С началом Второй мировой войны331 Алданов, в отличие от многих других эмигрантов, и подавляющего большинства французов, смотрел весьма скептически на военные перспективы Франции. Для этого у него были достаточные основания. Как химик Алданов с самого начала войны
ходил по разным французским военным и невоенным учреждениями – с просьбою использовать его знания, его желание служить французской обороне. И обнаружил, что всюду такой беспорядок, такая неорганизованность, что он <…> вынес впечатление: больший удар немцев и все повалится [МАКЛАКОВ. С. 8]
Увы, так оно и случилось. 10 июня 1940 года французское правительство бежало из Парижа в Орлеан и столица страны была объявлена «открытым городом». 22 июня 1940 года Франция капитулировала перед Германией и в Компьенском лесу было заключено перемирие, рузультатом которого стало разделение Франции на оккупационную зону немецких войск (вся северо-западная часть страны вплоть до границы с Испанией) и так называемую «свободную зону» – марионеточное государство (центральная и южная Франция), управляемое режимом Виши. Все области Прованса до реки Роны, включая Лазурный берег с городами Тулон, Ментона, Канны, Ницца и Грас, в котором жил Бунин, были оккупированы фашистской Италией.
Несмотря на авиационные налеты и затруднения в передвижении во время военных действий, жизнь в среде парижской литературной эмиграции шла своим чередом. Об этом свидетельствует, например, письмо Алданова Бунину в Грасс от 27 апреля 1940 года:
Готовится чествование Мережковского (75 лет): сбор с обращением к иностранцам. <…> Очень приятно прошло чтение Бориса Константиновича <Зайцева>: и читал он хорошо, и публики было много, и сбор хороший. Сирин недели через три уезжает в С<оединенные> Штаты332, очевидно, навсегда. Вот все литературные новости – здесь и ниже [ГРИН (II). С.116].
В первой декаде июня, перед самым вступлением немцев в Париж, Алданов с женой, бросив на произвол судьбы все свое имущество, включая архив, который был реквизирован гестапо и бесследно исчез, бежали из города, куда 14 июня 1940 года вошли немецкие войска. Им удалось благополучно добраться до Лазурного берега и поселиться в Ницце.
23 августа 1940 года Алданов пишет Бунину:
Я получил вызов к американскому консулу в Марселе и предполагаю, что получена для меня виза в С<оединенные> Штаты. Пока ее не было, мы плакали, что нет; теперь плачем… что есть. В самом деле я пускаюсь в величайшую авантюру всей моей жизни. Но так как делать мне и во Франции нечего, то, помимо других причин, надо ехать. <…>
К письму сделана приписка:
В Нью-Йорке я решил первым делом заняться поиском денег для создания журнала.
В сентябре 1940 года, Алдановы в ожидании визы в США перебрались в Марсель, где жили вплоть до первой декады декабря. Во время «марсельского сидения» Алданов вел интенсивную переписку с друзьями, стремясь, в первую очередь, как-то ускорить процесс выдачи ему американской визы. Об этом, в частности, свидетельствует его письмо В. Набокову-Сирину от 30 июля 1940 года:
Дорогой Владимир Владимирович.
Помните, Вы мне при отъезде шутливо пожелали «оказаться в моем положении». Сбылось с точностью: оказался. Нахожусь теперь в Ницце, хлопочу о визе в Ваши края. <…> Я хотел бы узнать, что с Вами. Удалось ли Вам устроиться и как? Если не удалось, есть ли хоть надежды? Как Вы знаете, денег и у меня нет. Тоже рассчитываю на книги, лекции и т. д. Утопия ли это? <…>. Как отнеслись к Вам издатели? У меня скоро будет готово «Начало конца». Буду его предлагать. Если можете дать полезный совет по этим вопросам, буду искренне Вам благодарен. Но помимо эгоистического интереса я просто очень хочу узнать, что с Вами. Пожалуйста, напишите мне <…>.
Как чувствует себя Вера Евсеевна <Набокова>.? Что дофин <Д.В. Набоков>? Довольны ли Вы оба? Мы с Т<атьяной> М<арковной> часто Вас вспоминали, особенно в последние недели.
Если Вы видите Александра Федоровича <Керенского>, пожалуйста, скажите ему, что я ему писал четыре раза по четырем адресам в разных странах. Очень на него да, собственно, только на него – и надеюсь в смысле визы. <…> Что если в самом деле увидимся? Очень хотели бы. Мы с Т<атьяной> Марковной подали просьбу консулу. Но в обычном порядке, как он сказал, надо ждать «около год»! Мы оба шлем Вам и Вашим самый сердечный привет, самые лучшие пожелания.
Пожалуйста, передайте поклон Александре Львовне <Толстой>, которую я знаю только по ее писаниям [ЧЕРНЫШЕВ А. (V)].
Одновременно Алданов в письмах «обрабатывает» Бунина, настойчиво уговаривая его перебраться в США. 13 сентября 1940 года он пишет ему:
Очевидно, Вы решили остаться. Не решаюсь Вас уговаривать.<…> Но сообщаю Вам следующее. Я вчера получил письмо от Осоргина. Он сообщает, что получил без всяких хлопот визу в С<оединенные> Штаты как писатель (через Американскую федерацию труда, как и я)333, и может тоже устроить еще для нескольких писателей. Я тотчас написал ему о Вас. Но очень Вам
Поскольку Бунин медлил с ответом, 11 октября Алданов просит Веру Николаевну сказать наконец твердо, едут ли они в Америку, т. к. «каждая виза в списке на счету». Следующее письмо Алданова – от 13 декабря, уже из Лиссабона, где он ожидал парохода в Нью-Йорк:
Я понимаю, как Вам трудно собраться в Америку: дороговизна жизни, переезд, риск и т. д. Однако, если Вам, по бытовым условиям, будет очень тяжело в Грассе («недостаток еды, топлива»), то не переедете ли Вы временно в Лиссабон? <…> Знаю, что сюда въездную визу получить трудно. Однако, Метерлинку дали <…> дадут и Вам.
В этом письме после долгого перерыва опять звучит просьба послать письмо с канндидатурой Алданова в Нобелевский комитет (см выше). Кроме того Алданов спрашивает и о близких ему людях:
Имеете ли Вы известия о Зайцевых? Где Мережковские?
27 декабря, накануне отъезда из Европы, Алданов посылает Вере Николаевне прощальное письмо:
Мы завтра уезжаем на португ<альском> пароходе. <…> В третьем классе, но получили каюту на двоих. <…> Перспективы в Америке не блестящие. <…> Я всё же думаю, что какое-нибудь издание мы там наладим. <…> Сведения Ваши о нужде писателей – удручающие. Особенно я боюсь за Зайцевых, которых так люблю. <…> Если я буду зарабатывать деньги в Америке, попытаюсь участвовать и в деле помощи оставшимся.
От Бунина Алданов успел получить ответное напутственное письмо:
8 января 1941 года: Дорогой, милый друг, нынче <…> получено ваше письмо В<ере> Н<иколаевне> от 27 дек<абря>. Да хранит вас Бог в пути – Вас и дорогую Т<атьяну> М<арковну>. Ваше письмо с советами давно получил, спасибо. Рассказы не посланы Вам мною по боязни – дойдут ли? – почта теперь плохая. У меня теперь готова новая книга в 25 новых рассказов (все о любви!), из коих только 9 было напечатано в газете, называется по первому рассказу чудесно – «Темные аллеи». Но куда, куда их девать! Надеюсь переслать вам копии их – для хранения (ибо Бог ведает, буду ли жив, здоров). <…> мне будут посылать немного на мою нищету от Комитета Толстой (Толстовский фонд. – М. У.), но пока еще ничего нет, а холодно, страшно холодно и голодно…
Можно полагать, что Алдановы покидали Францию с тяжелм сердцем. В стране, под немцами оставались родственники, среди них ближайшие – мать Татьяны Марковны, Анна Григорьевна Зайцева, младший брат-инвалид Марка Александровича, Яков Александрович Ландау и его сестра Любовь Александровна с мужем Яковом Борисовичем Полонским и сыном Александром. К счастью в годы нацистского террора никто из них не пострадал.
Глава 7. Марк Алданов и масоны в русском Зарубежье
К характеристике личности Марка Алданова в полной мере могут быть отнесены слова Андрея Седых, сказанные им на закате эпохи генерации русских эмигрантов «первой волны» в некрологе по случаю кончины Ильи Троцкого [УРАЛЬСКИЙ М. (I)] – весьма близкого ему и Алданову по жизни человека:
<Он был> из лучших и благородных представителей того неповторимого поколения, которое ставило служение культуре и помощь ближнему выше всех личных интересов [СЕДЫХ (II). С. 4].
На стезе «служения культуре» такой человек, как Марк Алданов, не мог не соприкасаться с одним из главных духовных течений «Серебряного века» – русским масонством. Напомним, что масонами или вольными каменщиками называются представители этического и метафизического движения на основе агностического монотеизма, оформившегося в ХVIII в. в различного рода закрытые «братские» организации. Название «масон» или «франкмасон» происходит от фр. franc-maçon (в старофр. masson, англ. freemason), широко употребляется также буквальный перевод этого названия – «вольный каменщик» [СЕРКОВ(II)].
До Революции масонство в этническом отношении было выражено русским духовным движением. По свидетельству А.Я. Гальперна – одного из наиболее авторитетных русских масонов предреволюционной эпохи, представители других этносов многонациональной Российской Империи были в масонских ложах крайне редким явлением [НИКОЛАЕВСКИЙ. С. 49–74].
Советская власть, несмотря на то, что многие видные большевики были масонами, отнеслась к этому движению враждебно. Приговор ему был оглашен Л.Д. Троцким, которого, сторонники теории «жидо-масонского заговора» записывают в масоны на том лишь основании, что в списках членов эмигрантской парижской ложи «Свободная Россия» (ЛСР) значится, инкорпорированный туда, возможно, по рекомендации Алданова И.М. Троцкий.
Выступая в 1922 г. на конгрессе Коминтерна, Лев Троцкий – тогда второй по политическому влиянию после Ленина большевик в Советской России, заявил, что каждый франкмасон на русской земле будет рассматриваться как «вражеский агент», поскольку, якобы,