ию с этим проектом.
Чтения продолжались. По воскресеньям чистенький, аккуратненький Кэйбл доводил Твэна до бешенства тем, что неизменно отправлялся в церкви и воскресные школы тех городков, где их заставал день отдыха. Кэйбл был счастлив — турне удалось, писателям много аплодировали, чтения приносили немало денег. Но однажды, когда Кэйбл и Твэн возвращались после читки в гостиницу, Твэн сказал своему партнеру:
— О, Кэйбл, я унижаюсь. Я позволяю себе быть просто клоуном. Это ужасно! Я не могу этого больше вынести.
Никогда Америка не была так сильна и так богата, как теперь. Весь континент с его огромными естественными богатствами находился в руках людей, которые не хотели думать ни о прошлом, ни о будущем, которые прогнали индейцев с их земель, а непокорных уничтожили, которые не останавливались ни перед какими — самыми хищническими — методами, лишь бы поскорее извлечь из недр земли ее сокровища. Начавшийся после гражданской войны подъем промышленности был задержан на несколько лет кризисом 1873 года, но затем он получил новый размах. Ни Рокфеллер, ни Морган, Вандербильт, Гарриман, Карнеги, ни другие «денежные бароны» не участвовали в сражениях с войсками рабовладельческого Юга, хотя их сверстники были в армии. Зато они сумели полностью использовать победу над плантаторами для строительства своих железнодорожных, нефтяных, финансовых империй. Ухитряясь получать нелегальные скидки с железнодорожных тарифов, употребляя всю мощь концентрированного капитала, путем сложных комбинаций и простого обмана, рокфеллеровский трест «Стандард Ойл» захватил в свои руки огромную часть нефтяной промышленности. Карнеги создал гигантскую сталелитейную промышленность. Еще в 1870 году американская металлургия резко отставала от английской и французской. Через несколько лет Европа осталась позади. Америка уже оспаривала и вскоре захватила первое месте в мире в области фабричного производства. При этом все возрастающая часть промышленности переходила в руки акционерных обществ, в руки отдельных гигантских концернов.
Карикатура на известных американских лекторов семидесятых годов. (Твэн в костюме шута).
Огромные субсидии от правительства, денежные и земельные, привели к особенно быстрому росту сети железных дорог. Железные дороги получили от правительства США много десятков миллионов акров земли. К концу восьмидесятых годов протяженность железных дорог в Соединенных Штатах составила 250 тысяч километров, или почти столько же, сколько во всем остальном мире. И здесь концентрация капиталов становилась все более явной. Уже к этому времени семьдесят пять компаний (из общего числа в 1600) объединяли более двух третей всего протяжения железных дорог. Всё новые железные дороги попадали в руки Моргана, Гарримана и Хилла. Борьба конкурирующих групп становилась ожесточенней. Руководители корпораций «разводняли» акции, продавая их мелким вкладчикам на много дороже истинной стоимости, присваивали миллионы за «организационную работу» и крупно «зарабатывали» на спекулятивных сделках на бирже, порою направленных против своей же компании. Очередная «паника» — разоряются тысячи мелких предпринимателей и акционеров, сотни тысяч рабочих голодают, фермы продаются с молотка, а короли железных дорог, стали, мяса, нефти, меди становятся еще сильнее и богаче.
Золотой дождь не миновал, конечно, и людей у кормила правления. Обвинениями в подкупе, темных махинациях были запятнаны президенты, министры, губернаторы, члены Конгресса. Недаром газетный юморист в связи с поездкой членов законодательной палаты одного из штатов писал, что, когда на поезд напали бандиты, законодатели, «очистив бандитов от их часов и драгоценностей, продолжали поездку с возросшим энтузиазмом».
В 1827 году американский министр финансов предсказывал, что потребуется пятьсот лет, чтобы заселить общественные земли страны. Но уже в течение одной четверти столетия после издания закона о наделах почти вся лучшая земля за Миссисипи перешла в частные руки. В 1889 году территория индейцев, последнее огромное «белое пятно», была открыта для заселения. В назначенный час толпа белых ринулась на эти земли. Через год там уже существовали города с банками и церквами, газетами и грабителями.
При этом большая часть американской земли оказалась в руках крупных владельцев. Даже иностранцы, главным образом английские аристократы, в 1884 году владели в Америке двадцатью миллионами акров земли. В тихоокеанских и горных штатах половина земли находилась в руках крупных землевладельцев, сдававших участки в аренду или применявших труд мексиканских и других батраков..
Рабочий уже не мог рассчитывать на то, что в случае недовольства условиями работы он без особых затруднений станет независимым фермером. Количество рабочих увеличивалось. Во время кризисов оказывалось, что рабочих непомерно много, что для них нет работы, им некуда податься и никто не обязан заботиться об их существовании.
Предприниматели воспользовались безработицей, чтобы снизить заработную плату, ухудшить условия труда: В годы кризиса некоторые профсоюзы были начисто сметены с лица земли, другие потеряли большую часть своих членов. Уничтожено было и созданное шахтерами общество «Молли Мэгуайрс». Но в борьбе против жесточайшей эксплоатации, против голода создавались новые организации рабочих, поднималось стачечное движение.
Знаменитая забастовка железнодорожников в 1877 году, вызванная очередным снижением заработной платы и попыткой окончательно уничтожить профсоюзы, началась, когда в стране было три миллиона безработных. Забастовку подавили при помощи воинских частей в одном месте, но она перебросилась на другие железные дороги. Много рабочих было убито, мастерские в Филадельфии пылали. Почти полностью приостановилось движение на большинстве железнодорожных линий к западу от Миссисипи.
Вместо того, чтобы пойти по какому-то особому, исключительному пути, о котором мечтали мелкобуржуазные утописты, проповедники разрешения всех противоречий при помощи раздачи земельных участков, Америка оказалась страной острейшей классовой борьбы между рабочими и капиталистами. При этом правительство открыто поддерживало капиталистов. Крупная буржуазия была перепугана. Хотя забастовку разгромили, она оставила глубокий след в умах американских рабочих. Подготовлена была почва для подъема профсоюзного движения, роста социалистических идей среди пролетариата Америки.
Характеризуя положение в Америке, Энгельс писал в середине восьмидесятых годов (в письме к Ф. Келли-Вишневецкой): «…Америка была, в конце концов, идеалом всех буржуа: богатая, обширная, развивающаяся страна с чисто буржуазными учреждениями без феодальной закваски или монархических традиций и не имеющая постоянного наследственного пролетариата. Здесь каждый мог сделаться если не капиталистом, то во всяком случае независимым человеком, который занимается производством или торговлей на свои собственные средства, за собственный риск и страх. И так как здесь пока еще не было классов с противоречивыми интересами, то наши (и ваши) буржуа вообразили, что Америка стоит выше антагонизма и борьбы классов. Эта иллюзия теперь рассеялась, последний буржуазный рай на земле быстро превращается в чистилище, и от превращения в ад, подобный Европе, его сможет удержать лишь бурный темп развития едва оперившегося американского пролетариата»[4]
Расстрел забастовщиков в Балтиморе в 1877 г. Современный рисунок.
Секретная профсоюзная и кооперативная организация «Рыцарей труда» была создана в 1869 году, но только двенадцать лет спустя о существовании ее стали говорить открыто. «Рыцари труда» организовали ряд забастовок, и число членов союза выросло во много раз. Создавались и другие чисто профсоюзные объединения, В 1885 году поднялась новая забастовочная волна.
Грубость, вульгарность и жестокость плутократии, наступление монополий на привычные порядки вызвали возгласы возмущения и среди так называемых средних классов. Даже один из реакционнейших руководителей республиканской партии, Лодж, выразил неудовольствие опрощением нравов — в обществе теперь свободно говорили о деньгах, а ведь это считалось вульгарным, когда Лодж был молодым.
В бостонских литературных кругах тоже почувствовалось движение воды. Лоуэлл, который несколько лет тому назад только возмущался коррупцией, в 1884 году заявил, что социализм является претворением христианства на практике. Американская демократия оказалась недостаточной. Хоуэлс уже прямо называл себя социалистом и пристально следил за развертыванием борьбы между трудом и капиталом. Над радостным американским горизонтом, как выразился Хоуэлс, уже собирались тучи. Вопросы социальной справедливости назрели, уйти от них было невозможно. Беллами уже обдумывал свою книгу о социальной утопии.
Много лет спустя Хоуэлс писал о Твэне: «Он не пошел так далеко в признании социализма, как я, если вообще он пошел по этому пути… но с самого начала он видел перед собой светлое зрелище организованного труда, как единственного спасения для рабочих».
Твэн жил не на необитаемом острове. Он следил за жизнью страны не только из своего гартфордского дома. И он видел, что справедливость на стороне простых людей, на стороне эксплоатируемых, ограбляемых, расстреливаемых. Профсоюзы? Конечно, он за профсоюзы. «Рабочий — член профсоюза — величайший факт величайшего века, который когда-либо знали нации мира… Да, он явился, и вопрос уже не в том, как это было до сих пор в течение тысяч веков, — что нам делать с ним? Впервые в истории он не нуждается в нашей заботе». Профсоюзный рабочий стал вершителем своей судьбы. Твэн называет организацию «Рыцарей труда» спасителем человечества в письме к Хоуэлсу, он почувствовал, что все время левеет. В 1871 году Твэн считал себя жирондистом, «каждый раз после этого я читал Карлейля иначе, меняясь мало-помалу под влиянием жизни и окружения (и Тэна и Сен-Симона); и теперь я снова кладу книгу и чувствую, что я санкюлот! И не блед