— На какой вопрос?
— Переживали ли вы депрессию с июля по сентябрь прошлого года?
Келлер с минуту помолчал, потом кивнул:
— Да.
— Что явилось причиной этой депрессии?
Келлер, придя в некоторое возбуждение, покачал головой и в очередной раз возвел глаза к потолку, задержав внимание на объективе камеры слежения, установленной в верхней части стены, так что у Кэти возникло впечатление, будто он смотрит на нее в упор.
— Так бывает, когда приближается к концу некий долгий тяжелый период твоей жизни. В такое время на душе иногда бывает не легче, а тяжелее. Поскольку ты понимаешь, что конец достижим, каждый день становится и длиннее и труднее. И тогда невольно задаешься вопросом, способен ли ты их прожить, преодолеть их протяженность и тяжесть. Я это к тому, что ты можешь сдаться, сломаться именно тогда, когда конец уже не за горами. — Он рассуждал об этом совершенно спокойно, как клиницист, не демонстрируя ни малейшей жалости по отношению к собственной особе.
— Ваш брат был озабочен вашим положением?
— Об этом надо спросить его.
— Пытался ли он придумать что-нибудь, что могло бы дать вам силы преодолеть это трудное для вас время? Нечто такое, ради чего стоило бы жить?
— Не припомню.
— Быть может, он считал, что для вас будет лучше, если вы снова возбудите в себе ненависть к Старлингу? Что именно это даст вам опору?
Келлер отвел глаза от камеры слежения и вновь принялся созерцать пространство стола. Потом неожиданно рассмеялся.
— Считаете, что находитесь на правильном пути, не так ли? В таком случае не тяните, скажите мне о главном.
— О чем это?
— Я все время слышу: Старлинг, Старлинг, Старлинг… Вы, должно быть, недоумеваете, почему я до сих пор не спросил вас, что с ним случилось? Почему меня забрали? Вот и скажите мне об этом сами.
— Миссис Старлинг похитили, мистер Келлер. И убили.
Келлер довольно долго смотрел не мигая на свой край стола, потом заговорил снова — спокойным, лишенным каких-либо эмоций голосом:
— Вот оно что… Но я ничего об этом не знаю. — Он повернул голову и посмотрел в угол комнаты, обращаясь, казалось, к незримо присутствующему здесь третьему лицу. — Позволительно ли мне в таком случае поинтересоваться, кто возглавляет расследование? Это ведь не вы, я правильно понимаю?
— Расследование возглавляет главный инспектор детектив Брок.
— Значит, он все еще служит? Так-так… — Келлер резко поднял голову и снова посмотрел в камеру. При этом у него на губах появилась легкая, почти неуловимая улыбка. В этот момент Кэти неожиданно осознала, что рядом с ней стоит Брок собственной персоной. Она не слышала, как он вошел в помещение.
— В таком случае остается только удивляться, что не он лично проводит допрос, — продолжал Келлер, не спуская глаз с объектива камеры. — Впрочем, приходится констатировать, что при сложившихся обстоятельствах это было бы для него непросто.
— Какие обстоятельства вы имеете в виду?
— О… это длинная история. И старая. Слишком старая. — Келлер слабо улыбнулся и перевел взгляд в дальний конец комнаты. — Значит, говорите, жена Сэмми приказала долго жить? Вот это да! Определенно женам Сэмми не везет. Оказывается, рискованное это занятие — выходить замуж за Сэмми Старлинга.
— Женам? — сказал Брен, нахмурившись.
— Ну, вы наверняка знаете об этом больше меня. — Келлер невесело рассмеялся. — Как-никак это вы коп.
— Кэти?
Кэти повернулась на голос. Брок говорил негромко, но внушительно.
— Мне удалось подключить доктора Мехту к медицинскому исследованию головы. В связи с этим я сейчас же возвращаюсь в Лондон. Будьте любезны поставить об этом в известность Брена.
Кэти кивнула.
— Я помогу уладить дела с Марианной, — сказала она. — А потом хочу перемолвиться словом с Салли Мэлони, если, конечно, мне удастся ее найти.
— Мэлони?
— Она долгое время была экономкой Старлинга и уволилась лишь пару лет назад. Перед началом операции он попросил меня связаться с ней в случае, если что-нибудь пойдет не так. Возможно, она знает кое-что о Еве.
— Да… — Брок ненадолго задумался, сведя на переносице брови. — Я ее помню. Думаю, это неплохая идея. Знаете что? Разбирайтесь с Марианной, а часа через два заезжайте за мной в морг. Если вы к тому времени найдете Салли, я поеду к ней с вами. Мне тоже хочется с ней пообщаться.
— Может, привезти ее в управление?
— Нет. — Брок устало потер ладонями лицо. — Давайте взглянем на нее в ее привычной среде обитания, не предупреждая заранее о своем визите.
К тому времени, когда Брок добрался до центрального района Лондона, темные грозовые тучи заволокли полнеба. Подразделение судебно-медицинской экспертизы примыкало к офису коронера и зданию суда. При входе Броку пришлось остановиться у поста безопасности и ждать, когда придет доктор Мехта и проводит его в здание. Когда возникала необходимость проведения сложной или срочной аутопсии, Брок первым делом вспоминал о Сандипе Мехте. Вот и теперь Броку, несмотря на воскресный день, удалось без особых сложностей заручиться согласием маленького индийца. Это был юркий, с большими восточными глазами человечек, обладавший профессионально извращенным чувством юмора. Он проявил свои выдающиеся таланты в области исследования человеческих останков еще в те годы, когда учился на медицинском факультете Бомбейского университета. На званых обедах он имел обыкновение говорить, что медицина стала бы лучшим в мире занятием, если бы не имела дела с живыми пациентами, и именно отсутствие таковых заставило его выбрать в качестве сферы деятельности патологию. Он пользовался подобным способом успокаивать соседей по обеденному столу, когда они, приступая к главному блюду, узнавали, чем он занимается. Истина, однако, заключалась в том, что подобно тому, как объект исследования биографа всегда остается для него полным жизни, объекты исследования доктора Мехты также рассматривались им как живые существа. Правда, для него вся их жизнь ужималась и сосредоточивалась в последнем миге их земного существования.
Сандип Мехта провел Брока через барьер, рассуждая о невозможности достижения исчерпывающего результата на основании исследования только одного, пусть даже главного, органа.
— Вы должны постараться и найти мне что-нибудь еще, Брок! В противном случае мои выводы могут показаться вам разочаровывающими. Прошу, однако, заметить, — продолжал он, когда они ждали лифта, — что это начинает все больше входить в моду, поэтому я, так и быть, вас прощаю.
— Что вы имеете в виду?
Двери лифта раздвинулись, и первое, что услышал изумленный лифтер, когда они вступили в кабинку, был громкий возглас доктора Мехты:
— Обезглавливание!
— Действительно?
— О да! Вы что — в кино не ходите или газет не читаете? Сейчас, кажется, это практикуют буквально все, хотя не могу не признать, что это будет первая отрезанная голова на моем хирургическом столе. И я приношу вам за это свои отдельные благодарности. У меня, как вы, наверное, знаете, существует на этот счет одна занимательная теория…
— Это меня не удивляет, Сандип, — сухо сказал Брок.
— Да бросьте вы хмуриться… Моя теория заключается в том, что обезглавливание симптоматично и служит для выражения бытующих в обществе настроений относительно скорого краха существующего социального порядка. Вспомните о французской революции! Тогда головы скатывались с плеч повсюду!
— Понятненько…
— У меня дома в кабинете есть одна гравюра, приобретенная год назад в антикварном магазине в Инвернессе. На ней изображен весьма плотного сложения жизнерадостный мужчина, одетый в камзол, парик и короткие, до колен, панталоны. Он беседует с художником и что-то объясняет ему. Это портрет Саймона, лорда Ловата, о чем свидетельствует подпись. Далее сказано: «Взято из жизни и гравировано в технике офорта Уильямом Хогартом. Опубликовано в соответствии с парламентским актом 25 августа 1746 года».
— Похоже, я потерял нить, Сандип, — сказал Брок. Они вышли из лифта и двинулись по длинному и пустому подземному коридору.
— Ловат был вождем горцев. Во время шотландского восстания 1745 года он был захвачен англичанами и препровожден в Тауэр, где Хогарт и набросал его портрет, перед тем как его вывели во двор и обезглавили. Ловат был последним человеком, обезглавленным в Англии по приговору королевского суда.
— Я по-прежнему не улавливаю…
— Это обезглавливание точно совпадает по времени с Актом об унии, а в соответствии с ним образовалось Соединенное Королевство! А нынешняя склонность к обезглавливанию является отражением общеизвестного факта, что ваше драгоценное Соединенное Королевство разваливается на части! — радостно вскричал доктор Мехта, после чего открыл дверь и вошел в большой анатомический зал.
— Очень убедительно, Сандип, — пробормотал Брок и подумал, что индус по обыкновению переврал все исторические даты и факты, подгоняя их под свою очередную курьезную теорию. Потом он надел халат и перчатки и другую защитную одежду, предложенную ему ассистенткой. — Я буду иметь это в виду как возможный мотив. Без сомнения, адвокаты за это ухватятся.
— Значит, у вас уже есть подозреваемый?
— Нет, в сущности… Разве что любовник или муж…
— О Господи! — Мехта в разочаровании закатил глаза к потолку. — Всегда любовник или муж…
Брок проследовал за ним через облицованную пластиком дверь в большую, ярко освещенную комнату.
В анатомическом зале выстроились в два длинных ряда шестнадцать секционных столов. Рядом с ними стояли низенькие металлические столики и раковины. Завтра, в понедельник, который считался самым загруженным днем в этом подразделении, на всех этих секционных столах будут лежать трупы, но сегодня оказался занят только один. Покоившаяся посередине большого анатомического стола голова Евы имела патетический вид и казалась всеми забытой, никому не нужной вещью.
Мехта представил Брока своей ассистентке Энни — молодой женщине с густыми волосами до плеч. Энни одарила Брока короткой зубастой улыбкой и продолжила приготовления к исследованию, выкладывая на рабочую поверхность стола хирургические инструменты и металлические ванночки и кюветы для образцов. Она работала с Мехтой давно и к его трепу уже привыкла.