К четырем Петрик пообедал, сделал уроки и принялся ждать.
Мама немного удивилась отсутствию мальчиков. Но бывают же, в конце концов, случаи, когда притти почему-либо невозможно!
Час до пяти тянулся очень долго. Но Петрик решил устроить генеральную уборку на своем столике, и время кое-как прошло.
В пять Лева не пришел.
До шести Петрик слонялся по комнатам, ничего не делая, и надоедал маме. Он просто изнывал в ожидании.
После шести Левы все еще не было, и Петрик начал волноваться. Он уселся в передней на стул, чтобы как-нибудь не пропустить звонка.
В семь он потерял всякую надежду. Было очевидно: Лева надул и не придет.
И вдруг когда он совсем перестал ждать, раздался звонок. У Петрика сильно забилось сердце, и он бросился открывать.
Что, если это Лева?
А если это не Лева?
И когда щелкнул замок, и когда распахнулась входная дверь, и когда вместе с прозрачным облаком зимней стужи кто-то появился на пороге, Петрик весь затрепетал.
Это был Лева, и он был великолепен в своей короткой куртке нараспашку, в меховой шапке, сдвинутой на затылок, и с марочным альбомом, завернутым в газетную бумагу.
— Где будем смотреть? — деловито спросил он, проходя за Петриком в столовую.
— Можно на обеденном… можно на моем столике… можно на круглом столе, — поспешно ответил Петрик, заглядывая Леве в лицо. — Где хочешь?
Леве было совершенно безразлично. Главное, чтобы удобно было разложить альбом.
Решили устроиться на большом обеденном столе. Петрик был счастлив, что дверь в соседнюю комнату открыта: там сидели мама и папа, и они могли полюбоваться, какой у Петрика новый товарищ и какие у этого товарища замечательные марки!
Никогда, никогда Петрик не мог себе представить такого разнообразия и такого количества марок! Никогда.
И каких только не было цветов и оттенков!
Одни были нежно-зеленые, как первая весенняя травка, другие пурпурно-алые, будто осенние листья, тронутые морозом. Одни были тончайших оттенков — розовато-серые, лимонно-желтые, сиренево-голубые, другие выделялись своими густыми определенными цветами — начиная от темнолилового, кончая ярко-красным и оливковым.
Некоторые марки были с неведомыми птицами и плодами, на иных, кроме узоров, ничего нельзя было разобрать. Морской прибой пенился на одних, на других же высились дома, гуляли люди. Нестись самолеты и плыли океанские пароходы на третьих.
На некоторых были звери, каких редко и в зоопарке сыщешь, — пятнистые жирафы, длинноносые птицы марабу и розовые пеликаны. А на многих были очень похожие друг на друга профили английских королей с гладко зализанными проборами.
И в каком они были порядке, Левины марки! Как аккуратно приклеены тонюсенькими липкими бумажками к страницам альбома! Каждая почти на весу, готовая взвиться и упорхнуть от малейшего дуновения.
Петрик боялся дышать. Немного близорукий, он низко склонялся к маркам, крепко зажав рот ладошкой, чтобы им как-нибудь не повредить.
Лева листал страницы и, небрежно объясняя, сыпал непонятными, загадочными, но пленительными словами:
— Эта у меня пока одна… Но тут один хлопец продает мировецкую… как раз будет под серийку… семьдесят копеек штука… А может, поменяю на дублетку…
Петрик стеснялся спросить, что значит «под серийку», и какие бывают «мировецкие», и что это за «дублетки»… Он только шопотом спросил и, не удержавшись, восхищенно вздохнул:
— А эта с деревцем? Голубенькая?
— Бракованная, — коротко отрезал Лева, — Коста-Рика… Зубец надорван.
— И ничуть не заметно! — воскликнул Петрик, ближе наклоняясь к марке. — Нужно всматриваться… и все равно… ничуть не заметно!
— Все равно брак! — Левины брови сурово сдвинулись. — Без брака ей цена рубль, а с браком двадцать пять копеек. Ничего. Кому-нибудь всучу!
Мама давно бросила читать и подошла к столу, на котором мальчики смотрели марки. Она стояла молча, не вмешиваясь в мальчишеские разговоры, хотя ее давно злил пренебрежительный тон, которым Лева разговаривал с ее мальчиком. А пылающих от возбуждения ушек Петрика, его заискивающих глаз она просто не могла видеть.
Показав все свои марки, Лева стал собираться домой.
Петрик в недоумении посмотрел на маму.
Это было очень странно, но мама не только не пригласила Леву пить чай с вареньем (а ведь ни разу не было случая, чтобы она отпустила без чая или обеда Кирилку и Опанаса!) — она даже не попросила Леву снова притти к ним в гости вместе с альбомом.
— Ну? — вопросительно воскликнул Петрик, когда Лева уже ушел. К счастью, нашлась парочка журналов с марками, которых у Левы не было и которые он отодрал с величайшим стараньем и уменьем. — Ну?
— Что? — тоже вопросительно проговорила мама.
— Замечательный! — воскликнул Петрик, переполненный восхищением к Леве. — Правда?
— Альбом хороший, — сдержанно проговорила мама.
— Я говорю о Леве! — сердито воскликнул Петрик. — Такой замечательный мальчик! Он, знаешь, из третьего класса! Из третьего класса «Б»!
— Да? — равнодушно сказала мама и поставила на стол вазочку с любимым земляничным вареньем.
Так и есть: они сразу должны были пить чай. Но почему же…
— Слушай, Петрик, — вдруг сказала мама, — а разве ты не хочешь собирать марки? Это ведь очень интересно…
Хочешь? Это было слишком холодное, слишком ничего не выражающее слово. Петрик просто сгорал от нестерпимого желания иметь хотя бы крошечный альбомчик, хотя бы с двадцатью или хоть с десятью, ну хоть с пятью марками…
— О, мамочка! — мог только прошептать Петрик дрожащим голосом.
— Правда, ведь это очень полезно собирать марки? — сказала мама, обращаясь к папе, который в это время пришел пить чай. — Петрик хорошо будет знать географию.
— Ты думаешь? — спросил папа.
— Конечно! — горячо воскликнула мама. — Сколько разных стран знает Лева, а ведь он совсем по-глупому собирает марки.
— Мама, — оскорбился Петрик, — Лева очень умный… Он из третьего класса «Б».
— Я ничего не говорю, — поспешно сказала мама, — он, может быть, очень умный… Но видишь ли, Петрик… мы, мы будем совсем по-другому собирать марки… Мы, знаешь, поедем вместе с нашими марками путешествовать в разные марочные страны…
— Да? — воскликнул Петрик. — На кораблике? Или на самолетике? Только крохотном…
— Да, — мечтательно проговорила мама, — мы поедем в Африку, в Австралию, в Америку… И мы многое, многое с тобой узнаем.
— Грандиозные планы! — сказал папа, покачав головой. — Ну, ладно, я вам как следует разлиную альбом.
— А какие красивые марки в Либерии! Петрик, ты заметил? — сказала мама. — На одной — плоды какао, такая желтовато-коричневая, а на другой — лодочка очень узенькая… На таких плавают туземцы… она называется пирога… Ты видел, там сидели два человека?
Вот ведь какая у него мама! Все, все, решительно все заметила…
В этот вечер, лежа в постели, Петрик никак не мог уснуть. Он смотрел в темноту и мечтал. Сначала он мечтал о том, как завтра после школы они с мамой поедут в город покупать марки, альбом и наклейки.
Потом он стал смотреть на широкую голубоватую полосу света, которая лежала на полу, падая из полуоткрытой двери в соседнюю комнату. И ему стало казаться, что это совсем не электрический свет, а ровная гладкая лента реки, и будто по этой реке, медленно покачиваясь, плывет легкий прозрачный кораблик…. Уже совсем в полусне Петрик увидел, как они с мамой становятся крохотными человечками, не больше хлебной крошки, и садятся на этот прозрачный кораблик и отправляются странствовать в далекие марочные страны… Кораблик плывет медленно-медленно, чуть покачиваясь. Петрик и мама крепко держатся за руки, и мама говорит далеким нежным голосом: «Смотри, смотри, какие ананасы! Я и не знала, что ананасы растут на деревьях…»
Петрику тоже хочется посмотреть, какие такие на деревьях ананасы. Но вместо этого он видит огромную марку… Она все закрывает… и еще растет и растет… И деревья на ней голубые, до самого неба, а море золотисто-коричневое… Они идут по узенькой дорожке, мама и Петрик… «Мама, мама, где же кораблик?» хочет крикнуть Петрик. И не может… Губы тихонько шевелятся, чмокают, но ресницы его плотно сомкнуты. Он спит…
Глава одиннадцатая. Петрик собирает марки
Марочный альбом Петрика пополнялся тремя путями.
Во-первых, папа. Папа приносил Петрику много марок. Некоторые были очень красивы, даже в марочном магазине подобных нельзя было найти.
Но папины марки слишком часто повторялись. Например, у Петрика накопилось столько одинаковых американских дядей с косичками, что даже на мену они не годились. И что с ними делать, было совершенно неизвестно.
Кроме того, папины марки казались почти бесценными. Слишком легко они доставались, и Петрик ими почти не дорожил.
Хотя нужно признаться, что изредка попадались такие экземпляры, что даже Леву Михайлова грызла зависть.
Больше всего в альбом прибавлялось марок после поездок в марочный магазин, который находился на главной улице города.
Сборы в марочный магазин начинались за несколько дней. Мама и Петрик постепенно откладывали из сдачи по три или четыре копейки. Так что ко дню поездки накапливалась довольно кругленькая сумма — копеек в двадцать, двадцать пять. Но, понятно, главное был мамин кошелек.
В город они обычно отправлялись в субботу после занятий. Перед тем как сесть в автобус, мама говорила:
— Больше чем на пять рублей мы покупать не станем.
— Ладно, — соглашался Петрик, очень довольный. И в самом деле: пять рублей ему казались огромными деньгами.
— И, пожалуйста, — говорила далее мама, — если я слишком увлекусь, ты меня сдерживай.
— Конечно! — вновь соглашался Петрик.
Но в душе он думал, что если мама увлечется марками, то ему, пожалуй, простительно будет не очень ее сдерживать, потому что и он сам может увлечься — и тогда кто будет сдерживать его?
Разумеется, они тратили не пять рублей, а значительно больше. Один раз даже одиннадцать рублей сорок пять копеек! Тогда у обоих был смущенный вид, и по дороге домой оба чувствовали себя злостными растратчиками.