440. Напомним, что для Алданова Толстой является «самым честным русским писателем, единственным, которому не в чем себя упрекнуть».
Категорическое неприятие концепции «русской идеи» в ее славянофильском понимании – «умом Россию не понять, аршином общим не измерить» – неизменная позиция Алданова на протяжении всей его жизни:
Ибо в области социально-политической вера в особые пути России почти всегда соприкасалась с явлениями чрезвычайно нежелательными и опасными [АЛДАНОВ (ХVIII)].
В книге «Грасский дневник» Галина Кузнецова рассказывает о разговоре между Буниным, Алдановым и Фондаминским, состоявшемся в июле 1930 года, в котором последний выказывал евразийские настроения, а Алданов оппонировал ему с позиции непреклонного европеиста:
А больше всего я против того, что Илья Исидорович <…> напирает на то, что вот, мол, есть Запад и есть Азия, т.е. Россия. На Западе все было по иному, по светлому, а у нас было рабство, дикость. Поэтому народу собственно и потребно такое правительство, какое сейчас он имеет, т.е. большевистское. Он собственно говорит то, что говорят о нас иностранцы <…>, например: «Для такого рабского народа – так и надо». А между тем на Западе было то же самое. Разве какой-нибудь Людовик не считал себя Богом? «Раб твой», подписываемое <русскими> на челобитных, является простой формулой вежливости. Я не согласен с тем сусанинским пафосом, который вы придаете всему этому…
<…>
Нет, нет, самое ужасное, что вы роете этот ров между Западом и нами – «Азией». Все шло таким быстрым темпом последние несколько десятилетий, что удержись мы после войны – мы бы догнали Европу. Мы не Азия, а только запоздавшая Европа [КУЗНЕЦОВА Г.Н. С. 154–155].
Здесь же еще раз подчеркнем резкое различие в видение будущего России у Алданова и Горького. Как «западник»-либерал Алданов считал необходимым и вполне возможным интенсивное развитие России до уровня ведущих западных держав без применения тоталитарных форм насилия, наподобие «экономического рывка», совершенного южно-азиатскими странами в последней трети ХХ в. Горький же, как «западник»-радикал, призывал к насильственному освобождению России от «азиатчины», что, с огромными жертвами, и было реализовано в сталинской программе индустриализации страны.
Не признавал Алданов также «модное» и по сей день в либеральной историософии представление о якобы культурно-исторической «равноценности» всех мировых культур. Он писал:
Я видел в Северной Америке деревушку, которая была центром «цивилизации», распространявшейся на очень большую территорию с очень большим населением. Видел я также некоторые столицы восточноазиатских и североафриканских стран и, признаюсь, мне очень трудно понять ту, выдуманную в профессорских кабинетах, теорию, которая с некоторого птичьего полета приравнивает эти «мировые центры» к Парижу и древним Афинам [АЛДАНОВ (ХVIII)].
«Ульмская ночь» также может рассматриваться как комментарий к идейным концепциям художественных произведений писателя.
Уже в первом художественном произведении Алданова – повести «Святая Елена – маленький остров» – образ Наполеона-политика, по справедливому утверждению Николаса Ли, «содержал <…> фаталистическую философию случая и отрицание революции», характерные и для «Ульмской ночи». Также Ли писал, что базовый для философии Алданова принцип «Красоты – Добра» сформулирован в романе «Живи, как хочешь», как и основы «Диалога о русских идеях», а аксиоматика Декарта в изложении химика Брауна из «Ключа» позже вошла в «Диалог об аксиомах» в «<Ульмской> Ночи». Следует отметить и то, что иллюстрируя философские идеи фрагментами собственных романов (например, сценой в конвенте из «Девятого термидора»), Алданов, тем самым, образовывал единый творческий метатекст – здесь и ниже [МАРТЫНОВ А.].
Судя по всему, Алданов не рассчитывал на возможность издать книгу на русском языке и готовил франкоязычную версию. 8 октября, приехав на время в США, он писал переводчику Петру Перцову, а 7 ноября 1947 года издателю Оресту Зелюку:
Я очень много работал в Европе, написал несколько «лонг шорт сторис» <англ. новелл, рассказов>, пишу (по-французски) философскую книгу. А месяц спустя, того же года, в письме к журналисту и издателю, с которым Алданова связывали дружеские отношения еще с киевского периода, он с грустью напоминал: «Мы с Вами говорили в начале июня о франко-швейцарском издании моего романа «Истоки» и моей философской книге, начало которой (в неотделанной редакции) я Вам сдал 4 июня. Вы мне обещали дать ответ «очень скоро». Вероятно, из этого ничего не вышло? В таком случае, пожалуйста, пошлите мне рукопись в Ниццу.
Тем не менее, Алданов делал и русскоязычную версию своей книги. В письме к нему от 31 июля 1947 года Иван Бунин, не склонный к философическим умствованиям, выражал надежду, …а что до «философской» книги Вашей, то все еще томлюсь загадочностью ее, утешаюсь лишь надеждой, что она, верно, все-таки не вполне философская [ЗВЕЕРС (II). С. 175].
В письме от 3 марта 1949 года Алданов сообщал Кусковой:
Я кончил первый том своей французской философской книги, о которой помнится Вам писал, и сдал его агенту для поисков издателя. Но для издателей философская книга, особенно написанная не профессором, как «товар» большой ценности никогда не имеет, и мне издателя будет найти гораздо труднее, чем для моих романов [ЭТКИНД].
Понимая, что выпустить в свет философскую книгу по-русски где бы то ни было, кроме «Издательства им. Чехова» навряд ли возможно, Алданов 10 сентября 1952 года обратился к его директору Николаю Вредену, который был в тоже время и его переводчиком и литературным агентом в США:
…решился Вас откровенно, как друг, спросить, не возьмете ли Вы у меня… книгу.
Далее он признается, что очень дорожит именно этой работой, отнявшей у меня несколько лет; я для нее прочел или перечел бездну философских, «тяжелых» книг… Могу сказать, что мне чрезвычайно хотелось бы увидеть ее в печати – так хотелось бы, что я отдал бы ее издательству и бесплатно! Не возьмете ли Вы ее для Чеховского издательства? Я был бы страшно рад.
Не будучи уверен в коммерческом успехе издания, в том, что «Ульмская ночь» в случае ее издания (по-русски) продавалась бы хорошо. Мне неизвестно, как у Вас продается книга покойного Г. П. Федотова441. Если она продается сносно, то, быть может, продавалась бы недурно и моя,
– Алданов предлагает издательству другую свою рукопись – «Повесть о смерти», хотя и оговаривался, что «предпочел бы, чтобы Вы взяли первую». В конце письма Алданов особо подчеркивает:
Едва ли нужно говорить, что я нисколько не буду «обижен», если Вы не примете ни той, ни другой: Вы, верно, завалены рукописями. Напишите мне совершенно откровенно, прошу Вас об этом. <…> Не знаю, что буду делать дальше. Вдруг какой-либо театр примет пьесу, входящую в мой роман? Мы тогда с Вами разбогатели бы. Или писать рассказы для американских журналов.
Книга «Ульмская ночь» была принята к публикации Николаем Вреденом и главным редактором Издательства имени Чехова – Верой Александровой, причем договор, подписанный 13 января 1953 года, предусматривал тираж издания в 3 тысячи экземпляров. В конце 1953 года «Ульмская ночь» поступила в продажу. 18 декабря 1953 года Марк Алданов писал редактору издательства Татьяне Терентьевой:
Слышал, что вышла «Ульмская ночь». Еще раз хочу поблагодарить Вас за Вашу большую работу над ней. Ни на какой успех ни у критики, ни у публики не рассчитываю – говорил это и Вам, и всем. Я писал Николаю Романовичу <Вредену>, что прошу послать по экземпляру книги от меня (кроме рецензионных и редакторских – Карповичу, Вейнбауму) тем же лицам, кому Вы посылали от меня «Живи, как хочешь»… Мне самому достаточно трех экземпляров… Теперь нет больше Бунина, а Зайцева эта книга едва ли заинтересует… А к прошлогоднему списку я просил бы Ник<олая> Ром<ановича> прибавить профессоров Мосли, Симмсона и Кеннана.
Татьяна Терентьева успокаивала вечно боящегося неуспеха писателя:
Напрасно Вы беспокоитесь о Вашей книге. За первые две недели со дня ее выпуска было продано 335 экземпляров. Это очень хорошо. Надеюсь, Вы приступили к работе над Вашей следующей книгой.
Вскоре пришлось расширить и список рассылки. В письме от 14 марта 1954 года Алданов просит Терентьеву добавить в него еще ряд имен:
Я писал Вам, что, по-моему, Б. К. Зайцеву посылать незачем, он читать не станет. Но вот теперь я от него получил письмо, он непременно просит прислать ему «Ульмскую ночь» и говорит, что прочтет. Не смею злоупотреблять большой любезностью издательства и прошу Вас послать Зайцеву один экземпляр за мой счет (у меня больше нет). Если хотите, пришлю Вам чек, или же вычтите эту сумму из тех денег, которые, быть может, мне будут так или иначе от Вас причитаться (от издательства)? В свой список я тогда забыл включить Вл. Набокова (Сирина) и А. А. Гольденвейзера – оба Ваши авторы, и Вы адреса их знаете. Если б я тогда включил их, Вы, быть может, и им послали бы бесплатно? Ведь все равно всех Ваших изданий, и «Ульмской ночи» в частности, у Вас остается на складе много (разве за редкими исключениями), а оба они не «покупатели». Но возбуждать просьбу не стоит, можно тоже на мой счет. Заранее сердечно благодарю… А что у Вас в издательстве нового? Продается ли еще хоть немного «Живи, как хочешь»? Какие планы?.. К своему приятному удивлению, получил четыре чрезвычайно лестных отзыва об «Ульмской ноч» в письмах от известных людей».
7 декабря 1953 года Алданов признавался в письме к Вере Александровой:
Я говорил (и Ник<олаю> Ром<ановичу>, и всем в издательстве), что нисколько не надеюсь на успех этой моей философской книги – ни на успех «моральный», ни на успех материальный. Так продолжаю думать и теперь. Но, в частности, в обеих парижских газетах, в «Русской мысли» и в «Русских новостях», у меня (как и у Вас) могут быть только недоброжелатели или даже враги. Мне было бы очень приятно, если б Вы «Ульмскую ночь», в виде исключения, им вообще не посылали (они и не заметят). Если Вы можете как-нибудь это сделать, буду Вам весьма благодарен. Хотя я очень старый писатель, но, как и покойный Иван Алексеевич, я к брани чувствителен. Это сообщаю Вам тоже «в частном порядке» – только Вам.