.
Впрочем, тут же сразу возникает просьба, указующая на то, что луч надежды еще теплится в душе старого писателя-скептика и фаталиста:
Если что-либо мне о Стокгольме сообщите, буду очень признателен.
Потом, как бы принижая важность для него предыдущей темы, Алданов переходит к новостям из разряда «между прочим»:
Кускова и Маклаков сообщили мне, что в Париже в январе начнет выходить новая еженедельная газета «Русская Правда», под редакцией Кадомцева489. Деньги, по их сведениям, дал Ватикан! Что-то это уж очень неправдоподобно: зачем может быть Ватикану нужна русская газета? Еще раз за все спасибо. Крепко жму руку. Самый сердечный привет от нас обоих. Ваш М. Алданов».
В 1954 г. переписка М. Алданова И. Троцкого приобретает регулярный характер: начиная с весны этого года, они практически каждый месяц обмениваются письмами. 20 апреля 1954 года Алданов пишет:
Дорогой Илья Маркович. От души вас благодарю за Ваше письмо от 15-го, полученное мною сегодня (позавчера и вчера почты из-за пасхи не было). Я чрезвычайно тронут Вашим вниманием и заботой. <…> Все Ваши сведения были мне в высшей степени интересны, хотя надежды на получение премии у меня почти нет, и не было. Я знал, что С.М. Соловейчик выставил мою кандидатуру, но Ваше сообщение, что ее выставил и М.М. Карпович, меня изумило: мы никогда с ним об этом не сносились! Известно ли это Вам от Вашего Стокгольмского корреспондента или от кого-то другого? Если это верно, то я, во всяком случае, счел бы себя, разумеется, обязанным сердечно, благодарить Михаила Михайловича. Кстати, о Вашем корреспонденте, которого вы не назвали. Покойный Бунин говорил мне, что я должен бы непосредственно или через друзей послать в Стокгольм мои книги и рецензии о них. Я не был уверен, что он прав, но, видимо, это так. Вы тоже послали ему «Ульмскую ночь» (и за это сердечно благодарю). Как Вы думаете, не послать ли ему мою лучшую, по-моему, вещь «Истоки» или «Начало конца?» Обе у меня есть только по-английски и на других иностранных языках, но не по-русски <…>. Если Вы что-либо из этого одобряете, то, пожалуйста, скажите, как сделать? Можно ль с несколькими рецензиями послать Вам для отправки ему? Вы мне оказываете громадную услугу, и Вы догадываетесь, как я ее ценю. Думаю, что у Зайцева шансов лишь немногим больше, чем у меня. Но, разумеется, это все лотерея.
Обращает на себя внимание, что, делая предложения-подсказки своему адресату, Алданов ссылается на авторитет Бунина, который, как было отмечено выше, не слишком-то хорошо разбирался во всех тонкостях представления соискателя премии. Подробнейшую и очень продуманно составленную справку о писателе Марке Алданове, приложенную ко второму письму Бунина 1938 г. в Нобелевский комитет, готовил явно сам номинант. Помимо нее к письму Бунина приложены проспекты двух издательств, русского и французского, с перечнем книг номинанта и выдержками из критических на них откликов. В рекламном буклете романа «Девятое термидора» во французском переводе краткое содержание книги сопровождается традиционными отзывами прессы, призванными подчеркнуть, что творчество М. А. Алданова своим строгим документализмом и приверженностью традициям Толстого и Стендаля вносит существенный вклад в европейскую литературу.
Обо всем этом И.М. Троцкий, конечно же, был осведомлен. В таком случае, Алданов, предпочитая играть роль человека неискушенного во всех тонкостях требований Нобелевского комитета, желает, по-видимому, польстить своему адресату, подчеркнуть его особенную осведомленность и уникальный опыт в этой сфере.
В этом отношении очень интересно следующее письмо от 6 мая 1954 года:
Дорогой Илья Маркович. Еще раз от всей души Вас за все благодарю. Мне очень совестно, что Марк Ефимович <Вейнбаум> обратился к Карповичу с <…> просьбой <о моей номинации>. Об этом я и понятия не имел. Разумеется, я сердечно поблагодарю Марка Ефимовича, а вот писать ли Карповичу, не знаю: быть может, Ваши соображения об этом вполне правильны. Практического значения представление Карповича в этом году иметь не может, так как это верно произошло недавно, а кандидатуры выставляются в январе. Но для будущего года это и важно, и особенно мне приятно. Впрочем, какое вообще тут практическое значение? Шансы мои ничтожны и по той самой причине, которую Вы указываете: нансеновец, эмигрант. И все-таки как же не попробовать? Знаю, что Ремизов выставлен, что Зайцев выставлен, хотя не знаю, кем именно490? Надо, значит, и мне «взять билет в лотерею», как бы ни были ничтожны шансы. И особенно Вам благодарен. Разумеется, не сообщайте мне имени Вашего корреспондента491, Вы совершенно правы.
Далее Алданов опять возвращается к вопросу, какие его книги «по-английски, по-французски или по-немецки (швейцарское издание)», и какие рецензии он пошлет через И.М. Троцкого его стокгольмскому корреспонденту, выказывая при этом свойственную ему щепетильность в отношениях с посторонними людьми:
Мне чрезвычайно совестно так злоупотреблять Вашей исключительной любезностью и возлагать на Вас еще и пересылку книги рецензий в Стокгольм. Но очень Вас прошу разрешить мне, по крайней мере, хоть покрывать расходы по этой пересылке. Я тотчас прислал бы Вам деньги.
В письме от 21 мая 1954 года Алданов сообщает, что отправил Вам заказным <…> лично для Вас <подчеркнуто от руки>, на память, экземпляр «Бельведерского торса» <…>. В этом же конверте с книгой я вложил наудачу несколько американских рецензий о моих книгах: в выборе руководился известностью критика. Кроме того, вложил французское интервью со мной, появившееся не так давно в «Нувелль Литерер», это во Франции главный литературный журнал. Уж если вы так добры, то перешлите рецензии и особенно интервью в Стокгольм, кому найдете нужным. <…> немецких рецензий теперь не имею, так как после второй войны не абонировался в немецком бюро вырезок. После войны по-немецки, впрочем, пока вышла (в Швейцарии у Моргартена) лишь одна моя книга: те же «Истоки».
21 июля 1954 года Алданов горячо благодарит Троцкого, особо подчеркивая, что:
Забота Ваша о моих интересах, время, которое вы тратите ради меня, и старания поразительны. <…> Ваши слова даже впервые подали мне маленькую надежду. Думаю, что в этом году получит Хемингуэй492. Что ж, он имеет все права. По моему, Моруа имеет меньше шансов, так как французу премия была дана недавно, и Франции принадлежит рекорд по числу премий.
Далее Алданов сообщает о том, что
прочел в «Новом Русском Слове» отчет о Вашем празднике и сердечно порадовался большому успеху.
Речь здесь, несомненно, идет о чествовании И.М. Троцкого по случаю его 75-летнего юбилея (поздравительные телеграммы, письма и другие материалы, касающиеся данного события, хранятся в его YIVO-архиве). Затем следует и комплимент «по случаю»:
Но еще до прихода этого отчета мне об огромном успехе написало три человека. А двое из них добавили, что Ваша речь была самой блестящей.
Покончив с «торжественной частью», Алданов переходит к «серым будням» – оказанию материальной помощи русским эмигрантам, а в конце письма возвращается и к своему «кровному вопросу». Он благодарит И.М. Троцкого за благоприятный для него отзыв об «Ульмской ночи» и с наигранным удивлением спрашивает:
Неужели и Ваш корреспондент заинтересовался этой книгой? Если бы Вы нашли нужным послать ему еще что-нибудь мое, я тотчас достал бы и послал бы Вам. Лично я считаю лучшим из моих произведений «Истоки» («Before the Deluge»). Она имела небывалый успех в Англии, где была избрана «Бук Сосайети» – это британский «Бук оф зи Монс», но с тиражем в двадцать раз меньше, чем американский: было продано 17.000 экземпляров.
22 августа 1954 года:
Дорогой Илья Маркович. Должен каждое мое письмо к Вам теперь начинать с глубокой сердечной признательности. <…>
Ваше последнее письмо ко мне немного меня смутило. Как же я мог бы прислать Вам заметку с оценкой моих книг? Вы меня просите преодолеть скромность, но я уверен, что такую заметку о самом себе затруднился бы составить и очень нескромный человек. <…><Мой послужной список – М.У. > я составил и прилагаю. Тут факты и объективизация, но и это нелегко писать человеку о самом себе. Как вы увидите, на стран<ице> № 3 – пробел: эта страница обрывается там, где «можно» поместить оценку моей деятельности, краткую «общую оценку» моих книг. Если вы считаете это необходимым, (вероятно, Вы правы), то, пожалуйста, произведите оценку сами (или поручите это другому), за что я Вам буду сердечно признателен».
Далее следует очень лестное со стороны знаменитого писателя и важное для характеристики личности И.М. Троцкого и его профессиональных качеств публициста заявление Алданова:
Если вы хотите знать мое мнение, то никто это не может сделать лучше, чем Вы, и тогда это останется секретом. <…> критика очень часто меня хвалила, слишком хвалила, критик Орвилл Прескотт писал, например, в «Нью-Йорк таймс», что меня обычно признают первым из ныне живущих писателей. Это было незаслуженно, но очень приятно. Если хотите, скажите несколько слов не об этом, конечно, мнении Прескотта, а вообще о мнении критики. Или же скажите от себя что хотите.
В конце письма Алданов сообщает, что его «ходатайства в Литфонде о Сабанееве, Петре Иванове и Бологовском удовлетворены» и просит похлопотать за других сильно нуждающихся русских парижан, характеризуя их как «люди почтенные и очень бедные».
11 сентября 1954 года:
Не сомневаюсь в том, что Хемингуэй (по моему, наиболее вероятный и достойный лауреат текущего года), Моруа, Бубер имеют больше шансов, чем я. А не сообщите ли, кто несколько других писателей, о которых Вы пишите. Кстати, именно сегодня здешняя газета «Нисс-матэн» печатает телеграмму из Стокгольма (по-видимому, телеграфного агентства) о том, что наиболее вероятный кандидат в этом году – исландский писатель Halldor Laxness (Халлдор Лакснесс)