— Индира — моя мать, Кэти. Я говорил о своей матери.
На мгновение Кэти представила себе огромную индийскую семью — три поколения или больше — и подумала, что все обстоит даже хуже, чем она предполагала. Но потом Десаи осторожно добавил:
— Я живу в Барнете, Кэти. С мамой и отцом. У меня нет жены.
Кэти спасло от необходимости реагировать на эти слова большое блюдо с сандвичами, появившееся в центре стола.
— Горчицы принести, дорогуша? — осведомилась официантка низким, с богатыми модуляциями, хрипловатым от сигарет голосом. Настоящее актерское контральто.
— Э… — Десаи вопросительно посмотрел на Кэти.
Она покачала головой.
— Принесите… немного. — Он откинулся на спинку стула, зажав в руке бутерброд, и некоторое время изучал Кэти взглядом. — Как я уже сказал, сегодня выдался тяжелый день, я же явился своего рода горе вестником, поэтому ничего удивительного, что Брок так на меня напустился. Но это не объясняет вашего увольнения, не так ли?
Кэти почувствовала к нему благодарность за то, что сменил тему разговора.
— Не объясняет. — Она потянулась за бутербродом.
— Вы работали с ним бок о бок. Не заметили, случайно, в какой-то момент резкого изменения в его манере поведения?
Кэти обдумала этот вопрос.
— Кажется, перемена произошла после вскрытия. У меня сложилось впечатление, что он совершенно ушел в себя, сосредоточился на какой-то мысли… но о том, что его беспокоило, говорить не хотел. Я подумала, его опечалило зрелище растерзанной головы Евы.
Она встретилась с ним глазами.
— Это действительно удручающее зрелище, Леон. Пусть даже вы видели нечто подобное сто раз. А Ева… Мне казалось, что мы с ней уже почти знакомы. И вдруг возникла ее отрезанная голова. Это было так… так… — Она замолчала, подыскивая нужное слово. — Жестоко? Нет, не то. Недостаточно сильно. В этом заключался какой-то вселенский кошмар — вот что!
— Но аутопсия состоялась только сегодня днем, не правда ли? Тем не менее, когда вы вернулись в офис, приказ о вашем переводе оказался уже подписан.
— Да-да. Вы правы. Это произошло с Броком раньше. Перед этим мы наблюдали, как Брен допрашивал Келлера. Я тогда еще заметила, что у Брока очень уж бледное, какое-то больное лицо…
— Из-за того, что случилось с Евой? Он что — был тогда рассеян, не слушал, о чем Брен с Келлером говорили?
— Напротив, он был полностью сосредоточен на Келлере, на его ответах. Думаю, что-то его в тот момент растревожило. Возможно, он был шокирован тем, как сильно Келлер переменился за эти годы.
— А он, значит, был тем самым человеком, который помог упечь в тюрьму Келлера?
— Да.
— Что в таком случае его растревожило? Чувство вины?
— Не думаю, — медленно сказала Кэти. — Почему он должен был испытывать чувство вины из-за того, что Келлер оказался за решеткой?
— Как вы думаете, Брок подозревает Келлера в убийстве Евы?
— Этого я не знаю.
— А как насчет Сэмми?
— Не думаю, что ее убил Сэмми.
— Я не спрашиваю, что думаете вы, — тихо сказал Десаи. — Я спрашиваю, что думает Брок.
— Я же сказала — не знаю. — Настойчивость Десаи уже стала вызывать у нее раздражение. Признаться, ей не очень-то хотелось обо всем этом и говорить и думать. — Он допрашивал Сэмми сегодня утром. И я наблюдала за частью допроса. Сэмми казался очень спокойным, даже слишком, учитывая увиденное им недавно. Он признался, что сделал остановку, возвращаясь из аэропорта, чтобы поискать Еву в кинотеатре «Голливуд».
— Этому заявлению можно верить?
— Не знаю. Но Брок, похоже, этим удовлетворился.
— Что-нибудь еще любопытное заметили?
Кэти, вспоминая, свела на переносице брови.
— Под конец Сэмми сказал одну странную вещь… Что-то вроде того, что подобное может произойти в любое время и с кем угодно — даже с Броком.
— Это была угроза?
— Мне так не показалось.
— Но что-то подобное могло быть.
— Что?
— Ну… предположим, Сэмми что-то такое сказал — это или что-то другое, — что сильно подействовало на Брока. Между прочим, он прижал к ногтю Келлера, основываясь на показаниях Сэмми, не так ли? Предположим, он услышал нечто заставившее его усомниться в правдивости Сэмми. А потом он, наблюдая за допросом Келлера, неожиданно осознал, какой огромный вред причинил ему, засадив за решетку.
Кэти пристально посмотрела на Десаи:
— Это уже из области фантастики, Леон. На мой взгляд, это совершенно нереально.
— Но он уже вел одно травмировавшее его психику дело, связанное с Сэмми, и теперь это происходит снова. Если он начал думать, что на Сэмми в этом деле полагаться нельзя, то о чем это может говорить применительно к старому делу?
Кэти вспомнились слова Брока, произнесенные в такси, когда все еще только начиналось — то есть после их первой встречи с Сэмми: «Это дело не для нас».
Она вздохнула:
— Не знаю, что и сказать. Признаться, мне бы не хотелось сейчас об этом думать.
— Но вы должны, — наставительно сказал Десаи.
Она бросила на него взгляд поверх бутерброда, подносимого ко рту.
— Знаете что, Леон? Когда с вами вот так неспешно беседуешь, временами возникает странное чувство, будто тебя расчленяют, разбирают на составные части.
Он ответил ей спокойным, чуточку насмешливым взглядом.
— Интересный выбор лексики. Вы до такой степени идентифицируете себя с Евой?
— Что? Нет, конечно! Ничего подобного. — Отрезанная голова Евы, на мгновение представившаяся ей на месте бутерброда с ветчиной, который она держала в руке, едва не вызвала у нее рвоту. — Но в любом случае: куда все эти рассуждения могут нас привести?
— Не знаю. Я просто пытаюсь взглянуть на это дело с точки зрения Брока. Быть может, он старается вас защитить? Ведь вам предпочтительнее так думать, не правда ли?
Кэти отвернулась, пытаясь придумать какую-нибудь едкую, хлесткую реплику, которая сразу заставила бы Десаи заткнуться, и напоролась взглядом на стоявшую в баре колоритную личность — девушку с красными волосами, облаченную в короткую черную кожаную юбку и высокие кожаные ботфорты на каблуках.
— Эта девица тоже здесь работает? — спросила она.
— Нет. И это не девица, а парень. Они любят сюда заходить. — Он кивком указал на сопредельное с баром помещение, где толкалось несколько аналогичных типов на высоких каблуках и с экстравагантными прическами.
— Все они парни, не так ли? — спросила Кэти, почувствовав, что у нее на губах начинает расплываться улыбка. — Любопытно…
— Что именно?
— Да так, ничего.
— Все-таки: что вы имели в виду?
Кэти одарила его искрящимся весельем взглядом и поднесла свой бокал к губам.
— Я имела в виду, что мы действительно знаем друг о друге очень и очень немного. Кажется, вы уже говорили об этом раньше?
— И что с того?
— Перестаньте, Леон. Вы отлично разбираетесь в женском белье, регулярно посещаете бар трансвеститов и живете с мамой. Я хочу сказать, что как раз это и любопытно.
Его самообладание вызвало у нее восхищение.
— Это все косвенные улики, — пробормотал он, улыбаясь ей с таким видом, будто все сказанное чрезвычайно забавно.
Когда они доели сандвичи, Десаи предложил подбросить ее до дома. Дождь снова пошел сильнее, и к машине им пришлось бежать. По пути он рассказал ей о своей семье, уехавшей из Уганды во время насильственного выселения азиатов, предпринятого Иди Амином в 1972 году.
— Мы выбрались из этой страны с двумя чемоданами и одной спортивной сумкой, — сказал он. — Все остальное пришлось бросить. Я до сих пор помню, как мои родители сидели под палящим солнцем посреди улицы на этих чемоданах, дожидаясь такси, которое должно было доставить нас в аэропорт. Они боялись, что их украдут, но, несмотря на это, ухитрялись сохранять спокойствие и достоинство. Мне казалось, будто они ни в малейшей степени не обеспокоены случившимся.
— Вот откуда в вас это, — сказала Кэти. — Ведь вы очень спокойный человек.
— Сегодня днем я спокойствия не чувствовал… Кажется, вы потеряли обоих своих родителей?
— Откуда вы знаете?
— Эта информация всплыла во время расследования дела Анжелы Ханнафорд.
Услышав это имя, Кэти на секунду перенеслась мыслями в то место, где она впервые встретилась с Десаи. Это произошло в спальне Анжелы Ханнафорд, где царил страшный беспорядок, а стены были забрызганы кровью. Кэти вспомнила, что тогда Десаи первым делом потребовал от нее надеть пластиковую накидку и бахилы, чтобы она, как он выразился, «не пачкала место преступления».
— И как же она всплыла?
— Кажется, об этом упомянула Алекс Николсон. Помните ее?
— Помню. Судебный психолог. Но почему, интересно знать, я именно от вас узнаю о болтовне по поводу моей частной жизни у меня за спиной? — Ее вопрос прозвучал излишне резко. В следующее мгновение Кэти вспомнила, что тому виной старая обида. Тогда она тайно ревновала Десаи к доктору Николсон, так как ей казалось, что он за ней ухлестывает. Она несколько раз глубоко вздохнула, чтобы успокоиться и избавиться от ненужных воспоминаний.
— Потому что другие пропустили это мимо ушей, а я запомнил. Потому что вы кажетесь мне неординарным, интересным человеком. — Она с трудом разобрала его ответ в шуме непогоды и шорохе «дворников».
Он постарался подъехать как можно ближе к подъезду многоквартирного дома в Финчли, где она жила. В этот вечер темнота, казалось, наступила раньше, чем обычно. Погода была промозглая и навевала мрачные мысли, поэтому Кэти не особенно торопилась выбираться из салона. Неожиданно она почувствовала руку Десаи у себя на запястье и повернулась, чтобы видеть его лицо.
— Вы в порядке? — тихо спросил он.
Она ощутила сильнейшее желание пригласить его к себе на квартиру, чтобы продолжить столь удачно начатое общение, но ее губы во второй раз за этот вечер произнесли совсем не то, что ей хотелось сказать.
— У меня все хорошо, Леон, — сказала она с улыбкой. — Будьте осторожны за рулем. — Она быстро наклонилась к нему, запечатлела у него на щеке поцелуй, потом выскочила из машины и побежала к подъезду.