— Пусть езжают… це он… Он и есть хлопчик Кирилка… пусть езжают… це он! Уж я за ним побачу.
Потом, гордо расправив плечи, Гулливер положил трубку и вышел из будки.
— Пийшли! — величественно произнес он, обращаясь к Кирилке, сидевшему на скамейке. — Пийшли в дитячью комнату…
Но скамейка была совершенно пуста.
Кирилка исчез.
Глава двадцать шестая. Опанас-произноситель
Опанас ужасно волновался, когда бежал в школу на заседание. Ведь подумать только — может, все уже сидят в пионерской комнате, а его одного еще нет!
Ужасно неудобно.
Может, все ребята давно кричат: «Давайте начинать! Давайте начинать!» А пионервожатая Зина им говорит: «Нет самого главного — Опанаса Чернопятко! Нельзя». А около председательского места пустой стул. Для него. Кто-нибудь, может, хотел сесть, а пионервожатая Зина говорит: «Нет, это место для Опанаса Чернопятко!» Интересно, стол будет с красной скатертью или без?
Разумеется, было немного страшновато. Какую речь, например, он будет говорить? И с чего начнет?
Знать бы все это раньше, можно хорошенько подготовиться. Можно было бы посадить близнецов, они бы ему хлопали, а он бы им говорил.
Но что ж поделаешь, раз так не получилось. Придется без подготовки.
Ничего. Он сможет. Он встанет, протянет одну руку вперед, как это всегда делается на всех заседаниях, и скажет: «Передаю вам пламенный пионерский привет…»
Но почему пионерский привет, когда он еще пока не пионер? И от кого привет?
Эге! Придумал. Он скажет так: «Передаю вам пламенный первоклассный привет от первого класса . А».
В восторге от своей находчивости, Опанас несколько раз подпрыгнул и перевернулся на одной ножке.
О дальнейшем он пока решил не думать. Раз есть начало, будет и середина, а конец придет сам собой.
А Лева Михайлов, наверное, сидит и дрожит. Наверное, он только об одном думает: «Пусть Опанас Чернопятко не придет! Пусть Опанас Чернопятко не придет!»
А он вот взял да и пришел!
При этой мысли Опанас преисполнился горделивым самодовольством и весь напыжился.
Если бы у индюков были такие же черные блестящие глаза, похожие на вишню владимирку, как у Опанаса Чернопятко, и если бы у индюков были такие же румяные наливные щеки, будто яблоки апорт, как у Опанаса Чернопятко, и, наконец, если бы нос, круглый и розовый, точь-в-точь молодая картофелина, у индюков был такой же, как у Опанаса Чернопятко, можно было бы смело сказать, что через порог школы переступил чванливый и надутый индюшонок, а не Опанас Чернопятко.
И первый, кого встретил этот краснощекий индюшонок, был не кто иной, как сама пионервожатая Зина.
«Меня ищет», мелькнула в голове самодовольная мысль.
Но пионервожатая Зина, хотя несомненно и видела мальчугана, который вошел в раздевалку, почему-то круто отвернулась и, перевернувшись на одном каблуке вокруг самой себя, так что концы ее красного галстука и обе косы разлетелись в разные стороны, побежала по коридору к лестнице.
Опанас был несколько удивлен, но не смутился. «Не видала», быстро решил он и помчался следом за ней.
Но, вообще говоря, было очень странно, как это Зина могла его не увидать: ведь не иголка же он, в самом деле?
Зина бежала наверх. Опанас бежал за Зиной. Зина перепрыгивала через две ступеньки. Опанас делал то же самое. На второй площадке он ее догнал. Он забежал сбоку, чтобы показаться ей на глаза, но Зина смотрела в другую сторону и на Опанаса внимания не обратила.
Но и это не смутило Опанаса. Теперь он поступит иначе.
Следующий пролет Зина мчалась еще стремительнее. Теперь она перескакивала то через две, то через три ступеньки. Но и Опанас летел, как пуля. И он тоже перескакивал то через две ступеньки, то через три. И на третьей площадке он все-таки сумел забежать вперед и, круто повернувшись, бросился прямо навстречу Зине. Она чуть было со всего разбега не налетела на него.
— Вот, право, какой! — воскликнула она. — Ведь я же могу тебя пихнуть.
— Пихайте! — в восторге вскричал Опанас.
Наконец, наконец-то она его увидела! Теперь она ему скажет: «Идем скорей. Все ждут тебя!..»
Но ничего подобного не случилось. Зина легонько отстранила Опанаса рукой и с еще большей стремительностью побежала наверх.
Да что ж это такое, на самом деле?
Опанас опешил. Не изменился же он за это время так, что его уже нельзя узнать?
Или у пионервожатой Зины пропала память? Но тогда он сумеет напомнить о себе. И с новым приливом сил он понесся за Зиной.
На четвертом этаже, не рассчитав быстроты бега, Опанас со всего размаху налетел на Зинину спину.
— Да что ты все вертишься у меня под ногами? — сердито крикнула она. — Безобразие!
— Так вы ж мне сами велели притти! — чуть не плача от обиды, воскликнул Опанас. — Сами велели.
— Я? Тебе? — удивилась Зина. — Зачем?
— А подрался внизу кто? Я, чи кто другой? — закричал Опанас, и слезы разочарования брызнули у него из глаз. — Уже забыли…
— Обожди, обожди! — воскликнула Зина. — Верно, я сказала тебе притти… Я ведь все время помнила, нужно это дело с тридцатью рублями выяснить… А тут, понимаешь, столько разных вещей, и я немного забыла… Ну, кто там у кого взял? Лева Михайлов у того рыженького? Или тот рыженький у тетки? Или как там все было?
— Да что вы? — изумленно проговорил Опанас. — Никто ни у кого денег не брал… Вы все перепутали…
— Ничего я не путала, — обиженно проговорила Зина. — Просто я еще не познакомилась, как и что… Думаешь, у меня мало разных дел? Расскажи.
— Все с самого начала? — с готовностью воскликнул Опанас. — Со шведской серии?
— Какая еще шведская серия? Ох, ребята, у меня прямо голова пухнет от ваших историй! Ну, что это еще за шведская серия? Давай сядем.
Самое главное было ничего не пропустить. И потому Опанас, перед тем как начать, нахмурил черные брови, немного подумал. Ну, а когда он начал, то уж рассказал обо всем, решительно обо всем. И про их общую дружбу, и про то, как они вместе готовили уроки, и про пиратскую марку, и про шведскую серию, которую Лева Михайлов выманил у Петрика, и про тридцать рублей, которые тут совсем ни при чем…
— Это твой брат Петро Чернопятко из десятого? — вдруг ни с того, ни с сего спросила Зина, рассматривая Опанаса.
— А то чей? — изумился Опанас, недовольный, что его прервали.
— А мы с ним в одном классе, — сказала Зина.
— Ну, и что ж? — немного сбитый с толку, спросил Опанас.
— Значит, это он тебя приводил к нам в класс, еще давно. Ты был тогда маленьким. Погоди, это было еще в старой школе… Значит, мы были в шестом или седьмом… Тебе было тогда не больше пяти…
— Ну, и что ж? — насторожившись, пробормотал Опанас. — Что ж с того, что пять? Теперь мне девятый…
К чему завела эти разговоры Зина, было совершенно непонятно. При чем все это? А может, она хочет чего-нибудь выведать?
— Какой ты был тогда смешной! — мечтательно продолжала Зина. — Толстый, а щеки еще краснее… Кто-то из ребят сказал: «Дай куснуть…» А ты полез драться. Ты всегда был драчуном…
— Я дерусь только за дело! — сердито вспыхнул Опанас. — Зря не лезу!
— Я ведь пошутила, — воскликнула Зина. — Знаешь что? Сейчас мы вызовем председателя второго отряда, в котором Лева, и обо всем переговорим. Ладно?
Хотя Опанасу было отлично известно, что председатель второго отряда третьего класса «Б» не кто иной, как его брат Остап (ведь Остап всем уши прогудел своим хвастовством, когда его выбрали в председатели), тем не менее Опанаса чрезвычайно удивило появление долговязой фигуры Остапа.
Но несравненно больше изумился Остап, увидев рядом с пионервожатой Зиной, личностью почтенной и уважаемой всеми без исключения, своего младшего братишку Паньку.
— Тю! — воскликнул он. — С каких это пор мелюзга стала около пионерских комнат болтаться?
— С нынешних! — сказал Опанас и на всякий случай принял оборонительную позу.
— Чернопятко, — начала Зина, — Лева Михайлов ведь в твоем отряде?
— А то в чьем? — сказал Остап. — В чьем же ему быть, когда он из третьего «Б»?
— Об нем разговор есть, — сказала Зина.
— Чего так? — удивился Остап.
— . А вот твой брат Чернопятко из первого класса . А» расскажет.
— Обождите, — страшно взволнованный, вскричал Опанас, — а заседание?
— Какое заседание? — удивилась, в свою очередь, Зина.
— В пионерской комнате! — крикнул Опанас.
— Чего тебе далась пионерская комната? — сказал Остап. — Тут позаседаем.
Опанас огляделся. Ни стола, ни красной скатерти, ни председательского места. Ничего!
— Тогда я речь скажу, — проговорил Опанас и зашмыгал носом.
— Нехай скажет, а? — посмотрел на Зину Остап.
— Ладно, говори, — решительно сказала Зина, — только не очень длинно. Пять минут хватит?
— Мало, — твердо сказал Опанас, — полчаса…
— Еще что! — насмешливо сказал Остап. — Десять минут. Хватит с тебя.
— Мало, — решительно было начал Опанас, но тут же воскликнул: — Ладно, нехай двенадцать… Ни вашим, ни нашим…
— Ладно уж, говори, — согласилась Зина и засмеялась.
Опанас встал. Протянул правую руку, как на плакате в книжном киоске, громко втянул носом воздух и начал:
— Передаю вам пламенный первоклассный привет от первого класса . А»!
Остап одобрительно кивнул головой.
Опанас на секунду умолк, но затем с прежним воодушевлением продолжал:
— И еще вам передаю опять пламенный первоклассный привет от первого класса . А»… Ну вот, а теперь я буду просто рассказывать…
Пусть не было всего того, о чем мечтал Опанас по дороге в школу. Пусть они сидели не в самой пионерской комнате, а около нее. Пусть не было стола с красной скатертью (подумаешь, важность! Что ли нельзя поговорить и без стола?).
Но все-таки это было самое настоящее заседание. Они обсудили все по порядку, и все втроем решили, что Лева Михайлов поступил очень плохо и должен вернуть обратно Петрику Николаеву всю шведскую серию. Кроме того, о поступке Левы Михайлова нужно поговорить на отряде, потому что Лева поступил не так, как следует поступать советскому мальчику, а тем более пионеру.