433. Но делать политику с ними в прошлом нельзя было ни нам, ни Ал<ександр> Фед<орович><…>. А<ександр> Ф<едорович> никуда не прятался, а прямо путался в противоречиях задач и средств, которыми эти задачи могут быть достигнуты. Именно ведь из-за этих противоречий культуры народа и задач политических партий у нас оставались без масс такие культурные партии как эн-эсы <ТНСП>, кадеты, а массы шли к бесшабашным демагогам, которым все равно – кулак или идея, подчинение или сознание.
С А.М. Коллонтай до 1917 г. мы были очень близки. Перед побегом в своей квартире ее прятали. Она была не столько красива, сколько обаятельна. Типичная героиня новелл Ив<ана> Ал<ексеевича><Бунина>, но только не из «Чистого понедельника». Так как мы были очень близки, мне <…> приходилось спасать женатых марксистов (с 3 и 5 детьми) от ее чар. Один раз мы выгнали ее С<ергеем> Н<иколаевичем><Прокоповичем>. Я ей сказала, что хвост ее так велик, обаяние ее до того неотразимо, что нечего ей разбивать семьи, все равно ведь эти мужчины ей будут не нужны, а женам они нужны. С этими аргументами она согласилась, мы крепко поцеловались, и она уехала. А тот дурак-марксист страдал невероятно и не подозревал, кто подстроил ему его «трагедию с Шурой». Много было у нас с ней таких историй. А как она вместе с этим умеет работать! Как знает языки! И даже… статистику! Работницы эту «товарищ-Шуру» просто обожали. На большевизм ее свихнул Карл Либкнехт, кажется, чуть ли не единственная ее серьезная любовь. Вот и пиши воспоминания! Разве это – можно?! Недавно слышала компетентное мнение очень умного человека, только что наблюдавшего Россию, – про-большевизана: «Страшно боюсь смерти Сталина. Если он умрет, это не будет аналогией со смертью другого вождя, Ленина. Смерть Сталина – это окончательный и полный развал российской постройки». Это положение он аргументировал. С его аргументацией мы с С<ергеем> Н<иколаевичем> вполне согласны434.
Алданов – Кусковой, письмо от 6 февраля 1947 года.
В Александре Федоровиче я больше всего ценю, кроме его ораторского таланта, то, что он (как и Вы, – не сочтите за лесть) действительно болеет душой, когда дело идет о высшей политике и в особенности о России. Прежде, как Вам известно, сердечные увлечения занимали большое место в его жизни. Теперь этого, к несчастью для него, нет, и я думаю, его кроме общественного дела ничто в жизни больше не интересует. Я хорошо знаю его недостатки. По совести, я почти ничего в делах 1917 года ему поставить в вину не могу. Он именно козел отпущения за грехи всей нашей интеллигенции, – за наши общие грехи. Ведь кто только не вставлял ему палок в колеса! Даже смирная эн-эсовская партия, которая тогда имела немалое значение, так как и у нее были представители в правительстве. Ведь Зарудный (прекрасный был человек) был не один, и он при мне требовал в Ц.К. «отозвания министров из кабинета, если»…
А что «если»? Если «Керенский встанет на путь репрессий» и т.д. И я не уверен, что в партии одержал бы верх Мякотин, а не Зарудный, <…> и другие им сочувствовавшие. Еще неизмеримо сильнее это было в других партиях. Одно это уже делало невозможным «репрессии». Вдобавок, они могли бы быть осуществлены только при условии заключения сепаратного мира, а это было психологически невозможно. С другой стороны, «вождизм», личное честолюбие, опьянение. Всего этого не могло не быть у 35-летнего человека, который так неожиданно стал главой правительства и главнокомандующим в величайшем в мире государстве. Это кончилось, и эти черты у А<лександра> Ф<едоровича> почти исчезли. Мы с Вами работали в «Днях». Знали ли Вы редактора более терпимого, с меньшей дозой «вождизма»? – здесь и выше [ЭТКИНД С. 3 – 8].
В течение почти десяти лет Алдановы будут в среднем один раз в год летать за океан и по нескольку месяцев жить в Нью-Йорке. Посещали они в эти годы и Англию, и Италию, и Швейцарию, хотя уже с 1950 г. совершать длительные путешествия Алданову хотелось все меньше и меньше. Так, например, 12 марта и 3 августа 1950 года он сообщал о себе в письмах В.А. Маклакову:
Обратная виза в Америку скоро кончается, надо бы туда ехать, а мне смертельно не хочется, хотя я люблю Нью-Йорк. Надо бы съездить, для работы в библиотеках, и в Париж, и тоже не хочется, хотя Париж я люблю больше.
<…>
Когда-то я легко выносил полное одиночество. Помню, совсем юношей перед первой войной я отправился без всякого дела в С<оединенные> Штаты. (Ехал по случайности на одном московском пароходе с проф. химии Зелинским, которому теперь девяносто с чем-то лет и который, кстати, на днях счел себя обязанным превознести до небес Сталина.) <…> Теперь для меня поездка из Ниццы в Монте- Карло или в Канн – целое путешествие, а оказаться на большом расстоянии от близких людей было бы тревожно [МАКЛАКОВ. С. 60, 65].
В последнее десятилетие своей жизни Марк Алданов нисколько не снижал интенсивность своей литературной деятельности. В эти годы им были написан мировоззренческий трактат «Ульмская ночь», повести, рассказы и романы: «Астролог» (1947), «Освобождение» (1948), «Повесть о смерти» (1952), «Живи как хочешь» (1952), «Прямое действие» (1953), «Бред» (1955), «Каид» (1955), «Павлинье перо» (1957). Роман «Самоубийство» увидел свет уже после кончины писателя – в 1958 г. Несмотря на загруженность писательской работой и ухудшение состояния здоровья, Алданов, как и в былые годы, живо откликается на просьбы сторонних людей о той или иной помощи. В этом отношении весьма показательна его переписка (1948 – 1953 гг.) с пианистом-виртуозом Сергеем Постельниковым, хранящаяся в Бахметьевском архиве (BАR).
Желая упрочить своё материальное положение и заявить себя как музыковед, Постельников, решил написать книгу по истории русской музыки. Он обратился за профессиональным советом к Алданову, с которым состоял в дружеских отношениях. Алданов живо откликнулся на просьбу друга. Как опытный писатель он в первую очередь организует работу начинающего: ставит ему жёсткие сроки по написанию глав («через три дня Вы должны будете», «через недели две Вы получите», «надо будет немедленно» и т.д.), даёт рекомендации по содержанию и стилю («программа могла бы иметь приблизительно следующий вид», «однако в очерке есть очень большой недостаток» и др.). Книга не была написана, так как преподовательская работа и гастроли отнимали у ее автора слишком много времени. Однако впоследствии Сергей Постельников, станет профессором русской консерватории в Париже. Хотя Алданов имел обыкновение сетовать на свою музыкальную необразованность, в его письмах, помимо желания помочь начинающему писателю, проявляется и глубокое знание им истории музыки. Так, рекомендуя Постельникову обратиться к истории русских крепостных оркестров, он приводит сразу шесть литературных источников, где можно почерпнуть необходимую информацию435.
Судя по приводимой ниже переписке [ДИЕНЕШ], столь же доброжелательно и ответственно повел себя Алданов, когда его младший собрат по перу Газдо Газданов обратился к нему с просьбой помочь в продвижении его произведений на американский книжный рынок.
12/ 2/ 49 Париж
Дорогой Марк Александрович,
простите меня, пожалуйста, за беспокойство, которое я Вам причиняю. Зная, как Вы заняты, я бы постарался меньше всего надоедать именно Вам, но у меня нет к сожалению другого способа получить, – быть может – сведения, которые меня интересуют. Не знаете ли Вы в Нью-Йорке какого-нибудь литературного агента или агентства, к которому можно было бы обратиться для «эвентуального» устройства романа на русском языке в американском издательстве? Я хочу сказать – для перевода и издания романа.
У меня нет в Америке ни одной души, которая могла бы мне дать ответ на этот вопрос. Я далеко не уверен в том, что Вы располагаете такими сведениями; еще меньше я уверен в возможности вообще устроить мой роман в Америке – длительный литературный опыт приучил меня к прогнозам скорее пессимистическим. К тому же, в числе многих моих недостатков нет мании величия и я вовсе не склонен чрезвычайно признателен, если бы Вы нашли возможность и время написать мне по этому поводу несколько строк, за которые я заранее прошу Вас принять мою благодарность.
Уважающий Вас Г. Газданов.
Алданов ответил собрату по перу исключительно быстро – и советом и делом. Он свел его со своим литературным агентом Михаилом Гофманом, опытным менеджером, хорошо знавшим механизмы функционирования американского книгоиздательского бизнеса.
И вот уже в письме от 9 июля 1949 года Газданов благодарит его за
неизменную благожелательность и любезность, которым я обязан тем, что познакомился с М.А. Гофманом. Он был чрезвычайно мил по отношению ко мне, очень энергично занялся моими делами и ему удалось то, что нельзя иначе назвать, как tour de force <фр. – необыкновенное достижение>: он устроил мою книгу в издательстве Dutton, с которым я 6-го числа подписал контракт. Роман взялся переводить Н. Вреден. Без Ваших указаний я бы, конечно, никогда ничего не добился.
В послевоенные годы Алданов всячески старался повысить сюжетную занимательность своих произведений, надеясь таким образом вызвать интерес у западного иноязычного читателя, ввести свои книги в категорию «международный бестселлер». В этом отношении особенно примечателен роман «Живи как хочешь», где:
По канонам массовой литературы <менялось> место действия <…>: то курортная Ницца, то борт океанского лайнера, курсирующего между Европой и Америкой. Под стать был <автором> разработан и сюжет с элементами детектива и мелодрамы, двумя криминальными историями, одной с наркотиками и кражей бриллиантов, другой политической, с международным шпионажем, среди действующих лиц закоренелый злодей и его страдающая жертва, бескорыстный благородный шантажист. Как в доброй старой пьесе, волею автора в одной из последних сцен «Живи как хочешь» все персонажи вдруг оказываются вместе на пароходе, и это дает возможность развязать запутанные сюжетные узлы. Конечно же, действие заканчивается хеппи-эндом, наказанием порока, торжеством добродетели.