Во вторник я обедал в Пен Клубе с Том. Манном и долго с ним разговаривал, в частности о кандидатуре Ив. Ал. Должен с сожалением Вам сообщить, что он мне сказал следующее: ему с разных сторон писали русские писатели, просили его выставить Ив<ана> Ал<ексеевича> в качестве кандидата на Ноб. премию, и он считает необходимым прямо ответить, что он этого сделать не может: есть серьезная немецкая кандидатура и он, немец, считает себя обязанным подать голос за немца <…> Бог даст, обойдется и без Манна – здесь и ниже [ГРИН. (II). С. 112–114].
Шансы Бунина, казалось, таяли на глазах, после того, как сулившие надежду 1931 и 1932 годы не принесли ему звания лауреата.
Марк Алданов, как вечный пессимист, верящий вместе с тем в счастливый случай – «лотерея», советовал Вере Николаевне поддерживать в муже мысль, что получение Нобелевской премии проблематично, чтобы не было слишком большого разочарования в случае очередной неудачи. 25 апреля 1931 года он писал ей:
Я считаю, что шансы Ив<ана> Ал<ексеевича> на премию Нобеля огромные, но Вам советовал бы поддерживать мысль, что всё это очень проблематично: я и то боюсь, что, если, не дай Господи, премию Ив<ан> Ал<ексеевич> не получит, то удар будет для него очень тяжелый: внутренно он всё-таки не мог не считаться с мыслью о получении премии.
7 ноября 1931 г. Вера Николаевна Муромцева-Бунина пишет в своем дневнике
Письмо от Троцкого: большевики ведут агитацию против «эмигрантской премии», распускают слухи, что в случае чего – порвут договор <о торговле с Швецией – М.У.>. Горький представлен немцами. Карлфельд был за Яна. Мешает отсутствие единодушия, всякие другие эмигрантские кандидатуры [УСТБУН. Т. 2. С. 256].
Галина Кузнецова пишет в «Грасском дневнике»:
25 декабря 1931 года: С почтой пришло еще одно довольно убедительное подтверждение самого Троцкого о возможной кандидатуре И<ван> А<лексеевича> на Нобелевскую премию и с ним письмо Полякова-Литовцева, в котором тот указывает кое-какие пути и предлагает свои услуги.
<…>
30 декабря: Получено также письмо от Алданова, сплошь деловое, спрашивающее, чего хочет И<ван> А<лексеевич>, на кого надо влиять, к кому обращаться. И знаменательная фраза о том, что единственная его просьба при этом – чтобы вся вилла Бельведер дала слово сохранить в тайне его участие в этом деле, ибо и так, мол, вражды не оберешься [КУЗНЕЦОВА.Г. С.190–191].
1931 год закончился очередным фиаско, но 6 сентября 1932 года Алданов вновь возвращается к нобелевской теме. Он пишет Вере Николаевне:
Осоргин мне сказал, что к нему по делу заходил какой-то влиятельный шведский критик и в разговоре сообщил, что Иван Алексеевич имеет серьезные шансы на получение Нобелевской премии. Дай-то Бог, – я убежден, что они должны дать премию русскому писателю – скандал растет с каждым днем. Но исходить, конечно, нужно из худшего.
Наконец, 9 октября, когда французское информационное агенство Гавас (Havas) сообщило список номинантов на Нобелевскую премию 1932 г., в котором значились имена Бунина и Мережковского, он спрашивал друга:
довольны ли Вы Гавасовской телеграммой о Нобелевской премии? Я был ей очень рад. Шансы Ваши очень велики и в этом году, – Вы один из 6 или 7 кандидатов. А если даже и верно сообщение Стокгольмской газеты, что в этом году премия будет скорее всего поделена между Валери и Георге317, то, значит, в будущем году отпадут сразу Франция и Германия, – тогда Ваши шансы еще очень вырастут. И, наконец, даже независимо от денег, самое появление во всех французских газетах сообщения о том, что Вы один из немногих кандидатов, очень важно, как «реклама» и как способ воздействия на издателей. Забавно, что французские газеты сообщили о Вас, как кандидате СССР! «Посл<едние> Новости» не поместили Гавасовской телеграммы, так как Вы просили ничего не сообщать о Вашей кандидатуре.
Нельзя не отметить, что принципиально неверящий в предсказания и считающий нобелевский выбор «чистой лотереей» Алданов в случае с Буниным выступил в роли оракула и при этом не ошибся. 15 октября (на письме рукой Веры Николаевны приписано «1932») Алданов пишет Буниной:
Много говорили об Иване Алексеевиче в связи с Нобелевской премией, – одни говорили: получит, другие сомневались, – русскому не дадут. Я держал пари на сто франков, что И<ван> Ал<ексеевич> получит премию в течение ближайших двух лет. Так что, пожалуйста, не подведите, – получите.
Вернувшись домой… застал письмо И<вана> Ал<ексеевича>.
Напрасно он думает, что французские издатели и критики в сов<етском> писателе Бюнене не узнали эмигранта Бунина.
<…> Повторяю, на мой взгляд шансы И<вана> А<лексеевича> в этом году значительны, а в «перспективе» двух лет очень велики.
Естественно, из Стокгольма прилетали и информационные «утки». Так, например, 9 ноября 1932 года Зинаида Гиппиус пишет Вере Буниной:
Мы сегодня получили из Швеции, от одного осведомленного человека письмо, – спешу вам сказать, что шансы Ивана Алексеевича очень велики. Из 80 человек жюри многие стоят за Горького, но Ивана Алексеевича выдвигает влиятельная группа евреев, по словам корреспондента – большевитизирующих, т.к. против кандидатуры Д<митрия> С<ергееви>ча <Мережковского> они выдвигают слишком громкий его антисоветизм [ПАХМУС. C. 452].
Оставив на совести Гиппиус, известной своей пристрастностью, ложную политическую характеристику друзей Бунина, отметим, что «группа поддержки» Бунина в его нобелевской эпопее действительно состояла из авторитетных в европейских литературных кругах русских евреев-интеллектуалов.
Хорошо осведомленный о подоплеке «нобелианы» Ивана Бунина, его тогдашний «личный секретарь» писатель Андрей Седых в некрологе «Памяти И.М. Троцкого» свидетельствует в частности, что:
И.М. Троцкий, пользуясь своими связями в Швеции, вместе с журналистом Сергеем де Шессеном проделал большую закуслисную работу в пользу И. Бунина [СЕДЫХ (II)].
Что касается Марка Алданова, то он, по своему обыкновению, всеми силами старался свою активную роль в этой «группе поддержки» публично не выпячивать и, как видно из цитируемого выше Галиной Кузнецовой письма, делал все, чтобы держаться подальше от кипящих в эмигранской писательской среде страстей.
Но и на этот раз премии Бунину не дали. Алданов пишет 12 ноября 1932 года Вере Николаевне:
Очень мы были огорчены результатом шведского дела. Всё говорило за то, что в этом году дадут премию русскому писателю, и я думал, что шансы И<вана> А<ексеевича> большие. <…>. Иван Алексеевич, по крайней мере, не оказался в неловком положении, как Мережковский, – Вы видели эти его интервью, биографии и портреты после Гавасовской телеграммы. Он был очень корректен: сказал, что всё равно, присудят ли премию ему, Бунину или Куприну, лишь бы присудили русскому; но всё же лучше было бы отказать интервьюерам в каком бы то ни было сообщении: газеты только поставили его в неловкое положение. <…> Во всяком случае, и у него, и у Ивана Алексеевича теперь одним опасным конкурентом меньше: Голсуорси выбыл. Лотерея будет продолжаться дальше, подождем будущего года.
И этот год – 1933, наступил, и с октября опять началось томительное для Бунина ожидание результатов присуждения премии. В тягостной атмосфере надежды и предвкушения «обиды, горечи» он писал в дневнике:
Вчера и нынче невольное думанье и стремленье не думать. Все-таки ожидание, иногда чувство несмелой надежды – и тотчас удивление: нет, этого не м<ожет> б<ыть>! Главное – предвкушение обиды, горечи. И правда непонятно! За всю жизнь ни одного события, успеха (а сколько у других, у какого-нибудь Шаляпина напр<имер>!). Только один раз – Академия318. И как неожиданно! А их ждешь… [УСТ- БУН. Т.2. С. 292].
30 октября 1933 года Алданов, анализируя очередные слухи об очередном нобелевском избраннике, пишет:
Насчет Нобелевской премии я тоже не уверен, что она уже присуждена этому неведомому Зилленпе319. Обычно газеты ошибаются в подобных сообщениях. Думаю однако, что и Вы ошибаетесь, усматривая в молчании французских газет симптом. Французские газеты ничего не знают, кроме того, что им сообщает агентство Гавас… Я считал очень высокими шансы немецкого кандидата из эмигрантов, – Генриха Манна. Если он не получит премии и если в этом году ее не получите и Вы, то придется признать, что эмигранту и вообще неугодному своему правительству человеку премии никогда не дадут! … вдруг всё-таки не Зилленпе, а именно Вы. Если же не Вы, то не огорчайтесь свыше меры. Мережковский говорил мне, что он ни малейшей надежды на премию не возлагает.
По прошествии трех лет упорной борьбы и горьких разочарований Фортуна все же улыбнулась Бунину и его друзьям. 4 ноября 1933 года Бунин получил спешное, написанное от руки письмо Алданова:
Одно странно – почему из Копенгагена, а не из Стокгольма? Но по моему, вопрос о Вашем подданстве ясно показывает, что дело идет о Ноб<елевской>. премии. Ну, если не 90%, то, скажем, 75. Вот только не волнуйтесь слишком до 9-го.
В этот же день Борис Зайцев также известил своего друга, что его лично запрашивали из Шведской академии о гражданстве И. Бунина. Затем, 7 ноября пришло еще одно письмо от Алданова:
Дорогой Иван Алексеевич.
Только что узнал о пересланной Вам с час тому назад телеграмме Кальгрена320, запрашивающей редакцию <Последних Новостей>, о Вашем адресе и подданстве. Все у нас (и я) думают, что это <…>означает присуждение Вам Нобелевской премии. Не дай Бог ошибиться, – но уже сейчас сердечно Вас поздравляю и обнимаю.