Полтора года мы не обменивались с Вами письмами. Знаю, что Вы терпеть не можете писать письма, поэтому Вам из Франции не писал <…>. Знаю, что Вы получили кафедру в Корнелле, искренно поздравляю… [ЧЕРНЫШЕВ А. (V)]
После войны жизнь обоих друзей-писателей катилась по хорошо наезженной колее – от одного литературного успеха к другому. Они оба комфортно ощущали себя в Америке, но, в отличие от Набокова, Алданов все же предпочитал проводить больше времени во Франции, где у него оставались близкие родственники, да и жизнь была дешевле. Обо всем этом в письме от 13 августа 1948 года Алданов рассказывает Набокову вместе с историей конфликта Цетлиной с Буниным и тяжелым материальным положением последнего. Также он пишет и о своих планах на будущее:
Дорогой Владимир Владимирович.
Очень рад был Вашему письму, добрым вестям о Вас. То, что Вы так много (даже при Вашем росте) теперь весите452, по-моему, исключает возможность какого-либо легочного процесса или процесса в дыхательных путях. А без какой-либо легкой болезни после сорока лет человеку уже, по-видимому, обходиться не суждено.
Был у меня М. Шефтель, рассказывал о Вас – все были приятные сообщения. Я не все читал из того, что Вы печатали в последние два года. Те рассказы, которые я читал, один лучше другого.
Мы с Т<атьяной> М<арковной> во вторник уезжаем в Ниццу. Уезжаем на год – если ничего в мире не случится. Если же случится (проще говоря, война), то выбраться назад едва ли будет возможно, хотя мы все для этого сделаем. Тогда поминайте добром. Почему едем? Есть семейные обстоятельства – престарелая мать Т<атьяны> М<арковны>. Есть и более простая причина. Вы говорите о моих «успехах». Со всеми этими «успехами» моего заработка в Америке не хватает. Пришлось бы искать места, но в мои годы мне ни кафедры, ни другой работы, вероятно, не дадут – да и я не очень умею преподавать, да еще по-английски. Во Франции же жизнь втрое дешевле; чем здесь, и там моих американских и других литературных заработков вполне хватает – могу даже помогать. Причина уважительная.
Продал Скрибнеру две книги, в том числе том рассказов. Некоторые из них по-русски не напечатаны, так как не все годится для «Н<ового> Р<усского> Слова» – того, что не годится, я им и не посылал. Вы, наверное, знаете, что ушел из «Нового журнала». Ушел из-за какого-то оглушительного по комическому бессмыслию письма М. Цетлиной к Бунину. Достаточно Вам сказать, что в этом письме она в слезливо-величественной форме писала, что желает своим уходом от Бунина» (то есть разрывом отношений) смягчить удар, нанесенный Буниным русскому делу!!! Удар заключался в том, что он вышел из парижского Союза писателей: из этого союза (в который я не входил) исключили писателей, взявших советские паспорта, – и он этому сочувствовал, – но не исключили одновременно б<ывших> друзей немцев, в том числе и сотрудников гитлеровского «Парижского вестника» – односторонняя терпимость или нетерпимость для него, как и для меня, неприемлемы. Впрочем, Вы все это, верно, знаете, да и скучно об этом писать. Вы спросите, причем же тут «Новый журнал». Хотя Карпович по существу относится к письму Цетлиной так же, как я и как, кажется, почти все, Бунин не пожелал остаться с ней в одном деле. В нормальное время было бы несколько естественней, ввиду конфликта, уйти Цетлиной, а не Бунину. Однако она делает по журналу всю черную техническую работу, заменить ее некем, так как платить технической секретарше журнал, по своей бедности, не может. Поэтому ни Бунин, ни я не предлагали Михаилу Михайловичу выбрать между ней и нами. Мы просто ушли, и я убедил Ивана Алексеевича не сообщать об этом в «Н<овом> Р<усском> Слове», чтобы не вредить журналу. Мы с ним были (в Грассе) его инициаторами (он в 1940 году тоже собирался переехать в Америку), я был с покойным Цетлиным его основателем и редактором и отдал этому делу несколько лет жизни (не говоря о деньгах). Со всем тем я по разным причинам не огорчаюсь. Желаю журналу добра совершенно искренне.
Вы мне два года тому назад писали, что парижская эмиграция напоминает Вам сливочную пасху, которой в понедельник пытаются ножом придать прежний воскресный горделивый вид. Как Вы были правы! Я много раз вспоминал эти Ваши слова. Многое мог бы Вам об этом написать, да не хочется. Не раз и цитировал эти Ваши слова в разговорах и письмах.
Далее Алданов в изящно-иносказательной форме делает комплимент прозе Набокова:
Кстати, по поводу (или не совсем по поводу) этого. Недавно был я здесь у одного старого русского доктора. Он мне сказал, что из моих книг ему больше всего нравится «Камера обскура»453. Я тут Вас не назвал: приятно кивал головой – да, эта вещь очень мне удалась,
После этого он сразу же переходит к теме о Бунине, давая таким образом понять своему адресату, что не считает чем-то серьезным его размолвку со старым писателем. В этот год Алданов вместе с А. Седых вел очередную кампанию (и весьма успешную, судя по его письмам Бунину от 17 и 21 декабря [ГРИН. С. 128]) по сбору денежных средств для их общего друга:
Если Вас интересует Бунин (я ведь знаю, что в душе у Вас есть и любовь к нему), то огорчу Вас: его здоровье очень, очень плохо. А денег не осталось от премии ничего. Я здесь для него собирал деньги, собрал без малого 600 долларов. Давали все, от правого Сергеевского до Джуиш лэбор коммити <Еврейского рабочего комитета> – они Бунина, очевидно, большевиком не считают.
Добавлю, что в своей ближайшей семье Цетлина могла бы без труда найти не таких, как Иван Алексеевич, а настоящих феллоу трэвеллеров454 – но с ними она отношений не рвет, о нет. В конце концов мне-то все равно и меня ничем не удивишь. Но старика эта история, к некоторому моему удивлению, взволновала. Бунин с Цетлиной знаком лет сорок. Читаете ли Вы «Н<овое> Р<усское> Слово» и следите ли за вариантом понедельничной сливочной пасхи, сказавшимся в так называемой истории с «власовцами»?
Очень ли будет нескромно, если я Вас спрошу, что Вы теперь пишете? Я философскую книгу, помнится, писал Вам о ней (пишу прямо по-французски), и еще рассказы. К сожалению, они все длинные: по 10–14 тысяч слов каждый, и для американских изданий не годятся. А то мои дела были бы лучше. В Англии «Истоки» выбраны в качестве «книги месяца» Бук cocaйeти, но после двух налогов мне останется очень мало, да и этого из Англии не выцарапаешь. Ниццей я доволен, хотя этот странный город cocтоит из «новых богачей» и коммунистов. Я почти никого там не знаю, «Айнзамкайтур»455 порою старым людям полезен. Через год, если будем живы, вернусь – опять чтобы получить «риэнтри пермит»456!
Впрочем, кто знает, что будет во Франции через год.
Знаю, что Вы очень не любите переписки. Все же очень прошу: иногда пишите. Не забывайте – увидимся ли мы еще в этой жизни или нет [ЧЕРНЫШЕВ А. (V)].
Последующие два с половиной года Алдановы «мирно жили во Франции», периодически позволяя себе съездить на отдых в Италию или Англию – погостить у Веры Хаскелл, Татьяна Марковна любила проводить время с сестрой. О своей поездке в Италию Алданов рассказывает Бунину в письме от 21 октября 1949 года, которое интересно тем, что в нем описывается процесс «делания» алдановской документально-исторической беллетристики:
Я вернулся из Италии, где пробыл всего неделю… Очень приятно было опять увидеть Милан, Флоренцию, Сиену. Мы с <Татьяной> М<арковной> в 1938 году поехали в Италию «прощаться» с ней перед ожидавшейся войной. До того я был в Италии и в 1913 году. Как бы эта поездка не оказалась новым прощанием! В окрестностях Донго <…> я с трудом нашел <…> дом, в котором Муссолини провел свою последнюю ночь. (Дом, около стены которого он был убит, всем известен). В этой комнате я провел с хозяйкой, очень простой женщиной Бордоли, с полчаса, и ее рассказ, особенно жуткий на этом месте, у двери, через которую вошли убийцы, был бы для меня чрезвычайно полезен <…>, если б я уже не напечатал в свое время по-русски в «Н<овом> Р<усском> Слове», а потом в английской книге рассказов, тот свой рассказ «Номер 14», где всё это описано: в общем я описал обстановку довольно верно, но были и неточности <…>. Дом совершенно средневековый и просто страшный, даже независимо от того, что там тогда произошло [ГРИН. С. 128].
Крупнейшее в США издательство художественной литературы Charles Scribnerʼs Sons457 продолжало печатать книги Алданова и после окончания Второй мировой войны. Вплоть до начала 1950-х гг. Алданов был очень популярным и востребованным современным русским писателем на англоязычном книжном рынке. Об этом свидетельствует, например, письмо Алданова Григорию Лунцу от 6 января 1948 года, в котором он сообщал:
я заключил со Скрибнером соглашение о трех книгах: 1) «Странные истории», 2) «Ключ-Бегство», 3) новый роман. Они и печататься будут в этом порядке, по книге в год. <…> Скрибнер <…> ни одной из этих книг <…> не видел, купил все заглазно. Художественный успех книги <скорее всего имеется в виду роман «Before the Deluge» (русское название «Истоки»), изданный Scribner’s Sons в 1947 г.>, к моему приятному изумлению, очень большой: я получаю каждый день по несколько pецензий и в громадном большинстве они чрезвычайно лестные. Были, впрочем, и ругательные, но мало и не грубые <…>. В общем, такой прессы я, кажется, нигде никогда не имел [М.АПИСЬМА-НИЦЦА].
Андрей Седых пишет, что:
Алданов вечно, буквально в каждом письме, хлопотавший перед Литературным фондом о помощи для своих нуждающихся друзей-писателей, сам за свою жизнь ни у кого не получил ни одного доллара, не заработанного им литературным трудом. Правда, книги его перевели на 20 с лишним языков, отрывок из романа или очерк за подписью Алданова был украшением для любого журнала, но платили издатели плохо, и заработков с трудом хватало на очень скромную жизнь. Поэтому-то главным образом и прожил он последние десять лет в Ницце. Там было тихо, меньше друзей и знакомых и, следовательно, больше времени для работы, но, что было особенно существенно, можно было прожить на скромные заработки…