— Вы полагаете, могло быть по-другому?
— Когда имеешь дело с Сэмми, ничего нельзя сказать наверняка. Никогда не поймешь, что он чувствует и как к кому относится. Впрочем, со старыми людьми происходят подчас прелюбопытные изменения.
— Ну не так уж он и стар…
— Сэмми столько же, сколько мне — то есть шестьдесят три года.
Кэти едва смогла скрыть удивление.
— А ведь вы весьма основательно его изучали, когда работали в отделе разведки криминальной полиции, не правда ли? Брок, во всяком случае, думает так. Считает, что у вас, возможно, имеются… хм… сведения о его прошлой жизни… Возможно, остались какие-нибудь записи, чьи-то воспоминания? — Кэти и в самом деле не знала точно, что хотел выведать Брок с ее помощью у Уайта.
Уайт отвел от нее глаза, но уже через секунду, что-то для себя решив, снова на нее посмотрел.
— Хм… сведения из прошлой жизни, говорите? Какие-нибудь записи, воспоминания? Коли так, пойдемте со мной, сержант.
Озадаченная, Кэти поднялась с места и последовала за ним. Они прошли из кухни в маленький холл, пересекли его и остановились у одной из комнат в передней части дома. Уайт открыл дверь, зажег свет и жестом предложил Кэти войти.
У Кэти появилось такое чувство, что она из маленького пригородного домика перенеслась под своды какого-то бюрократического архива. В помещении от пола до потолка громоздились казенного вида полки, закрывавшие даже ту стену, где находилось окно. На них стройными рядами стояли коробки с файлами, помеченные аккуратными бумажными наклейками, на которых были проставлены цифровые и буквенные коды. В центре комнаты находился стол, на крышке его в строгом порядке были разложены канцелярские принадлежности. Кроме того, там помещались настольная лампа, терминал компьютера, принтер и фотокопировальная машина. Все выглядело так, как если бы кто-то перенес сюда одну из комнат архива, где хранились документы с делами криминальной полиции.
Казалось, старший инспектор Уайт, уходя из Скотленд-Ярда, прихватил с собой копии материалов всех уголовных дел, к которым имел какое-либо отношение.
— Я боялся, Кэти, что мои коллеги все это выбросят, — подал голос хозяин дома, — а потом будут об этом сожалеть.
Сказав это, он хитро ей улыбнулся. Как отметила про себя Кэти, он в первый раз назвал ее по имени, и она задалась вопросом, уж не входит ли в его намерения вовлечь ее в некий тайный заговор.
— Должно быть, я сошел с ума, решив вам все это показать, — сказал Уайт. — Ведь вы, вернувшись в Скотленд-Ярд, можете на меня нажаловаться и у меня будут серьезные неприятности из-за того, что я все это храню. Итак, Кэти, — интимно наклонился он к ней, — ответьте мне: не совершил ли я ошибку, пригласив вас сюда и открыв вам свою душу? С меня за это не взыщется?
Кэти отступила на шаг, почувствовав себя некомфортно из-за близости Уайта. Комната, где они находились, вызывала у нее клаустрофобию, а вкрадчивость и навязчивость Уайта казались немногим лучше его прежней нарочитой грубости.
— Сейчас нас волнует только одно: местонахождение Евы Старлинг, — сказала она. Потом ей пришло на ум, что хозяина дома необходимо как-то ободрить, и она добавила: — Но все это… хм… Питер… выглядит весьма впечатляюще.
Но Уайту этого было недостаточно.
— Да, это так, Кэти. Но могу ли я вам доверять — вот в чем вопрос! Могу ли я на вас положиться?
— Полагаю, можете.
Некоторое время он молчал и смотрел на нее в упор, как если бы стремился прочитать ее мысли, понять, заслуживает ли она его доверия. Потом он согласно кивнул и сказал:
— Очень хорошо. В таком случае присаживайтесь. Посмотрим, что можно для вас сделать.
Судя по всему, буквенно-цифровые индексы были Уайту без надобности. Он уверенным шагом направился к одной из полок, снял с нее несколько папок с делами и перенес их на стол, после чего опустился на стул рядом с Кэти. Одна из папок содержала ксерокопии полицейских документов, другая — стенограммы заседаний суда, а третья — газетные вырезки, сообщавшие о ходе процесса. Хотя с тех пор прошло не более десяти лет, бумаги пожелтели, истончились и, казалось, вот-вот порвутся на сгибах.
— Боевой оказался парнишка, ничего не скажешь, — произнес Уайт, передавая Кэти вырезку из журнала под названием «Работа». На фотографии был запечатлен улыбающийся Келлер, одетый в фуфайку с подложенными наплечниками, какие носили игроки в американский футбол. Заголовок статьи гласил: «Лучший нападающий лондонской полиции». — И чрезмерно самоуверенный… Но у нас никто не считал его плохим. По крайней мере до тех пор, пока Старлинг не выдвинул против него обвинение.
— Скажите, у вас не возникало сомнений в его виновности? Старлинг мог его подставить?
— Не думаю. Во всяком случае, в том, что касалось Келлера и Стрингера, все было чисто. Через несколько месяцев после того, как Том Харли пытался покончить жизнь самоубийством, их защита совершенно развалилась. Под конец уже мало кто всерьез верил, что они ни при чем. Были, правда, люди, считавшие, что их вина простительна и что вынесенный им приговор слишком суров. «Показательный» — так, кажется, охарактеризовал этот процесс судья.
— Это были вы? Тот, кто считал, что их вина простительна?
Уайт заколебался.
— Ну, по сравнению с… — начал он, но так и не закончил фразу. — Нет, этого, разумеется, простить нельзя.
— По сравнению с кем? — ухватилась за его слова Кэти. — С Сэмми Старлингом?
Уайт опустил глаза.
— Вы умная девочка, Кэти…
На мгновение Кэти показалось, что он пытается с ней заигрывать.
— …и угодили в точку. Именно что по сравнению со Старлингом, его деяниями. Но в этом, знаете ли, есть и доля моей вины.
— Что вы имеете в виду?
— Ну… как-никак он находился у меня в разработке и стал моим персональным объектом. Впрочем, «объект» — не совсем то слово. Объект — это нечто пассивное, а Сэмми никогда не был пассивным. Он, если так можно выразиться, стал моей судьбой, моей Немезидой. Так, кажется, говорят в подобных случаях?
Он нахмурился, поднялся на ноги, подошел к стеллажу, где у него стояла справочная литература, и снял с полки томик сокращенного издания Оксфордского толкового словаря.
— Да… но это не первое значение… Итак, здесь сказано следующее: «Нечто, постоянно преследующее и мучающее человека. Возможно также: давний противник или враг». Вот кем был Сэмми по отношению ко мне. Моя вина заключалась в том, что я так и не нашел способа привлечь его к ответственности и засадить за решетку.
Он вернулся на место и раскрыл первый файл с материалами, посвященными Старлингу.
— Родился в тридцать четвертом в госпитале Модели, в Денмарк-Хилл, что в южной части Лондона. Его мать, Мэри Пэнг, умерла при родах. Ее мужа и отца Сэмми звали Чарли Пэнг. Семейство Пэнг обосновалось в Лондоне в 1931 году. Бог знает, откуда они приехали. Однако достоверно известно, что денег у них не было, а также то, что они сменили фамилию незадолго до рождения Сэмми. Поговаривали, что они намеревались взять фамилию Стерлинг в честь фунта стерлингов, но потом по неизвестной причине изменили ее на Старлинг.
Правда это или нет, я не знаю. Но знаю точно, что старина Чарли Старлинг ненадолго пережил свою супругу и сироту Сэмми взяло на воспитание семейство Хаббард, проживавшее в том же доме на Брикстон-роуд. Официально его не усыновляли, просто взяли к себе жить — и все тут. В те годы люди часто так поступали. Китайчонок Сэмми — так звали его дети Хаббардов — казался тогда местным обывателям существом диковинным, чуть ли не экзотическим. Однако по прошествии лет двое из сыновей Хаббардов стали работать на него, а их младшая сестра Салли поступила к нему и Бренде в услужение. Вы встречались с Салли? Нет? Ну и характерец у этой женщины, доложу я вам. Но это к слову.
Сэмми был во всех отношениях умным, ярким ребенком, и Хаббарды почти расшибались ради него в лепешку. Приличные работящие люди с твердыми правилами, уж конечно, не учили его плохому. Хотя «Старлинг» — название местной породы скворца, я часто думал о Сэмми как о кукушонке, подкинутом в чужое гнездо, но сохранившем кукушечьи повадки. Короче говоря, кто научил его дурному, неизвестно, но Сэмми в скором времени стал довольно популярен среди дельцов послевоенного черного рынка. Я думаю, это у китайцев в крови — всякая там основанная на обмане торговлишка. А вы разве так не думаете? — Он посмотрел на Кэти, но быстро понял, что снова ступил на зыбкую почву и она его мнения не разделяет. — Как бы то ни было, — продолжил он свое повествование, — через несколько лет он открыл своего рода собственное дело, снабжая черный рынок товарами, находившимися тогда в дефиците, — в том числе бензином, полученным по поддельным талонам, нелицензированными строительными материалами и автомобильными деталями, позаимствованными у частных автовладельцев. Если разобраться, мелкий бизнес, приносивший, впрочем, Старлингу достаточный доход, чтобы он мог поддерживать определенный стиль жизни, отвечавший его представлениям о существовании приличного молодого человека. У него имелись одно или два незначительных столкновения с представителями закона, и его предупредили, но он отличался ловкостью, осмотрительностью, никому не доверял, делал все сам и прищучить его можно было только схватив за руку в процессе выполнения им противоправных действий. Но вот, совершенно неожиданно для окружающих, он познакомился с Брендой и в скором времени женился на ней.
Надо сказать, Бренда оказалась в своем роде замечательной женщиной. Не красавица, нет, но с твердым характером и острым, как игла, умом. Ее семья имела устоявшиеся связи в криминальном мире — в нашем архиве есть целая полка с делами, посвященными представителям этого семейного древа. Именно в это время криминальная карьера Сэмми начинает набирать обороты. Амбиции у него растут, а его деяния становятся все более серьезными.
Примерно в это время, то есть в конце пятидесятых, в преступном мире начали пользоваться популярностью братья-близнецы Крей, и Сэмми Старлингу удалось войти в их ближний круг. Будучи на пару лет моложе Ронни и Регги Креев, Сэмми, чтобы получить доступ к большой игре, некоторое время подвизался в этой компании в качестве услужливого исполнителя и порученца. Именно такой тактики предложила ему придерживаться Бренда. Сэмми знал все это пестрое сборище — близнецов Крей, сумасшедшего топорника Фрэнка Митчелла, Джека Макуайти по кличке Шляпа и банду Ричардсона. Все это были совершеннейшие психи и ублюдки, склонные к насилию.