То, что Соня злится, заставляет нас с Никитой стать нуклеарнее. Сидим на кухне и беззаботно проводим утро: показываем друг другу любимые клипы. Как маленькие дети, которые приносят все свои игрушки, когда в дом приходят гости. И хотя наши вкусы абсолютно не совпадают, нас это не смущает – мы слишком увлечены процессом.
А мрачная Соня судорожно собирается в спортзал. Спортзал? С похмелья? В такую рань? Что с ней не так? Она собралась быстрее, чем закипел чайник, и вышла. Я взяла чашку со словами:
– Что-то не так с нашей Соней.
Тут она снова вошла, забыла ключи. Ушла. Продолжаю:
– Мне кажется, у нас портятся отношения. Она очень остро реагирует, когда знакомит меня с кем-то, воспринимает каждое мое проявление внимания как недобрый сигнал. Ты можешь сказать ей, – я взяла его за плечо, потому что лиса, – можешь объяснить, что мы с тобой просто общаемся, что между нами ничего нет и не будет.
Будет. Тсс, тихо. Я знаю, что делаю.
– Да, – говорит он, – хорошо. Я просто поговорю с ней, и все станет как раньше.
Никите к первой паре, мне ехать на работу в электричке на Марс. Мы допиваем чай, и он довольно быстро уходит. Прощаемся в лифте на первом этаже. Я поднимаюсь наверх. Достаю из шкафа его рубашку и обнимаюсь с ней.
Тут в дверь квартиры стучит девчонка – соседка по площадке (у нас с ними общий вай-фай) и говорит, что отключили интернет, а ей он срочно нужен. Я понимаю, что кот Педрила опять перегрыз провод от роутера, но перед ней изображаю удивление: «Да? Ну надо же!» Не хочу решать этот вопрос. Говорю, что сейчас позвоню в техподдержку. Ищу телефон, нахожу его в кармане пальто, вижу СМС:
Соня так отреагировала после того, как я сказал ей вчера, что влюбился. Я не хотел ее обижать, но и не мог это просто так оставить. Если хочешь, я скажу, что просто не буду у вас появляться или что-нибудь в этом духе. Но я бы очень не хотел, чтобы это было на самом деле.
– Подержи мой телефон, – говорю я девчонке, запихивая правую ногу в левый кроссовок. – Мне нужно бежать!
Через минуту я у метро, хотя даже не представляю, куда собралась. Я просто знаю, что Никита сейчас в центре, и хочу его увидеть и сказать, что он мне тоже… Нравится.
Написала ему СМС. Застыла. Не слишком ли вызывающе я выгляжу? Высокие бордовые кеды, узкие бирюзовые джинсы, короткий серебристый пуховик и белая ушанка из кролика. Японская уличная мода. В Питере я бы так не оделась. Даже для Москвы это слишком дерзко. Ладно, это же центр. Я осмотрелась. Вокруг три человека: девушка в дизайнерских меховых лохмотьях с сумочкой из страз, парень в костюме биатлониста, балансирующий на одноколесном велосипеде, и азиат в свитере и пляжных тапочках, надетых на шерстяные носки. Все хорошо.
Успокоилась, присела на скамейку на Белой площади и размякла в порыве умиления от того факта, что я ему тоже нравлюсь. Говорю себе: «Надо же!» – смеюсь, кладу лицо в ладошки. Женщина рядом искоса поглядывает. Я в порядке. Снова собрала себя в кучу. Снова посыпалась, когда вспомнила его улыбку. Я сменила три агрегатных состояния, пока ждала ответа на СМС: «Ты так сильно влюбился, что не мог помолчать?» И вторую: «Я не слишком грубо спросила?»
«Нет, что надо =)» – пришел ответ. «Просто после „Криминального чтива“ я понял, что нечто подобное может сделать меня намного счастливее. К тому же я был уверен, что Соня отреагирует иначе. Она даже мне как-то говорила попробовать пригласить тебя куда-нибудь».
Фух.
«Ну вот, она теперь чувствует себя третьей лишней. Это очень грустно. Мне так нравилось дружить втроем… с тобой мне тоже нравится, но на фоне грустной Сони… Ты мне очень нравишься».
«Надя, я с ней поговорю. Сегодня. Сделаю все, что смогу».
«Спасибо».
«Но скажи, ты же не откажешь мне во встрече?»
Так и сказал. Что за порядок слов? Заготовочка?
Мы выпили кофе. Я не помню ни места, ни кофе. Потом ехали вместе в метро. Когда он выходил, я смотрела ему вслед. Через три секунды он забежал обратно со словами:
– Это тебе сейчас выходить, а мне дальше ехать.
Смеясь, мы оба выбежали и решили дойти вместе до пригородного вокзала. Пастернак знал двух влюбленных, живших в Петрограде в дни революции и не заметивших ее.
Мы стояли и смотрели друг на друга под башней с часами на вокзальной площади, возле арки, ведущей к поездам дальнего следования.
– Мне пора идти, – сказал он.
Наверное, что-то происходило вокруг; возможно, люди с чемоданами на колесиках обходили нас, может быть, шел снег. Точно не знаю.
– Да, а мне нужно на электричку в семь пятьдесят, – добавила я.
Мы обнялись. Все замерло кругом. Возможно, город посветлел и отключились фонари. Когда мы перестали обниматься, я уже не успела на электричку в семь пятьдесят, потому что было восемь десять.
Мы обнялись еще раз.
– Я люблю тебя.
Он выдохнул это так тихо, что я могла и не расслышать. Можно было принять это за шорох воротника пальто. Но я не спутала бы эти слова ни с чем другим. В то же самое время они крутились в голове у меня самой.
Оказалось, было уже восемь тридцать, светло… Возможно, когда мы стояли там, шел снег… люди с чемоданами на колесиках…
Он сказал, что любит меня.
Глава 8
«Все делается предметом купли-продажи… этой алхимии не могут противостоять даже мощи святых», – думаю я, проставляя скидки на изделия для рекламы. Я теперь частенько вспоминаю эти слова из «Капитала» Маркса. Этой алхимии когда-то не смог противостоять даже Христос. Маркса я слушала в аудиокниге, катаясь на велосипеде по летнему Питеру. Почему-то он очень любил включаться в режиме случайного воспроизведения.
Порой мне непонятно, как можно было получить от патриарха благословение на торговлю? Мне просто кажется, что так не должно быть. Использовать веру, чтобы зарабатывать деньги и тешить гордыню. Разве так можно? Они читали вообще святое… подождите, как это пишется… Святое Евангелие?
– Все равно, – настаивает Ксюша в споре с коллегой, – лучше жить с тем, кого любишь, а любить того, с кем живешь. Ничего мудрее не придумаешь.
Сейчас я сижу в кабинете розничного отдела, набитом девушками. В этой большой квадратной комнате постоянно разговаривают. Если не говорят друг с другом или по телефону, то начинают говорить сами с собой. Иногда все пять одновременно. Я пока сижу где попало, место для нового отдела – маркетинга – только готовят. Но здесь мне нравится. Если в других кабинетах я Надежда или Надя, то в этом – Надюша, Надюня, Наденочек и Надюшечка. Пять молодых женщин в одном месте – довольно большая концентрация нежности. Да еще и Ксюша. Хотя она бывает в офисе нечасто – ее повысили, и теперь она все больше в разъездах по магазинам.
– А если поймешь, что выбрала не того? – спрашивает Ксюшу одна.
Другая перебивает:
– Девочки, не знаете, Господь с апостолами уже пришли на склад?
Постоянно представляю себе такие фразы буквально.
– Пришли, – отвечает первая, – сходи посмотри. А бывает ведь, люди меняются, – допытывает она Ксюшу.
– Ой, девки, хорош споры разводить, – вступает прокуренным голосом Лора. – Вы гляньте, какая сейчас у людей любовь. «Балтика» девятка и та крепче, чем их любовь.
Лора здесь работает недавно, пару месяцев. В церковь ходит столько же. У нее красивое черное каре и странные, как будто опухшие розовые ладони. Никогда таких не видела.
– Восемь! Восемь архангелов Михаилов! – негодует очередной кто-то. – Где ж я их столько найду?
Пока я разбираю, с большой ли буквы пишутся Крест и Богородица, они пользуются православным вокабуляром, как только пожелают:
– Помнишь, заказала тебе мученицу Ирину на прошлой неделе? Уже готово? Спасибо.
– Любить еще надо уметь, – продолжает Лора. – А иначе это как дилетантский полет на дельтаплане. Пятнадцать минут летишь, а потом ломаешь обе ноги.
Мы смеемся.
– А ты почему молчишь? – спрашивает меня Ксюша.
– Не знаю… Я думаю, люди слишком разные, чтобы заставлять их всех жить по одной модели.
Не разделяю я этого увлечения вопросами счастья в браке и тем более не особо люблю слушать о семье (это ведь место, где выедают друг другу мозг, да?). Смысл со мной говорить о традиционном браке? Я настолько против любых традиций, что даже традиционное сливочное масло на полках магазинов обхожу стороной. И переворачиваю зубную пасту, если вижу на ней фото фейковой довольной семьи (разница между детьми и родителями там обычно не больше десяти лет).
– Но ты же можешь предположить, – говорит Ксюша, – что есть нечто объединяющее всех людей. Иначе почему они люди?
– Предположить могу.
– Вот об этом и речь.
Я задумалась: а ведь на моей прошлой работе тоже был вечный спор о чем-то. Да, точно – безуглеводная диета.
– Божья Матерь с Младенцем из пробирки когда поступят?
Я прям вздрогнула:
– «Божья Матерь с Младенцем из пробирки»? Что, и такая икона есть?
Они переглядываются и смеются.
– Мы так называем пробирную палату, для краткости.
А жаль, наверняка бы была покровительницей искусственного оплодотворения.
– Ваш сленг меня с ума сведет, – выдыхаю я.
– Виктор Викторович знает, что там с пробирной, – отвечает Ксюша.
Я слышала о нем совсем немного. Например, что недавно у него родился третий сын («Виктор Викторович Третий», шутили в офисе при храме). Еще Ксюша рассказывала, что, когда все летели в командировку, она оказалась с ним в одном самолете и чувствовала себя абсолютно спокойно, «потому что он же святой человек».
– А кто это? – спрашиваю я.
Все в комнате вдруг уставились на меня. Секунд десять стоит тишина.
– Ты не знаешь Виктора Викторовича?
И началось: «Когда я первый раз увидела Виктора Викторовича…», «Да как можно не знать Виктора Викторовича».
Я так поняла, что это местная достопримечательность.
– Сходи, – уговаривают меня хором.
– Заодно узнаешь, что там с пробирной, – добавляет Ксюша.