– с негодующим пафосом ставит перед русским читателем вопрос И.М. Троцкий. Затем, ссылаясь на авторитет профессоров Антона Карлгрена – «слависта Копенгагенского университета» и опять-таки Фредрика Бёёка, он сообщает, что якобы они оба:
…члены Нобелевского комитета, отлично знающие русскую литературу, давно стараются провести русского кандидата.
Далее Илья Троцкий делится с читателями информацией, которая и по сей день представляет историко-культурный интерес:
Еще покойный Стриндберг, как он мне об этом рассказывал, ратовал за присуждение премии Горькому. И если Горький снова числится только в кандидатах, то это исключительно – его собственная вина. <…> Пресмыкательство Горького перед большевиками оттолкнуло от него не только друзей, но и поклонников его таланта.
<…>
К сожалению, и по отношению к И.А. Бунину в комитете создалась неблагоприятная атмосфера. Бунину ставят в укор преобладание в его творчестве политических настроений и симпатий. <…>сознательный отход от «идеалистической цельности творчества» в сторону политики.
Ни о Бальмонте, ни о Мережковском этого сказать нельзя, но и они остались за бортом. Очевидно, их сопричислили к недостаточно еще маститым на почетное звание лауреата.
В заключении своей статьи И.М. Троцкий делает неутешительные выводы, что:
…причина забвения творцов современной русской литературы кроется в общей русской трагедии. С тех пор, как в сознании Европы Триэсесэрия заменила Россию, европейское общественное мнение находится на распутье. Кто представляет русскую литературу? Те ли писатели, которые работают в условиях «социального заказа», или изгои-художники, ютящиеся по мансардам Парижа, задним дворам Берлина или углам Праги? <…> Томас Манн увенчан нобелевской премией благодаря усилиям германской печати312. Это ее заслуга. Увы, нет России и нет русской печати! Зарубежная русская печать недостаточно влиятельна и авторитетна для такого ареопага как Нобелевский комитет.
Несмотря на столь пессимистическую оценку ситуации, сам журналист настойчиво продолжает борьбу «за русского Нобеля» и через год добивается желаемого успеха. После публикации его статей «Среди нобелевских лауреатов (Письмо из Стокгольма)» – в парижской газете «Последние новости» [ТРОЦКИЙ.И. (II)] и «Получат ли Бунин и Мережковский Нобелевскую премию?» – в рижской «Сегодня» [ТРОЦКИЙ.И. (III)],
«вдруг» забеспокоилась русская диаспора, завязалась активная переписка <…>. Галина Кузнецова записала в дневнике об «оглушившем их <Бунина и его домочадцев, живших в то время в Грассе – М.У.> известии, <когда> по просьбе П.Н. Милюкова секретарь редакции «Последних новостей» <…> переслал Бунину статью <…>, в которой писатель объявлялся «самым вероятным кандидатом на будующий год» [МАРЧЕНКО Т. С. 336–339].
В статье «Среди нобелевских лауреатов» Илья Троцкий, в частности, сообщал читателям, что:
Оказавшись случайным гостем на нобелевских торжествах, <благодаря> любезности президента стокгольмского союза иносранной печати, Сержа де Шессена, <он> не преминул воспользоваться личными знакомствами, чтобы прозондировать почву относительно планов на получение премии представителем русской литературы. К сожалению, я не вправе назвать имен моих информаторов. Могу лишь засвидетельствовать, что мнение этих лиц являются решающими в нобелевском ареопаге.
– Синклер Льюис, – рассказывал мне один из членов Нобелевского комитета, – вероятно, изумится, узнав, что самыми серьезными его конкурентами в этом году были Бунин и Мережковский. Если русская литература до сих пор еще не удостоена премии, то в этом меньше всего повинны ее творцы. Нобелевский комитет и Шведская академия давно оценили величие русской литературы. Кто у нас не знает и не любит русскую литературу?
<…>
Наше несчастье в том, что не один из активных членов комитета не владеет русским языком. Мы принуждены судить о русской литературе по переводам, и мне не нужно подчеркивать, что даже самый идеальный перевод далек от подлинника.
Наш референт по русской литературе, профессор-славист Копенгагенского университета Антон Карлгрен обратил внимание Нобелевского комитета на последний роман Ивана Бунина313, охарактеризовав его как крупнейшее художественное произведение последних лет. Мы бросились было искать этот роман в немецком или французском переводе, но, увы, не нашли.
<…>
Пусть вас не изумит, если я скажу, что среди членов комитета большинство за присуждение премии русской литературе.
<…>
Профессор Лундского университета Сигурд Агрелль официально предложил Комитету Бунина и Мережковского в качестве кандидатов, не решаясь, однако, дать предпочтение одному перед другим. Комитет оказался в тяжелом положении. Что делать?
Неделей позже (30.12.1930) в газете «Сегодня» появилась вторая статья И. Троцкого, где напрямую задавался вопрос «Получат ли Бунин и Мережковский Нобелевскую премию?» Статья начинается с напоминания о событиях тридцатилетней давности, когда первая Нобелевская премия по литературе, на которую был номинирован Лев Толстой была присуждена второстепенному французскому поэту Сюлли-Прюдому. И.М. Троцкий пишет, что тогда:
Решение нобелевского жюри вызвало <…> большой шум в европейской печати. Шведская академическая молодежь бурно выражала свой протест демонстрациями. Если принять во внимание, что отношение Швеции к императорской России было по тому времени далеко не из дружеских, то ясна станет вся степень благородства порывов шведской молодежи. Воспитанная на крайней осторожности к империалистической и царской России, как к извечному и историческому врагу, она, в своих симпатиях к великому художнику и мыслителю, отмежевывалась от всякой политики. Лозунги оскорбленной <…> молодежи были четки и верны: «Нобелевский комитет не должен считаться со слухами. Толстому, как величайшему из писателей принадлежит первенство в награждении премией»314.
Далее Илья Троцкий обращает внимание на вызывающе оскорбительный для русской культуры факт:
Удостоились премий германская, австрийская, итальянская, французская, скандинавская, испанская, ирландская, индусская и польская литература. Обойдена только русская литература. <…> давшая крупнейших художников пера, переведенная на все почти языки культурного человечества. <…> Почему? Где кроются причины столь обидного отношения к русской литературе?»
Поставив вопрос, что называется ребром, Илья Маркович, как человек здравомыслящий и прагматичный, предпочитает не сыпать соль на рану, а искать возможности, исправить сложившуюся ситуацию:
Я использовал свое случайное пребывание в Стокгольме, чтобы среди лично мне знакомых членов Нобелевского комитета <…> позондировать почву относительно шансов русской литературы на премию.
И.М.Троцкий горячо разубеждает русского читателя в том, что шведы, мол де, не любят русскую литературы, а Нобелевский комитет игнорирует современных русских писателей. Наоборот, пишет он:
то, что мне пришлось услышать из уст членов стокгольмской академии и жюри преисполнило меня самыми радужными надеждами. Быть может, уже в ближайшем году один из русских писателей будет увенчан лаврами лауреата и получит литературную премию.
Один из членов комитета, собеседник Ильи Троцкого, уверяет его, что
в присуждении премий мы стараемся сохранить максимальную объективность, руководствуясь единственным стимулом, чтобы произведения того или другого писателя соответствовали воле завещателя. Другими словами, чтобы в произведении доминировал идеалистический элемент. Русская литература насквозь идеалистична и всецело отвечает требованиям завещателя. Конечно, советская литература, невзирая на наличие в ее рядах несомненных талантов, исключается, ибо там, где социальный заказ доминирует над общечеловеческими идеалами и идеализмом, не может быть речи о выполнении воли основоположителя фонда. <Противоположная в этом вопросе – М.У.> позиция Горького исключила его из списка кандидатов на премию.
Итак, с моральной точки зрения, утверждает И. Троцкий, шведы чисты, ибо никакой личной неприязни к русской литературе не питают. По его словам, между Нобелевской премией по литературе и достойным ее современным русским писателем имеется только одна преграда – советская Россия. Однако, по его словам, члены Нобелевского комитета выказывают твердую решимость не уступать давлению Кремля:
Мы отлично знаем, что присудив премию русскому писателю-эмигранту, поставим наше правительство, признавшее советскую власть, в щекотливое положение. Тем не менее, комитет не намерен с этим считаться, ибо внутренние русские дела его не касаются.
Стремясь по дипломатическим и при содействии просоветски настроенных газет не допустить присуждение премии писателю-эмигранту, Москва одновременно лоббировала свои кандидатуры – в первую очередь Максима Горького, чьи книги давно издавались и были хорошо известны в Швеции. Других русских писателей, в частности Бунина, в Швеции издавали мало315.
В заключении статьи «Получат ли Бунин и Мережковский Нобелевскую премию?» И. Троцкий призвал эмигрантскую общественность,
поторопиться с выставлением кандидатуры русского писателя на ближайший год.
Поставив перед эмигрантским сообществом сакраментальный вопрос:
Неужели у русских писателей в эмиграции не найдется достаточно друзей, чтобы выступить с надлежащим предложением достойного кандидата?
– И.М. Троцкий, по существу, инициировал процесс номинирования представителей русской литературы в изгнании на Нобелевскую премию. По утверждению Ивана Бунина: