В этот момент Авидий краем глаза заметил принцепса. Марк сразу почувствовал, что сириец тотчас узнал его, несмотря на то, что император восседал на чужом коне, был закутан в серый войсковой плащ. Ни возгласом, ни единым движением, Авидий не показал, что в лагерь явился главнокомандующий. Он решительно подошел к первым рядам смущенных его видом и храбростью солдат, спросил.
— Вы требуете объяснений по поводу суровых мер, какие я вынужден был применить к людям, убившим три тысячи врагов и, по вашему мнению, совершившим доблестное деяние?
В толпе нестройно заголосили — да уж! конечно!.. что же это — они сарматов в мечи, а их внатяг!.. Рабы они, что ли!
— Повторяю, — откликнулся на эти возгласы Авидий. — В нашей армии от предков — от славного Тита Манлия Торквата, Гая Мария, Брута и Кассия[5] — идет обычай страшной смертью наказывать всякого, нарушившего приказ старшего начальника. Вспомните нашествие галлов, когда начальника караула, проспавшего врага, утром сбросили со скалы, чтобы другим было неповадно спустя рукава относиться к распоряжениям преторов. Нарушение приказа во время войны наши предки полагали самым ужасным преступлением.
Он внезапно указал пальцем на распятых центурионов.
— Что было приказано этим? Им повели идти в Аквинк и помочь защитникам города обеспечить надежную оборону города. Как же они поступили?
Авидий вплотную подошел к солдатам, начал заглядывать им в глаза. Те отводили их в сторону.
Не дождавшись ответа, полководец продолжил.
— Они встретили на берегу сарматов и вместо того, чтобы немедленно известить меня, решили сами добыть славу. Что, если выказанная сарматами беспечность, была обманчивой? Что, если враги собирались устроить засаду? С чем бы тогда остался Аквинк? И не окрепла бы дерзость неприятеля, если бы он узнал от пленных, с каким заданием отряд двинулся в путь? Что, если бы враги воспользовались моментом и ворвались в Аквинк? Разве подобное пренебрежение обязанностями принесло бы славу римскому оружию? Отвечайте! Ты! — он ткнул пальцем в ближайшего к нему легионера.
Тот невольно сделал шаг назад.
— Ты! — Авидий обратился к стоявшему рядом солдату.
Тот начал моргать.
— Я… Я… Конечно, приказ следует выполнять, здесь спору нет, но…
— Что «но»! Если во время боевых действий командующий начнет взвешивать, какое именно наказание соответствует тому или иному проступку, если он начнет советоваться с высшей инстанцией, запрашивать разрешение, когда же воевать. Вы послали за помощью к нашему принцепсу? Вот он перед вами.
Авидий широким жестом указал на Марка. Император тронул коня и не спеша подъехал к полководцу. Попытался слезть — не получилось. Острая боль пронзила спину. Он приказал снять себя, усадить на землю. Несколько мгновение громко и выразительно охал, затем объяснил приблизившимся к нему, окружившим его легионерам.
— Спешил! Перед самым лагерем сломалась ось, вот я и вылетел из повозки, как ветры из солдатской задницы.
Солдаты захохотали, однако Марк, приказав двум марокканцам поднять себя, грозно обратился к собравшимся.
— Нечего ржать! Вылетел и вылетел. Отвечайте, Авидий сказал правду? Они нарушили приказ? — он указал на распятых центурионов.
— Выходит, что так. Но уж больно суров. И позору сколько. Что мы, рабы? — принялись выкрикивать из толпы.
— Разберемся, — пообещал Марк и, повернувшись, направился в шатер Авидия. Там выслушал объяснения, там облачился в одежду. Слушал внимательно, потом высказал мнение, что этими казнями следует ограничиться. Ватию он амнистировал. Авидий Кассий возмутился.
— Он без разрешения покинул лагерь! Он должен быть разжалован!..
— Я простил его до того, как ты узнал, что он совершил проступок и покинул лагерь без разрешения. Чье слово, в таком случае, весомее?
— Принцепса, — сквозь зубы ответил Авидий. — Он главнокомандующий.
— И то хорошо. Мне необходимо как можно скорее отправиться в ставку. Ничего, что на ночь глядя. Предоставь повозку, а своим кузнецам поручи как можно быстрее починить мой экипаж. Сразу пришли его в главный лагерь. Вот что еще, Авидий. Мне рассказывали, самым ненавистным для тебя словом является «император». Отчего такая нелюбовь к главе государства?
— Оттого, что государство может избавиться от императора, только заменой его на другого императора. Безысходность всегда была мне не по душе.
— Но я надеюсь, ты сжился с ней? В нашей жизни случается всякое, всего предвидеть невозможно.
— Привык, — пожал плечами Авидий. — А то, что случается в жизни, известно одним только богам.
— Вот именно. Только их повелением люди становятся императорами. Учти это и смирись.
— Я готов исполнить любое приказание принцепса.
— И на том спасибо.
Эта казнь нагнала на сарматов такой страх, что спустя несколько дней кочевники прислали к императору послов просить мир на сто лет. Один из старейшин выразился в том смысле, что нет надежды одолеть войско, в котором за нарушение дисциплины наказывают даже тех, кто победил незаконно. Значит, лучше договориться.
Не заждались весточки и от Ариогеза. За день до августовских календ Катуальда сообщил, что к нему прибыл посланец от квадов с предложением мириться. В тот же день князь котинов, получивший к тому моменту римское гражданство и награжденный четыреста тысячами сестерциев, был вызван к императору.
Был Катуальда в добротных римских доспехах — давленный панцирь был украшен резьбой, за плечами воинский плащ, на ногах армейские сапоги — калиги. Войдя в палатку, Катуальда взмахом руки приветствовал находившихся в большом зале Авидия Кассия, оказавшемуся в тот день в лагере, Септимия Севера и префекта претория, снял рогатый шлем, который он ни под каким видом не пожелал заменить на римскую каску, взял его за один рог, так и держал его во время разговора. При этом смотрел строго на повелителя. На сирийца, Септимия Севера и Стация Приска даже не глянул.
Катуальда сообщил, что Ариогез прислал к нему доверенного человека, чтобы заранее и втайне обсудить условия мирного договора.
Император сразу отказался принять посланца в частном порядке. Пусть квады, добавил он, направит полномочных послов, тогда будем разговаривать.
Катуальда пожал плечами.
— Повелитель, мое дело довести до твоего сведения доверенное мне. Решать тебе. Но прежде, чем давать ответ, задумайся вот над чем. Ариогез просил передать, что жизни посла римского народа пока ничто не угрожает, однако, если цезарь решит выдвинуть условие, чтобы квады прогнали Ариогеза и передали власть прежнему царю Фурцию, тот будет не в состоянии обеспечить его безопасность.
— Ах, вот как! — воскликнул Марк. — Ты передал этому хитрюге мое предупреждение насчет жизни посла?
— Да, государь, но если мне будет позволено изложить собственное мнение…
— Да, — перебил его Марк, — но только под запись.
Следом император жестом указал своему секретарю Александру, чтобы тот приготовил письменные принадлежности.
Германский вождь хмыкнул, однако полтора года, проведенные в римской армии, в непосредственной близости от императора, которого всегда называли «чопорным», «лишенным простоты, присущей его приемному отцу Антонину и брату Луцию Веру», «законником и диалогистом», приучили князя, что ведение протокола — странной, не совсем понятной ему церемонии — соблюдалось в ставке неукоснительно. С другой стороны, Катуальда успел убедиться — римский цезарь никогда и ни в чем не поступал поспешно или необдуманно. При нем не брякнешь что‑нибудь грозное или обидное. Крепко подумаешь, прежде чем подать голос, зато при обсуждении самых запутанных вопросов никто не высказывал поспешных мнений и не советовал попусту, не уходил от темы, что часто случалось при подобных застольях в среде его соотечественников.
— Ариогез уже успел доказать, что он хитер, как лиса, — начал Катуальда, — и его угроза насчет жизни посла не так безнадежна и глупа, как может показаться. Этим самым он обращает твое внимание, цезарь, что тебе придется только с ним обсуждать вопросы, связанные с войной и миром. Ни с кем иным, иначе он не остановится перед тем, чтобы погубить посла и тем самым навлечь на квадов твой гнев и силу римского оружия.
Он сделал паузу, отвернулся и глянул в сторону, где стоял рабочий стол императора, книжные шкафы, его кресло, в котором на этот раз лежала кипа свитков. Успел подумать — охота же такому умному человеку заниматься глупой, никому ненужной писаниной. Ведь он доказал, что умеет водить войска, что способен командовать! Зачем передал войско в руки этого грубого, низкорослого Септимия, родом из какой‑то Африки. Где помещается эта чуднáя Африка, Катуальда и вообразить не мог! Говорят, это родина слонов, но что за чудища такие, слоны?
Соотечественники, которым удалось побывать в Риме, утверждали, что это огромные животные с носом длиной по меньшей мере в два человеческих роста, умеющие читать на латинском языке. По крайней мере, на городских празднествах они уверенно выбирали буквы, из которых складывались слова. Вотан с ними, с этими слонами, но в передаче власти над войском другому человеку, как и грамотности африканских чудовищ, тоже таилась какая‑то загадка. Опыт подсказывал Катуальде — стоит какому‑нибудь племенному вождю поручить дружину своему помощнику, вряд ли ему удастся надолго сохранить голову. Ладно, это дело римлян, в любом случае он выскажет то, что думает.
— Зачем тебе это нужно, император? Жизнь посла, конечно, священна, но не настолько, чтобы ради нее поддаться ярости и необходимости уничтожить этих грязных квадов всех до единого. Квады — наши давние недруги. Они также во вражде с маркоманами, осами, бурами, но, перейдя реку, оказавшись в наших краях, тебе, цезарь, волей — неволей придется вести себя так, как того требуют наши обычаи. Если ты поставишь своей целью наказать квадов, внушить им уважение и страх к звону римского оружия, никому в голову не придет встать на их защиту. Однако если ты решишь извести квадов, ты не оставишь выбора их соседям. Это будет война не на жизнь, а на смерть. Соседние племена придут на помощь квадам. У них много воинов. Я все сказал.