировался, тем не менее, похоронен был в Ницце не на еврейском, а на общем муниципальном кладбище.
Типичным примером аккультурации и ассимиляции является и семья Ионы Зайцева. Все его внуки, правнуки и правнучки лишь происходили «из евреев», но душой и сердцем полностью были связаны с русской и европейской литературой и русской и западноевропейской культурной традицией. Ни писатель Марк Алданов, ни его родная сестра писатель Любовь Полонская, ни его жена переводчица Татьяна Зайцева-Ландау (Алданова), приходившаяся ему кузиной, ни другая кузина, сестра жены Вера Зайцева-Хаскелл, ни племянница – поэтесса Гизелла Лахман, ни племянник – поэт и переводчик Рауль Робиненсон, ни другие потомки Ионы Зайцева, заявившие себя на сцене европейской культуры, ни в какой степени не имели отношения к еврейской среде и духовности.
Генеалогическое древо Марка Алданова в той его части, что идет по материнской «зайцовской» линии, являет собой интереснейшую картину, из которой явствует, что Марк Алданов состоит в различных (по отдаленности) степенях родства с целым рядом крупнейших филологов и литературоведов ХХ столетия. Двоюродным братом Алданова является Яков Малкиель – знаменитый американский этимолог и филолог, специалист по романским языкам, троюродными братьями которого – по отцовской линии, были знаменитые филологи и историки литературы Юрий Николаевич Тынянов и академик Виктор Максимович Жирмунский. Примечательно также, что Юрий Тынянов является одновременно и видным историческим романистом, писавшим, в частности, как и Алданов, и примерно в то же время об эпохе царствования Павла I (повесть «Подпоручик Киже», 1927 г., «Восковая персона», 1931 г.). Неизвестно, знал ли Алданов о своем далеком родстве с Ю. Н. Тыняновым, но отзывался он о нем – советском, а значит не свободном «от системы ”заданий”» художнике (sic!) – с большим уважением, и в первую очередь именно как об историческом романисте.