нюю войну Гнея Помпея против Митридата. Впрочем, это была лишь минутная слабость человека, отличавшегося холодным рассудком и всегда умевшим соразмерять свои силы с возможностями. Не стоит слишком упрекать Красса за его фантастические планы – трудно удержаться, когда начинает сбываться то, о чем мечтаешь десятки лет.
Планы планами, но для начала войны необходимо иметь значительный повод. Римляне, эти хищники, захватившие полмира, всегда заботились о том, чтобы война носила видимость справедливости.
В этом деле невольную помощь Крассу оказал Помпей во время своей триумфальной войны на Востоке. Правда, Помпей меньше всего заботился о последствиях, когда часть земель, подчинявшихся Парфии, передал Армении.
Царь Парфии Фраат, смирившийся с этим, вскоре был убит своими сыновьями Митридатом и Ородом. Митридат II, став царем Парфии, напал на Армению и вернул все парфянские земли. Но новый царь чем-то не угодил придворной знати и был свергнут, а на троне оказался его брат Ород II.
Митридат бежал к римскому наместнику Габинию и попросил помощи против брата. Наместник Сирии был очень рад появившейся возможности вмешаться в парфянские дела. Он уже собирался перейти границу, как вдруг получил приказ силой оружия посадить египетского царя на трон. Наместник уговорил Митридата начать войну с братом самому, обещая вскоре помочь.
Митридату удалось овладеть Селевкией и Вавилоном, но в последнем городе он был заперт войсками Орода II и поставлен перед выбором: сдаться брату или умереть голодной смертью. Уповая на родственные чувства, Митридат выбрал первое, что с его стороны было крайне опрометчиво: на Востоке каждый здравомыслящий правитель первым делом стремится уничтожить родственников, чтобы оградить себя от возможных претендентов на престол. Чем ближе было твое родство с царем, тем больше у тебя было шансов умереть не своей смертью. Митридат не стал исключением: он отправился в мир иной тотчас же после того, как попал в руки брата.
Из последних событий в Парфии Красс сделал вывод, что если в государстве братья убивают отца и воюют друг с другом, то покорить его не составит труда.
На ближайшем заседании сената Марк Красс заявил, что Парфии следует объявить войну. Причины были названы следующие: во-первых, парфяне напали на владения армянского царя – союзника римского народа; во-вторых, Митридат II – царь Парфии и союзник Рима – предательски убит братом.
– Если в Индии лягушка проглотит кузнечика, то Марк Красс организует поход на Индию, чтобы наказать лягушку, – съязвил по своей прежней привычке, вернувшийся после долгого изгнания, Марк Туллий Цицерон.
Злобный взгляд Красса, брошенный в сторону оратора, заставил того умолкнуть до конца заседания сената.
Цицерона сменил Катон, которого не пугал блеск глаз разгневанного консула.
– Марк Красс, вероятно, забыл, что на Армению напал Митридат, только что названный им союзником римского народа. Получается, что один наш союзник воюет с другим. Не лучше ли предоставить парфянам и армянам самим решать свои проблемы? Тем более, что Митридат уже обезглавлен братом и, следовательно, наказан за вторжение.
– Парфия не возвратила земли, захваченные у Армении, – настаивал на своем Красс. – Мы не можем бросить в беде своего союзника, иначе другие народы перестанут уважать римлян.
– Еще не известно, чем окончится авантюра Цезаря в Галлии, а Красс хочет втянуть Рим в новую войну, – упорствовал Катон, не обращая внимания на метавшего молнии Красса. – Я считаю недопустимым без весомых причин начинать войну с народом, связанным с Римом договором о дружбе.
Крассу не удалось на этот раз убедить сенат в необходимости начать войну с Парфией, но никто не сомневался, что консул добьется своего. И действительно, Марк Красс принялся собирать сведения о нарушениях парфянами границ римских владений. Шпионами парфянского царя были объявлены разбойники и киликийские пираты. Спустя месяц консул представил столько доказательств и свидетельств вероломства парфян, что сенату оставалось только удивляться – как этому народу до сих пор еще не объявлена война.
Получив согласие сената, Красс теперь должен был заручиться поддержкой богов. Без благословения жрецов, без объявленных ими благоприятных знамений не решился бы выступить ни один военачальник.
Первым делом Красс решил посетить храм Юпитера Статора. Приблизившись к дверям храма, консул вдруг споткнулся о случайно подвернувшийся камень.
Марк Красс никогда не отличался особой богобоязненностью и не слишком верил в различные жреческие хитрости, но именно в эту дурную примету он почему-то верил. Видимо, поэтому Марк Лициний всегда ступал осторожно, глядя под ноги. Но так всегда и бывает: случается то, чего больше всего опасаешься.
Красс даже изменился в лице. С удивлением и страхом он уставился на злосчастный камень.
– Откуда он здесь взялся? – с едва заметной дрожью в голосе изумился консул и окинул взором абсолютно чистую мостовую.
Разбираться было некогда.
– Возьми-ка этот камень, Галл, и отнеси в храм, – приказал Красс рабу. – Может, жрецы что-нибудь посоветуют.
Мудрый служитель Юпитера быстро понял, в чем дело.
– Это боги предупреждают тебя, Марк Лициний: сдержи гордыню. Ты смотришь вдаль и строишь грандиозные планы, однако не видишь, что делается вокруг тебя, не смотришь себе под ноги.
– Как же мне быть?
– Этот камень можно попытаться обратить в доброе знамение.
– Сделай же хоть что-нибудь, добрый жрец! – взмолился Красс.
– Очень дорого будет стоить сие священнодействие. Нужно положить камень на весы, а на вторую чашу насыпать столько серебра, сколько весит преграда на пути к твоей удаче. Серебро пойдет на нужды храма, а камень следует бросить в ту сторону, где находится твой враг.
– Я согласен, – Красс вытер пот со лба. – Галл, беги за серебром, а камень бросьте в сторону Парфии. Враг у меня сейчас один.
На следующий день Красса сопровождал Гней Помпей. Оба консула давно прекратили многолетнюю вражду, так как их интересы отныне не пересекались. У Красса Помпей нашел сочувствие и понимание, когда его постигло огромное горе – он потерял свою любимую жену; она умерла при родах. Со смертью Юлии ничто уже не связывало Помпея с Цезарем, и ранее внушавшим ему немалые опасения. Помпей инстинктивно потянулся к Марку Крассу, словно искал у него защиты и спасения от непредсказуемости бывшего тестя…
Памятуя о вчерашнем случае с камнем, столь дорого ему стоившем, Красс решил путешествовать верхом.
Сегодня Марк Лициний отправился к старинному храму Спасения, возведенному на Квиринале. По пути ему встречалось множество больших и малых храмов, возведенных в разное время. Красс не ставил целью посетить все жилища богов в Риме – это было просто невозможно, – но в некоторые он все-таки заходил. Посещая храм, Красс оставлял жертвоприношения в соответствии со значимостью бога в римской жизни.
– Ты слишком возбужден, Марк. Судя по выражению лица, ты хочешь подарить храмам все свое состояние.
– Не беспокойся, Гней, когда Красс дает деньги, чувство меры его не покидает.
Подъезжая к Бычьему рынку, спутник Красса, глядя на его высоко поднятую голову, сказал:
– Марк, умерь гордыню, впереди храм Скромности.
– Но ведь за ним следует храм Фортуны. Завернем лучше к нему.
В храме богини счастья и удачи всадники тоже особенно не задержались: оставили у подножия статуи Фортуны несколько золотых сестерциев и продолжили путь. Вслед им неслись слова благодарности и пожелания успеха во всех начинаниях от жрецов.
Советы Лицинии и упрямство Красса
Ежедневные хлопоты по подготовке парфянского похода изрядно утомляли Красса. По вечерам консул едва передвигал ноги от усталости, и единственным его желанием было побыстрее добраться до мягкого ложа и до утра забыть о делах.
Сегодня, когда Марк Лициний уже счел все дела завершенными и приказал готовить постель, явился привратник.
– Господин, к тебе женщина.
– Кто такая? – недовольно спросил консул.
– Она отказалась назвать свое имя, но велела передать: "Тебя хочет видеть та, которая могла стать причиной твоей смерти, но нынче желает уберечь от гибели".
– Нельзя ли от нее избавиться? – Красс с надеждой посмотрел на слугу.
– Вряд ли это возможно – поздняя гостья настроена весьма решительно, – высказал свои наблюдения привратник. – Я не могу прогнать ее как обычную просительницу. По всему видно, она довольно богата и влиятельна, ибо ее сопровождает десяток весьма упитанных рабов.
– Ладно, зови… – озадаченно промолвил триумвир. – Скажи страже у дверей, чтобы не дремала.
Едва гостья вошла, Красс указал ей на стоящий у двери стул:
– Садись.
Сам он благоразумно оставался в противоположном конце комнаты. Первым делом Красс попытался удовлетворить свое любопытство, которое уже начало брать верх над усталостью:
– Скажи, кто ты, зачем хотела меня видеть, и что значат твои слова, переданные привратником?
– Да разве не узнал меня доблестный Марк Лициний Красс? Ты, чьей памяти завидуют все, кто тебя знает, забыл черты лица женщины, которую любил и которая любит тебя до сих пор!
– Лициния! – воскликнул Красс. – Неужели это ты?
Через мгновение самообладание вернулось к консулу. Он открыл дверь и спокойно приказал стоявшим на страже легионерам:
– Вы свободны. Свой пост займете через час.
– Ты осторожен, как в молодости, – усмехнулась Лициния, – но, право же, напрасно. Год назад я покинула храм Весты и теперь вольна делать все, что хочу.
– Сколько же тебе лет?
– Считай сам: в восемь лет я стала весталкой, тридцать лет прослужила в храме – таков обязательный срок службы богине Весте. И, как я уже сказала, год назад он закончился.
– Да, немало, – подвел итог Красс и тут же исправился: – Но выглядишь ты прекрасно. Годы не властны над тобой, Лициния.
– Что же ты сразу не узнал меня, старый хитрец? Надеюсь, ты не будешь утверждать, что я совершенно не изменилась за прошедшие годы?