Самых лучших голубей из бумаги кто делал близнецам? Опанас.
А кто выручал Опанаса, если над ним нависали черные тучи материнского гнева? Близнецы.
И с кем делились они разными лакомыми кусочками, перепадавшими от матери? Ну, конечно же, с Опанасом. Кому еще могли притащить эти пухленькие близнецы обсосанные остатки ирисок, как не своему краснощекому любимому, несравненному Опанасу! Этому храбрецу, смельчаку и драчуну, который, правда изредка, их тоже немного поколачивал. С кем не случается!
Два колобка, переваливаясь на толстых ножках, подкатились к кухонной двери и только собирались толкнуть эту дверь, как вдруг — о радость! — из глубины кухни раздался негромкий повелительный голос:
— Блюдо!
И вслед за этим загрохотала падающая заслонка и чудеснейший в мире аромат печеного теста разлился по всему дому.
— Блюдо! Блюдо! Мама требует блюдо! — завопили близнецы, бросаясь от двери обратно к столу.
— Ого! — произнес папаша Афанасий Иванович, многозначительно поднимая указательный палец. — Це означает чего-нибудь, когда требуют блюдо! А ну, хлопцы, блюдо!
— Есть такое дело! — крикнул старший, Петро, и вскочил с места.
— Будет сейчас блюдо! — крикнул второй, Грицко, и тоже вскочил.
— Мамо золотая, е для вас блюдо! — заорал Андрий, так что воробьи за окном вспорхнули и улетели.
— Блюдо! — кричал Федор.
— Блюдо! — орал Остап.
— Блюдо! — вопил Опанас.
— Мамо требует блюдо! — пищали близнецы.
А блюдо продолжало стоять в буфете, и неизвестно, сколько бы оно там простояло…
Внезапно появилась сама мамаша Анна Никитична.
— Ну-у? — проговорила она внушительно и с расстановкой. — Долго еще придется ждать тое блюдо?
Тут Опанас крикнул:
— Хлопчики, блюдо!
Сам сорвался с места, сам кинулся к буфету, сам вытащил с невероятным грохотом огромнейшее блюдо и сам принес его в кухню.
А пироги уже лежали на столе во всем блеске своей величественной красоты.
— Что за пироги! — прошептал Опанас и причмокнул языком. — Два? Треба второе блюдо?
— Треба! — сердито сказала мама Анна Никитична, укладывая с великой осторожностью пирог на блюдо.
Это было торжественное шествие.
Впереди — мамаша Анна Никитична с одним пирогом.
За ней — старший сын Петро со вторым пирогом.
За Петро — Опанас с ножами и вилками.
За Опанасом — близнецы с ложками.
Самым последним трусил щенок Тяпка. Он, разумеется, был голоден и тоже рассчитывал на свою долю пирогов.
Полдесятого пирог только что поставили на стол. А когда голубые ходики показывали без чего-то десять, на столе, кроме пустых тарелок и кружек, грязных ножей и вилок, стояло еще два синих фаянсовых блюда, однако тоже совершенно пустых. Хоть бы горбушечку оставили!
Примерно в то самое время, когда в Опанасовом семействе с пирогами было покончено, в доме Петрика к ним только приступали.
Как любил Петрик воскресное утро! Все казалось каким-то совершенно особенным, даже солнце светило иначе, даже небо было другое, даже цветы на подоконниках казались в тысячу раз красивее… А уж о папе и говорить нечего!
Папа по воскресеньям бывал прямо необыкновенным. Целое утро он пел «Куда, куда вы удалились?» И хотя эту очень грустную песню Ленский поет перед дуэлью с Евгением Онегиным, а потом его, бедняжку, убивают насмерть, у папы по выходным «Куда, куда вы удалились?» получалось до того веселым, что Петрику хотелось кувыркаться или, в крайнем случае, походить на руках вниз головой.
По воскресеньям Петрик и папа — одно неразрывное целое. Что папа, то и Петрик. Папа просыпается — и Петрик просыпается. Папа одевается — и Петрик одевается. Папа чистит зубы — и Петрик тут как тут. Папа приглаживает волосы головной щеткой — и Петрик не отстает. Раз нет второй головной, можно платяной…
Даже мамочка немножко бывает забыта.
Но в это утро все было как-то не так.
— Какие у нас на сегодня планы? — сказал папа, когда они все трое сидели за столом, такие вымытые, нарядные, настоящие выходные!
— Не знаю, — вяло промямлил Петрик, откусывая пирожок, — можно пойти в кино…
Даже пирожки не доставили ему удовольствия, хотя это были его самые любимые пирожки — печеные, с начинкой из ливера.
Он все думал и думал только о стране Гонделупе. Даже пирожки представлялись ему чем-то вроде горных хребтов в этой самой стране. И какао в блюдце казалось ему коричневым морем у какого-нибудь гонделупского берега. А пенка, которая плавала в блюдце, разве не была она похожа на пиратский корабль?
Петрик подогнал пенку ложечкой к краю — вот корабль пристал к берегу. Пираты высадились. Теперь они пойдут искать клад.
— Петрик, ну что ты возишься? — сердито сказала мама. — Выпей и отправляйся гулять…
— Сейчас, — сказал Петрик, сунул в рот весь пирожок, хлебнул из блюдца какао и проглотил пиратский корабль вместе со всеми пиратами. Так им и надо!
Хорошо, когда снег пахнет весной, а вишневые ветки стряхивают белые хлопья и кажется, будто они цветут.
Хорошо, когда небо синее, а солнце золотое и так греет, что все перекладины на лесенке, прислоненной к крыше сарая, потемнели и стали мокрыми. А с ледяных сосулек капает, и они уменьшаются прямо на глазах…
Вот что может наделать ветер, когда он дует с юга! Или это уже весна?
Превосходное утро было в это воскресенье! Неужели это вчера был такой мороз?
Воробушки славно чирикали, а Петрику было скучно и нечего делать. Он побродил около крылечка, потыкал в снег лопаткой. Но все это было совсем неинтересно.
Не посмотреть ли, что делает Опанас?
В щелку забора отлично виден соседский двор.
А ну, что там у них делается?
Кажется, это Петро с Грицком дрова колют. В одних рубашках! Ого! Как от них пар валит! Неужели уже наступила весна? Нужно поскорее развязать шарф…
Опанас с близнецами расчищают дорожку. Уже от калитки до крыльца размели. Теперь им осталось от крыльца к сараю. Ух, как здорово Опанас метет!
А это кто вышел на крыльцо?
Остап. С половиками. Наверное, помогает матери убирать дом. Сейчас будет трясти. Фу, какая пыль!
Почему это ему никогда не дают трясти половиков?
— Панька, давай метлу! — кричит Остап. — Я по ним трошки снегом пройдусь…
— Не дам! — кричит Опанас. — Можешь в сарае брать.
— Я тебе покажу сарай! — кричит Остап. — Давай метлу!
Он хватает метлу и тянет к себе. Но не так-то легко что-нибудь отнять у Опанаса. В метлу вцепляются близнецы, все трое орут на весь двор.
Петрик приникает к щелке в заборе. Уж он бы показал, как отнимать у Опанаса метлу… Уж он бы так показал…
Остапу ничего не стоит справиться со всей тройкой. Но лучше не связываться: себе дороже.
И через мгновение на соседнем дворе мир и спокойствие. Остап трусит один половик прямо об снег. Близнецы смотрят, разинув круглые рты. Опанас же с увлечением колотит метлой по второму половику.
Петрику стало грустно.
Он вздохнул и с легкой завистью отошел от забора.
У Кирилки тоже пеклись пироги. Таков был обычай в этом поселке: по воскресным дням обязательно все хозяйки занимались пирогами.
На примусе стояла алюминиевая миска с подсолнечным маслом. Масло кипело ключом, а Кирилкина тетка опускала в него пироги.
Ее сын Генечка влез на стул. Он запихивал в рот горячий пирог. Он обжигался и урчал, как щенок, а масло стекало по подбородку прямо на рубашку.
— У, негодный, — нежно ворчала тетка, — только одела во все чистое…
Кирилка сидел возле окна на своем любимом месте и думал. Он думал, как это все удивительно устроено на свете: тетка опускает в горячее масло пирожки, плоские, как лепешки, а вытаскивает такие пузатые и огромные, вроде розовых поросят. И как так может получиться, чтобы они сами по себе вырастали?
И еще он думал, что после чая с пирогами нужно сходить к Опанасу. Раз дядя дал пятьдесят копеек, можно вместе пойти в кино.
«А Петрик, наверное, с Левой?!» вдруг подумал Кирилка и вздохнул.
С Опанасом хорошо дружить, но вместе было еще лучше.
— Оглох, что ли? — услыхал он теткин голос. — Третий раз кричу… Сбегай в «Гастроном».
Кирилка поднял на тетку непонимающие глаза.
— В «Гастроном»? Зачем?
— Купишь чаю… Смотри не потеряй тридцатку… других нет… Купишь самый махонький, за рубль семьдесят пять… Грузинский.
Глава восемнадцатая. Открытие в «Гастрономе», или воскресенье днем
Когда Кирилка уже выходил из дому, тетка вдогонку крикнула:
— Сдачу не растеряй… Голову сверну…
Кирилка шел своим любимым шажком — с пятки на носок — и очень жалел, что снег не пищит, не скрипит и не хрустит, как вчера. Зато было солнце, и, щурясь на него, Кирилка мурлыкал песенку про журавля и конопель и крепко сжимал в кулаке новенькую тридцатирублевую бумажку.
В «Гастрономе» Кирилка подошел к отделу штучных товаров и сказал продавщице:
— Тетя, дайте грузинский чай… самый меньшинский кубик…
Так ему велела тетка.
Но продавщица как раз в этот самый момент занималась неким гражданином в кожаной шапке. Этот гражданин никак не мог решить, что ему взять — две пачки папирос, одну плитку шоколада и персиковый компот или наоборот: одну пачку папирос, две плитки шоколада и совсем не брать компота. Продавщица тоже была чрезвычайно занята этим вопросом и даже не обратила внимания на Кирилку.
— Тетя, — настойчиво повторил Кирилка, как можно дальше вытягивая руку с деньгами, — дайте самый меньшинский кубик грузинского чаю, за рубль семьдесят пять…
Тут продавщица увидела Кирилку и, бросив на него свирепый взгляд, воскликнула:
— Этот ребенок думает, что у меня десять рук?!
Нет. Кирилка этого и не мог думать. Две руки, только две руки были у продавщицы! Он это отлично видел.
— Или ты хочешь, чтобы я разорвалась на части?
Боже упаси! Никогда у Кирилки не было таких злодейских желаний!
— Тогда выжди со своим чаем, — уже более мягко продолжала продавщица, — выжди, пока этот гражданин хорошенько подумает…